Моя вторая мама. Том 2
Шрифт:
– Да, Сесилия и Марта – хорошие девчонки! – сказал Фико.
– Да, и мы им нравимся, это сразу заметно, – согласился Лало. – Нам надо почаще с ними видеться. Они такие милые!
– Как ты хочешь… Но я чувствую себя не в своей тарелке, потому что получается, что мы их обманываем. Ведь они думают, что мы влюбились, а мы просто стараемся забыть Летисию и Монику, – недовольным тоном произнес Фико.
– Мы с тобой ничего толком не знаем ни о Монике, ни о Летисии, – заметил Лало. – Они обе потеряны для нас. Я даже не могу понять, люблю ли я еще Монику или нет… Ах, лучше об этом не говорить! Давай-ка подумаем,
– Ладно, тогда встретимся после занятий и все вместе поедем в какую-нибудь дискотеку, а? Что ты скажешь насчет «Зеленого петуха»? Или, может быть, в «Летающую тарелку», там потрясающая светоустановка и иногда кажется, что тебя действительно похитили инопланетяне, а?
– Посмотрим, что еще скажут Сесилия и Марта… – Тут зазвонил телефон. Лало поднял трубку: – Адвокатская контора…
Фико опять вернулся к работе. Ему еще надо было занести в картотеку новых клиентов…
Глава 29
Прозвенел звонок, и стайки ребятишек высыпали из школы. Занятия закончились. У школьных ворот поток детей начинал дробиться. Дети разбредались по домам. Игнасио, попрощавшись с друзьями, заспешил по улице. Вчера он просил маму, чтобы она дала ему денег на жвачку, но та отказала. А сегодня утром бабушка, провожая его, сунула ему в карман мелочь. Игнасио свернул за угол и остановился пересчитать монетки. На жвачку хватит. А если засунуть в рот три-четыре квадратика из пачки «бабл-гам» и как следует разжевать, можно надувать пузыри. Игнасио недавно научился это делать, и теперь ему не терпелось потренироваться. Он зажал в ладошке деньги и направился вниз по улице, раздумывая, купить ли жвачку в киоске или зайти в новый супермаркет. Он не заметил, что от самой школы за ним шел мужчина, одетый в рубашку с короткими рукавами. Игнасио остановился у киоска, разглядывая выставленную там жвачку. Мужчина подошел к нему и заговорил…
Джина сидела за столом вместе с детьми. Обед уже подходил к концу, и она начала поглядывать на часы.
– Мама, – сказала Джина Даниэла, облизывая ложку, – мы без тебя очень скучаем.
– Я без вас тоже. Я ведь вас люблю больше всего на свете, – улыбнулась Джина.
– А почему ты не хочешь вернуться к нам? – спросил Густаво.
– Потому что ты и папа… больше не муж и жена, да? – Джина Даниэла подняла печальные глаза и уставилась на мать.
Джина с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться от жалости к детям и к себе.
– А почему вы опять не поженитесь? Тогда мы снова жили бы все вместе, – наивно высказал свое тайное желание Густаво.
К горлу Джины подкатил комок. Она отхлебнула кофе и поперхнулась. Откашлявшись, Джина сказала:
– Давайте не будем говорить о грустном, пока мы вместе. Согласны? Знаете что? Я поговорю с вашим папой и, если он нам разрешит, мы уедем куда-нибудь на выходные, в какое-нибудь красивое место. Ну как?
Дети захлопали в ладоши: «Здорово! Поедем в Акапулько!»
Джина с улыбкой смотрела на них:
– Значит, договорились? Но пока никому ни слова! Чтобы не сказали, что я вас настраиваю… А ну-ка, кто первым вылижет тарелку?
Но на душе у Джины скребли
кошки.Дома Даниэла дала волю слезам. Дора зашла к ней позвать на обед, но, увидев ее плачущей, остановилась в дверях.
– Ах, Дора, у них будет ребенок! Я не знаю, почему мне так плохо. Ведь это должно было произойти, это естественно… Он никогда ее не бросит. Он никогда и не думал этого делать. Просил у меня прощения, а сам жил с ней!.. Меня уже не должно это касаться… Хуан Антонио – не мой муж, он мне никто, – Даниэла жалко улыбнулась. – Ну, пойдем обедать!
Они спустились в столовую, где их ждал накрытый стол.
– Вы все еще любите его, – сказала Дора и подала Даниэле стакан воды.
Даниэла выпила и несколько успокоилась.
– Я должна его забыть! – произнесла она.
В этот момент в столовую ворвался возбужденный Игнасио:
– Мама!
– Что с тобой? – испугалась Дора, увидев раскрасневшееся лицо сына.
– Мама, там, на улице, какой-то сеньор… Он сказал… Он говорит, что он – мой папа! – выпалил Игнасио. – Он сказал, что вы с бабушкой меня обманываете!
Дора побледнела и едва удержалась на ногах:
– Что ты, малыш? Этот сеньор обманул тебя. Не обращай внимания!
– Мама меня не обманывает? – спросил Игнасио Даниэлу с сомнением в голосе. – Скажите мне правду!
– Ты должен верить своей маме и бабушке, – пряча глаза, ответила Даниэла.
Есть ей совсем расхотелось, и она, извинившись, поднялась из-за стола:
– Я поеду к Ракель. С ней очень плохо. Я хочу ее увидеть, – Даниэла потрепала Игнасио по голове. – Пока малыш! До вечера, Дора!
В парке было хорошо. Не так чувствовался зной. На скамейках сидели пенсионеры и молодые мамы с колясками. Рамон и Маргарита шли по аллее, взявшись за руки. Они обогнули детскую площадку и остановились у фонтана. Прозрачные струи поднимались вверх и разбивались на мириады сверкающих на солнце брызг. Маргарита опустила руки в круглый бассейн фонтана. Вода была теплой. Она вынула руку и смотрела, как капли воды стекают с ее ладони, потом нахмурилась и сказала:
– И все-таки ты не должен был говорить ей…
– Слушай, я же не могу молчать вечно! – возразил Рамон. – Сония должна знать, что я ее не люблю. Я люблю другую.
– Ты сказал ей, что любишь меня?
– Нет, – ответил Рамон и отвернулся. – Но Сония – умная женщина, и она догадывается.
– Как нехорошо! – воскликнула Маргарита.
– Еще хуже будет, если оставить все, как есть, – Рамон обнял Маргариту за плечи. – Тогда мы все будем несчастливы.
– Но она столько для тебя сделала…
Рамон приложил палец к губам Маргариты, не давая ей договорить, а потом взял ее за подбородок и поцеловал в губы.
Маргарита высвободилась из объятий Рамона:
– Пусти, мне надо в университет. Мне нельзя прогуливать, а то завалю экзамены.
– Ты – самое важное, что есть у меня в жизни. А то, что было между мной и Сонией, все равно должно было кончиться. Даже если бы тебя не было… Мы увидимся вечером? Ты обещаешь? – Рамон с нежностью смотрел на нее.
Маргарита кивнула. Рамон положил ей руки на плечи, и они поцеловались…
Иренэ все еще была под впечатлением от своей встречи с Ракель. Альберто пытался ее утешить.