Моя жизнь и любовь

Ради доброго слова от своих почитателей, будучи человеком, попавшим в кабальную ситуацию, как говорят французы, я оборачиваюсь и с высоты своих лет, призываю людей к компромиссу. Я всегда боролся за аксиому святого духа и был, как сказал Гейне, её храбрым солдатом. И моя книга, которую я пишу – это последний и решительный бой в этой жизни.

Как известно, существует две основные традиции английского письма: одна, которая зиждется на абсолютной свободе выражения, в лучшем стиле Уильяма Шекспира и Джеффри Чосера, основанная на безусловном откровении и остроумной, мужланской грубости; другая – пуританская, присущая циничной и лицемерной, иезуитской власти тори. Со времён Великой французской революции, когда вся прилизанная и кастрированная мода была с презрением была отброшена и забыта, в литературе стали править фривольные, легкомысленные особы среднего класса. А как известно, средний класс не отягощён тонким вкусом и изысканными манерами. При королеве Виктории в Англии пышным кустом расцвели взрослые сказки, как, например, в рассказе «Маленькая Мэри», несколько провинциальные, сентиментальные и доморощенные, а если хорошенько приглядеться, то мы с удивлением обнаружим в современной прозе присутствие Диккенса, Теккерея и Рида, при несомненном влиянии великих французов: Бальзака, Флобера и Золя.

Зарубежные шедевры, такие как «Les Contes Drolatiques» [1] и «L'Assommoir» [2] , были уничтожены в Лондоне как непристойные по приказу мирового судьи; даже Библия и Шекспир были вычеркнуты, а все книги разукрасили в строгом стиле английской воскресной школы. И Америка с неподобающим смирением усугубила этот позорный и безмозглый пример.

Всю свою жизнь я восставал против этого канона поведения в стиле старой девы, и с годами мое восстание только усилилось.

1

«Озорные рассказы» Бальзака.

2

«Западня» – роман Э.Золя.

В «Предисловии» к «Человеку Шекспиру» [3] я попытался показать, как пуританство, вышедшее из нашей морали, перешло в язык, ослабляя английскую мысль и обедняя английскую речь.

Наконец-то я возвращаюсь к старой английской традиции. Я полон решимости рассказать правду о своем странствии по этому миру, всю правду и ничего, кроме правды, о себе и о других, и постараюсь быть по крайней мере так же доброжелательным к другим, как и к себе.

Бернард Шоу уверял меня, что никто не является достаточно хорошим или достаточно плохим, чтобы говорить о себе чистую правду; но в этом отношении я выше добра и зла.

3

Книга «The Man Shakespeare and His Tragic Life Story» (Шекспир, как Человек и трагическая история его жизни), выпушенная Харрисом в Лондоне, «Фрэнк Палмер», в 1909 г.

Французская литература служила мне подсказкой и вдохновением: она свободнее всего обсуждает вопросы секса и, главным образом, из-за ее постоянной озабоченности всем, что относится к страстям и желаниям, она стала мировой литературой для мужчин всех рас.

«Женщины и любовь, – пишет Эдмон де Гонкур в своем дневнике, – всегда являются предметом разговора, где бы ни происходила встреча интеллектуальных людей, которых социально объединяет еда и питье. Наши разговоры за ужином поначалу были грязными (polissonne), и Тургенев слушал нас с открытым ртом (l''etonnement un peu medus'e) варвара, который занимается любовью (fait l'amour) очень естественно (tr`es naturellement)».

Кто внимательно прочитает этот отрывок, поймет, какую свободу я собираюсь использовать. Но я не буду привязан даже к французским конвенциям. Как в живописи, наши знания о том, чего достигли китайцы и японцы, изменили всё наше представление об искусстве, так и индусы и бирманцы расширили наше понимание искусства любви. Я помню, как ходил с Роденом через Британский музей и был удивлен тому времени, которое он провел, наблюдая за маленькими идолами и фигурками островитян Южных морей: «Некоторые из них тривиальны, – сказал он, – но посмотрите на то, и это, и это – настоящие шедевры, которыми может гордиться каждый – всё это прекрасные вещи!»

Искусство стало сосуществовать с человечеством, и некоторые из моих опытов с так называемыми дикарями могут быть интересны даже самым культурным европейцам.

Я собираюсь рассказать, чему меня научила жизнь, и если я начну с азбуки любви, то это лишь потому, что я вырос в Великобритании и Соединенных Штатах. Я не буду останавливаться на достигнутом.

Конечно, я знаю, что издание такой книги сразу оправдает худшее, что говорили обо мне мои враги. Вот уже сорок лет я отстаиваю почти все непопулярные дела и, таким образом, нажил себе множество врагов; теперь все они смогут утолить свою злобу, взяв на себя ответственность за своё предвидение. Сама по себе эта книга наверняка вызовет отвращение к «непослушным» и всяким посредственностям, которые всегда были ко мне недружелюбны. Я также не сомневаюсь, что многие искренние любители литературы, которые захотят принять такую манеру, которую используют обычные французские писатели, осудят меня за то, что я вышел за этот предел. И все же есть много причин, по которым я решил использовать совершенную свободу в этой своей последней книге.

Во-первых, я совершал ужасные промахи в раннем возрасте и видел худшие промахи, допущенные другими молодыми людьми из-за своего полного невежества. Я хочу предостеречь молодых и впечатлительных людей от мелей и скрытых рифов океана на карте жизни, так сказать, в самом начало путешествия сквозь «непроходимые воды», когда опасность особенно велика,

С другой стороны, я упустил неописуемые удовольствия, потому что способность наслаждаться самому и доставлять наслаждение другим особенно остро проявляется в раннем возрасте, в то время, как понимание того, как отдавать и как получать удовольствие, приходит намного позже, когда способности находятся уже в упадке.

Я имел обыкновение иллюстрировать абсурдность нашей нынешней системы обучения молодежи причудливым сравнением. «Когда я учился стрелять, – сказал я, – мой земной отец подарил мне маленькое одноствольное ружье, и когда он увидел, что я выучил механизм и мне можно доверять, он дал мне двуствольное ружье. Через несколько лет у меня появилось магазинное ружье, которое при необходимости могло стрелять полдюжины раз без перезарядки, и моя эффективность росла с моими знаниями».

Однако мой Создатель, или Небесный Отец, с другой стороны, когда я был совершенно лишен опыта и только-только вступил в подростковый возраст, дал мне, так сказать, магазинный пистолет секса, и едва я научился его использованию и удовольствиям, он отнял его у меня навсегда и дал мне вместо него двуствольное ружье. Однако через несколько лет он забрал и его и дал мне одноствольное ружье, которым я был вынужден довольствоваться большую частью своей жизни.

Ближе к её концу старый одноствольный механизм начал проявлять признаки износа и старения: иногда он срабатывал слишком рано, иногда не попадал в цель и к стыду моему, делал всё, что хотел.

Я хочу научить молодежь тому, как пользоваться своим оружием секса, чтобы оно могло действовать годами, а когда они перейдут к двустволке, то чтобы они смогли позаботиться о том, чтобы это оружие сослужило им службу до пятидесятилетнего возраста, а по прошествии этого времени, чтобы одноствольное ружьё доставляло им удовольствие ещё на протяжении трех десятков лет и ещё десяти.

Более того, я не только желаю таким образом увеличить количество счастья в мире, уменьшая при этом боли и инвалидность мужчин, но я также хочу подавать пример и воодушевлять других писателей продолжать работу, которая, как я уверен, полезна, а также приятна.

У.Л. Джордж в книге «Романист по романам» пишет: «Если бы писатель разрабатывал своих персонажей равномерно, трехсотстраничный роман мог бы увеличиться до пятисот, а дополнительные двести страниц полностью состояли бы из сексуальных озабоченностей персонажей. В спальне сцен будет происходить столько же, сколько и в гостиной, а может, и больше. Дополнительные двести страниц содержали бы изображения сексуальной стороны персонажей и заставили бы их ожить: в настоящее время они часто не оживают, потому что развиваются, скажем, пять сторон из шести… Наши литературные персонажи однобокие, потому что их обычные черты полностью изображены, в то время как их сексуальная жизнь скрыта, сведена к минимуму или исключена… Следовательно, все персонажи современных романов ложны. Они мегалоцефальные и выхолощенные. Английские женщины много говорят о сексе… Это жестокая позиция для английского романа. Писатель может обсуждать все, что угодно, но не главную заботу жизни… мы вынуждены прибегать к убийствам, кражам и поджогам, которые, как всем известно, являются совершенно моральными вещами, о которых стоит писать».

Чистый снег – пока не смешан с грязью — Никогда не будет чище, чем огонь.

Есть более серьезные причины, чем те, которые я приводил до сих пор, для того, чтобы смело говорить правду. Пришло время, когда те, кто являются, как их называл Шекспир, «шпионами Бога», познавшими тайну вещей, должны быть призваны на совет, потому что обычные политические проводники привели человечество к катастрофе: слепые лидеры слепых!

Мы нырнули над Ниагарой, как и предсказывал Карлайл, и, как каждый, обладающий зрением, должен был предвидеть, мы теперь, как коряги, бессильно кружим в водовороте, не зная, куда нас несёт и почему.