Моя в наказание

Получаю вздох.

— А от меня чего ты хочешь, Аль?

— Защиты.

Брови молодого человека взлетают.

— К Миллерам я пойти не могу. Они меня… Не станут слушать. Сбежать, как уже однажды сделала, тоже. Он быстро найдет. А больше влиятельных знакомых у меня нет. Только ты… И твой отец. Если он скажет нас с Сафие не трогать…

Произнесенные вслух мечты звучат слишком самонадеянно. Даже голос срывается. К горлу подкатывают слезы.

Я хочу спокойствия. Просто хочу спокойствия. Я не выдержу больше его издевательств. Не могу к нему ездить. Не могу с ним общаться.

Я хочу быть хорошей матерью для нашей с ним дочери. Я ею и была. Я долг свой исполнила на максимум…

— Аля-Аля…

Леша качает головой, разворачивается и идет к окну. Останавливается на расстоянии. Поддевает ролет пальцем и смотрит вниз.

Держит паузу, которая стоит мне нескольких лет жизни, я уверена. Почему они все так одинаково реагируют на слабость?

Когда поворачивает голову, у меня все разом ухает вниз. Кончики пальцев становятся свинцовыми.

— Не поможешь?

Кривится.

— Знаешь, что мне первым отец сказал, когда поползли слухи про тебя и Салманова? — Не знаю и знать не хочу. — Прекратить общение. Любое. Он давно так категорично ничего не требовал. Сказал, мы ни зарубаться с ним не будем, ни подбирать после.

Вздрагиваю.

— Ясно. Спасибо…

— Да подожди уж…

Не знаю, зачем, но жду.

— Я это к тому, Аль, что ты должна понимать: впрячься за тебя сейчас — это не цветочки купить. Не в парк малышку твою сводить. Это серьезные вещи. Серьезные люди. Последствия могут быть… — Трясет. Ты же минутой раньше сказал, что он меня на понт берет… — Твое предложение сейчас звучит не то, чтобы привлекательно, малыш…

Леша улыбается грустно, а я продолжаю смотреть в ожидании непонятно, чего.

— Но я не бессердечный, Айлин. И ты мне правда неравнодушна. Даже вопреки… — Сжимает губы. Чему? Статусу? Так и говори. Наверное, мне даже полезно с ним окончательно срастись. — Я готов поговорить с отцом, Аль. И впрячься готов.

Голос Леши звучит решительно. А я не верю. Хмурюсь. Тянусь к шее. Сжимаю ее. Переспрашиваю:

— Что?

Он улыбается. Делает шаги назад ко мне. Поддевает подбородок и придерживает. Блуждает взглядом по лицу. Хочет пробраться внутрь своим оптимизмом. Я не пускаю. Боюсь.

— Он, бесспорно, видный мужик. Умеет и договориться, и надавить. Но вряд ли всем сильно понравится, что какой-то хер со столичной горы приезжает и навязывает свои правила игры. Здесь до него играли. И после будут. И если он обижает мою малышку…

Дыхание сбивается. Глаза против воли наполняются слезами. В крови вдруг шкалит концентрация облегчения. Я… Не надеялась. По-настоящему, я не надеялась…

Леша ведет пальцем по щеке. Собирает влагу.

— Тиш… Не надо…

Просит, как будто ему неловко. Я киваю.

Уворачиваюсь от пальцев и стираю щеки самостоятельно.

— А что мне надо… Что мне надо, чтобы… Ты поговоришь с отцом? Он поговорит с Айдаром? Скажет… Скажет, что меня нельзя больше трогать?

Знаю, что нужно успокоиться. Через пелену непрекращающихся слез вижу, что Леша улыбается. Рассматривает меня. Энергетика в комнате даже пугает своей легкостью. Я забыла, как можно испытывать такие простые эмоции.

— Ну не прямо-завтра, конечно. Не гони, Аль. Мне нужно будет с ним поговорить. Всё объяснить. Быть настойчивым. Он может не сразу согласиться, но я в курсе, как на него давить. Против Буткевичей идти нельзя, малыш. Это все знают. Вплоть до Миллеров. Столичного хера тоже осадим. Но ты же понимаешь, от тебя тоже зависит многое…

— Что? Если нужно встретиться с твоим отцом и объяснить все — я могу. Я зла не желала. Старалась не делать. Я никому не вредила. Если я могу как-то отработать, отблагодарить…

— Можешь, конечно, Аль. Ты девочка умная. Понимаешь, что в таких делах нужны гарантии. Я должен знать, что завтра не побежишь назад жаловаться уже на нас. Ну и чего ради впрягаюсь тоже должен понимать.

Слезы резко сохнут. Дыхание замирает.

Я лепетала, скользя взглядом по новенькой мебели, а сейчас возвращаюсь к Леше. Насыщенная эйфорией кровь стынет в жилах. Кровоток останавливается. Артерии расширяются и лопаются. Пронзает дичайшей болью.

— Что? — переспрашиваю, Леша улыбается.

Слежу, как тянется к верхней пуговице рубашки. Расстегивает. Сглатываю.

Он делает шаг. Берется за ремень.

— Я ради тебя репутацией рискую, малыш. Хочу понимать, стоит оно того или…

Бьет по металлу пальцем. Я всё понимаю. Резко и больно.

— Можно воспользоваться уборной? — Спрашиваю, хмурясь. Леша кивает с улыбкой.

— Конечно. Воду настроишь. Полотенце бери.

Киваю. Разворачиваюсь.

Достигнув нужной двери, бью по всем включателям сразу. Под гул вытяжки захожу внутрь и щелкаю замком.

Движусь прямиком к новехонькому, блестящему фарфором унитазу. Падаю на колени. Выворачивает.

В ушах гудит. Под закрытыми веками — пряжка ремня. Узор брюк. Я подаюсь шеей вперед, но только не чтобы взять глубже, а чтобы вытошнить последний кусочек души.

Смываю. Встаю.

Споласкиваю рот, руки, лицо.

Пользуясь щедрым предложением Леши, беру одно из полотенец в шкафчике и вытираюсь.

Не пугаюсь, выйдя и застав Буткевича рядом с дверью.

Он ждет меня, прислонившись плечом к стене.

Смотрит нахмуренно. Взволновано.

Я не смотрю в ответ, чтобы снова не вытошнило.

— Спасибо за предложение, Леш. Я подумаю.

Направляюсь к входной двери. Открываю замки. Толкаю. Я хотела бы вдохнуть, но между лопатками стрелами врезается:

— Как хочешь, Аль. Я руку протянул, а ты решай. В конце концов, это не мне надо.

Глава 31

Айдар

Я ещё ни разу не спускался к ней навстречу. Во всех смыслах. Сегодня — впервые. Почему?

Хочу в глаза посмотреть раньше, чем она успеет надеть маску.

Чувствую, что мое присутствие в холле отеля скорее волнует, чем радует персонал. Но мне… Да похуй, конечно.

Мне в принципе на все происходящее вокруг нас похуй. Тошнит уже от по-раболепски лицемерного нового окружения, слишком настойчиво набивающегося в друзья. От разъебанных дорог и облущенных фасадов депрессивного облцентра. От маленького городка в пятнадцати киллометрах отсюда, в котором всем заправляет одно жадное семейство. Где всё делается через поклон и как личное одолжение Миллеров.