Моя профессия ураган

— У вас нет зеркала? — обратилась я к врачу. Я намеренно игнорировала тэйвонту, — он меня обидел. К тому же я не могла прийти в себя — оказывается, я рисковала собой из-за тэйвонту. Удивительная я дура.

— Вы не знаете друг друга? — вместо этого сдавленно спросил лекарь… Похоже, он понял, что в чем-то ошибался.

— Она сбила меня боевыми лошадьми, — наконец, первый опомнился тэйвонту.

— Не оставлять же мне вас на дороге… — легкомысленно сказала я, с трудом узнав его. Так он изменился. — И потом, я не знала, что вы тэйвонту — вы были без одежды. Иначе я скинула бы вас еще в Ригэ — я там встречалась с вашими. Я-то думала, что вы обыкновенный глупый воин! — обвиняюще сказала я. — Я же орала вам про дерево!!!

— Но это не объясняет, почему за мое лечение задрали такую сумму? — угрожающе обернулся он к доктору. — Я уверен, что вы за всю жизнь не взяли ни с кого и десятой части этой суммы… — сказал он. — И я вам помогал. Я же видел, сколько вы берете!

— Но, господин, я думал вы тэйвонту! — оправдывался тот.

Потрясающее объяснение — ухмыляясь в душе, подумала я. Он разве только не сказал, что верных королю тэйвонту в Аэне не выносят…

Судя по всему, тэйвонту тоже оценил невольную соль ответа, потому что лицо его стало разъяренным.

— Ну ладно, — неожиданно примиряюще сказал он ласково, — я погорячился. В конце концов, вы вправе назначить свою цену… Тридцать восемь так тридцать восемь… — сказал он кротко. Лицо аэнца разгладилось. — Мое дело присмотреть за справедливостью, а не вмешиваться в расчеты… Только, конечно, верните ей похищенные племянником пятисот золотых двадцаток, договоритесь о возмещении стоимости похищенного аэнского оружия, племенного обученного жеребца и плаща, и вы квиты…

Я прикусила язык, увидя, как вытянулось лицо аэнца… За одного жеребенка он будет с племянником работать на галерах до конца своих дней…

— Личное дело каждого, кому он делает подарки, и милосердие должно поощряться! — сказал целую проповедь тэйвонту, возводя глаза к небу. Это было потрясающее зрелище, и оно стоило того, чтоб на него глядеть. Я никогда так не развлекалась…

— Нас часто обвиняют в том, что мы вмешиваемся в личную жизнь, — он развернулся и помахал рукой лекарю. — Я думаю, вам хватит срока до завтра произвести выплаты? Я бесплатно побуду у вас посредником! Надеюсь, дама доверяет моей чести?

Я не могла говорить, боясь, что не выдержу и упаду на пол, ржа как лошадь, и только кивнула…

Вопль лекаря нагнал его на выходе…

— Стойте! — взвыл он. — Я пошутил!

Тэйвонту нехотя вернулся.

— Я согласен на все, что вы решите, — просто и без игры горестно сказал он, — только, пожалуйста, не отправляйте меня в рабство!

Он сказал как-то это искренне и честно, что видно было, что это в сущности неплохой человек, и тэйвонту смягчился. Видно было, что он в принципе не задумывался, какое зло он причиняет, развращенный системой, где за все надо было платить. Платный врач — ужасно подлое зрелище… Зарабатывать деньги на страданиях, а не нести исцеление — чудовищно…

— Вы никогда не задумывались, что для тех, с кого вы сдираете все деньги, болезнь, возможно трагедия и крушение надежд?

— Но я же их спасал?! — недоуменно сказал врач.

— Оставьте его, — сказала я тэйвонту, — лучше заплатить ему, чем быть чем-то обязанным такому человеку…

Этот моральный калека-врач меня раздражал. Он не имел понятия, что болезнь не спрашивает, а разрушает жизнь, и после еще одного горя люди часто оказываются на улице, а дети их лишаются самого необходимого, а то и вообще возможности учиться. Стервятники, поедающие падаль, тоже приносят пользу, но им нечем гордиться… Врач даже не проститутка, что берет, в сущности, лишние деньги — он жирует на горе… И то, что он строит благополучие на нем, вдвойне отвратительно и подло…

Я этого не сказала, но, очевидно, он это почувствовал. Мне он стал антипатичен, хотя я чувствовала, что это человек в сущности добрый и хороший, часто помогавший бескорыстно… Он просто даже не понимал, что нажиться на помощи человеку, — одно из самых извращенных проявлений подлости натуры…

Такие натуры, как древний Чехов, бескорыстно, среди всеобщего жесткосердечия, подлости и продажности помогающий людям вне зависимости от денег, это редкие цветы человечности… Не всякому же быть Человеком, но уважать маленького подлеца нельзя, что бы он не думал и как бы ум его не был развращен профессиональными растлителями пера… Древний закон гласит, что малое пятно корысти превращает самый прекрасный поступок в его самый отвратительный антипод, потому так требовалась от Йогов абсолютная чистота и бескорыстие…

Да, плата не преступление, если она направлена на расширение дела, с иного богача можно и взыскать всю сумму, чтобы оплатить бедных, но вымогательство отвратительно, а отворачивание от помощи по причине отсутствия денег страждущего — мерзость и преступление. Это та же подлость, просто вина ее переложена на строй, но на самом деле она осталась подлостью… Когда вина за свою подлость перекладывается на государство, за то, что ты не помог и только что прошел мимо маленького нищего, откупившись пятаком от своей совести, это называется строем… Он делает всех сопричастным преступлениям и вяжет их кровью…

— Хорошо, — сказал тэйвонту. — Вы вернете ей все, что сможете и возьмете справедливую цену, не разоряющую ее… Она вернет вам, я ручаюсь, ваши деньги, но если ее казну действительно похитили ваши слуги, как это было с мечами, вам придется платить… Я могу обещать только, что она не потребует того, что не было у нее… Но, судя по ее одежде, кошельку и оружию она могла быть курьером, и я даже не могу предположить, что у нее могло быть, ведь даже король не носит такой суммы, которая была у нее в кошельке…

Лекарь побледнел… Но согласился — условия были справедливы.

— Мне жаль, — сказала я ему, — что так получилось — я действительно благодарна за жизнь и спасенное мастерство…

— Ты можешь что-то шепнуть мне… — сказал тэйвонту.

— А ты меня тогда в тюрьму? — усмехнулась я. — Я давно уже на такие удочки не попадаюсь…

Он нахмурился, а лекарь вздрогнул и виновато посмотрел на меня.

— Ты лучше поискал бы в его комнате, может, он с племянником был заодно, — мстительно сказала я.

Лекарь вспыхнул.

— Как вы смеете, это оскорбление!!! А я-то вам уже поверил!

— И пусть принесет мой плащ, — спокойно добавила я, отворачиваясь к стенке. — Который, кажется, сушится вон на веревке…

Тэйвонту недоуменно поглядел на меня, а потом ухмыльнулся и отдал приказания.

Я спокойно отдыхала — я все сказала. А если им нужны еще и покаяния, то это их вина… Еще не хватало, чтоб я подтвердила подозрения в присутствии тэйвонту, которые обычно сразу тут же убивают воришек за преступление.