Моя в наказание
Шрифт:
— Секретарь вашего горсовета. — Делаю паузу. Айка молчит. Чего ты ждешь, интересно? — Не знакомы?
Медленно ведет головой из стороны в сторону. Ловлю в глазах вспышки. То ли боится, то ли надеется…
— Значит, познакомитесь. — Произношу и самого трясет. Тормознуть хочется. Держусь. — Я тут узнал, что есть люди, которым я мешаю…
Отключаю эмоции. Или убеждаю себя, что отключаю. Слежу за реакциями.
Они ожидаемы. Айка замирает. Взгляд слетает вниз с моего лица на шею.
Что ж такое? В глаза — нет? Страшно?
Та
— Не понимаю…
Мямлит, заводя сильнее. Усмешку мою отмечает. Фокусируется на ней, потом взгляд снова летит вниз.
— Не только тебе я не нравлюсь, представляешь? — Молчит и трясется. Черти рычат и скалятся. Держу за цепи. Бьют копытами. — Мне нужна информация. И заодно компромат. Спать со мной противно, давай вернемся к тому, с чего начали. Пошпионишь…
Вижу, как сглатывает. Снова перед глазами учащенно мигающие красные сигналки. Я игнорю. Рвущиеся из руки цепи оставляют раны на ладонях. Слышу тихое:
— Как?
Усмехаюсь. Раз. Два. Три. Разжимаю.
— Будет не сложно. Всего лишь хвостом перед ним повилять. Соблазнишь. Переспишь. Мне — видео и информация, которую прошу. Тебе — свобода. Идет?
Сам не верю, что сказал. Но получается, что да.
Молча впитываем слова. Я и она. Жду…
Кажется, что вокруг нас пространство трескается, грозит обвалом. Но я лично не боюсь. На нее смотрю. Размышления затягиваются.
Поднимает взгляд. Спокойно просит:
— Повтори…
Я психую. Что-то не то… Что-то, блять, не то…
Дергаю плечами, руками развожу.
— Что помешало с первого раза услышать?
— Повтори. Пожалуйста…
Айка просит еще раз. Осознаю, что треск не снаружи, а внутри.
Не могу.
Отвожу взгляд. Сжимаю челюсти. Она закрывает глаза и тянется за водой. Это я сначала так думаю, потом понимаю — не пить.
Берет стакан. Взвешивает. Размахивается.
Я ребром кисти отбиваю, она подается к столу. Дышит быстро-быстро. Смотрит — прямо-прямо. Плюет в меня:
— Я тебя ненавижу. Что ты со мной сделал? За что ты это со мной сделал…
— Я с тобой что сделал? А ты со мной что?
Улыбается. А мне вдруг страшно.
Впервые так, наверное.
Черти по углам. Забились.
В голове проносится: а вдруг ошибся? Я хватаю мысль за хвост. Она с размаху бьет в затылок.
По коже мороз. В руках дрожь. Не могу.
— Айка, ладно. Стоп. Отмотали.
Тянусь через стол. Поймать хочу. Она отталкивает. Замираем.
Между нами — болото непростительных грехов и ошибок. Я чувствую все ее эмоции, но не подлость.
— Отмотали? — Айка хмурится и переспрашивает. — Куда отмотали, Айдар?
Хочу встать, она тычет в меня пальцем и встает сама. Заходит за кресло. Стискивает его до побелевших костяшек. Пятна покрыли шею, плечи, грудь. Мне кажется, ее изнутри разрывает.
И меня тоже. Поздно пугаюсь. Поздно думать начинаю.
Смотрю в глаза. Вижу, как наполняются слезами.
Блять.
— Сядь, пожалуйста…
Прошу тоже поздно.
Она приподнимает кресло и громко бросает его назад. Дергаюсь.
Айка мотает головой, окидывает взглядом комнату. Тормозит на мне.
— Куда отмотали, Айдар? Куда?! — Кричит. А мне кажется, что
стекла вылетают. — Может быть туда, где мне двадцать было? Аллах. Мне двадцать было!!! Я испугалась! Я не знала, как правильно!!! Я хотела всем помочь. Всех спасти. Я думала, так будет лучше! Наум сказал, ты меня простишь… Отец сказал, я плохая шлюха, если… Если уговорить тебя не могу. Потом ты сказал, что моя задача не в том, чтобы лезть в серьезные дела. Вы все считали меня просто…— Айка…
— Да замолчи ты! Ты всё сказал уже!
Молчу.
Она опускает голову. Сжимает губы, дышит часто. Рычит, снова на меня смотрит.
— Ты меня ненавидишь… — Произносит, наверное, впервые вслух. Это страшно звучит со стороны. Когда внутри — другое. — Что бы я ни делала — ненавидишь. А дочку мою хочешь. Но я тебе ее не дам, — мотает головой. Снова опускает. — Не дам тебе ее… Я все сделала, а ты… Ты не собирался меня прощать. — Хмурится, опять смотрит на меня. Радужки расплываются за влагой. Мне кажется, что вдвоем прозреваем. Но в разном. — Никогда не собирался…
— Что у тебя с Буткевичем? — на мой вопрос она реагирует замиранием. Потом запрокидывает голову. Смеется в потолок. Плачет в потолок. Клянет.
Возвращается, ведет по лицу основанием ладони.
— А ты думал, я останусь твоей эксклюзивной шлюхой? С чего вдруг, Салманов? Ты в чем-то особенный?
Смеется, пугая до полусмерти.
Я не выдерживаю. Встаю. Она делает шаг назад. Выставляет руку. Оставляет между нами кресло.
— Он тебя заставил?
— А ты меня заставил?
Молчим. Слезы снова собираются. Я трещу и обваливаюсь вслед за стенами.
— Меня ебешь, а другую замуж.
Бред какой-то. Блять.
— Айка, стой ты… — Но похуй. Я могу хоть стоять, хоть лежать, хоть из окна прыгнуть, а ее уже несет.
— Я не заслуживаю такой ненависти, Айдар. И я не дам тебе Сафие. Ты отцовской власти над ней не получишь. Откуда я могу быть уверенной, что твоя ненависть не выплеснется на моего ребенка? Я знаю, как это, когда без вины ненавидит отец, а ты его очень-очень любишь… — Дыхание частит. Голос срывается. Я ловлю себя на том, что страшно. — Он тоже сначала был хорошим… Вы все сначала хорошие, пока перед вами не провинишься… — В горле сухо. В груди — больно. Смотреть на мир ее глазами — невыносимо. Но она продолжает: — Я думала, ты меня простишь. Мне в этом мире больше не нужно было. Только Сафие и чтобы ты простил. Я делала всё. Я через себя переступила. Каждый раз — на горло. Но ты не собирался… Ты такой же… Я всю жизнь должна перед вами… То на коленях, то на брюхе. Ползти. Просить. У тебя. У отца. У этого… — Машет куда-то, как будто за спину.
— У кого?
— Да в задницу твои вопросы! — Снова кричит! Смотрит с ненавистью. Смахивает с лица слезы. — Вам всем от меня нужно тело. Это дурацкое тело. — Сжимает свою грудь. — Как будто во мне души нет… Как будто я не человек, а тряпка. А я мать, Айдар. Я женщина. Я тебе ничего не должна, потому что ты свой долг не исполнил. Я никому из вас ничего не должна. И я не знаю, почему моего ребенка некому защитить… Почему меня некому… Ни отец не защитит. Ни муж. Ни брат. Ни друг. Но сама справлюсь. Понял? Сбегу. Лучше спрячусь. Ты меня не найдешь. И к Сафие я тебя не пущу. Ты ее… Ты быть ее отцом не заслужил.