Моя жизнь и любовь

В Белфасте я ничему не научился, кроме правил командных игр и легкой атлетики. Мой брат Вернон каждый вечер ходил в гимнастический зал, занимался гимнастикой и боксом. К моему удивлению, он не был лучшим! Пока брат упражнялся в боксе, я увлекся подтягиванием на перекладине. И однажды Вернон обнаружил, что я могу легко подтянуться тридцать раз подряд. Его похвала наполнила меня великой гордостью.

Примерно в те годы, когда мне было лет десять или немногим более того, мы все собрались в Каррикфергусе [17] . Мои братья и сестры тогда впервые стали для меня не просто абстрактными именами, а живыми реальными людьми. Вернон начинал работать клерком в банке и отсутствовал весь день. Брат Вилли был на шесть лет старше меня, Энни – на четыре года старше, а Крисси – на два года младше. Все мы ходили в одну и ту же дневную школу. Впрочем, девочки занимались в отдельных девчачьих классах и у них учителями были женщины. Мы с Вилли учились в одном классе. К тому времени брат вымахал ростом выше Вернона, зато я опережал его почти по всем предметам. Лишь в одном он был лучшим в школе. Когда я впервые услышал, как он декламирует «Битву при Иври» Маколея [18] , я был буквально сбит с ног. Он жестикулировал и модулировал голос столь естественно и в точку, что я терялся в восхищении.

17

Каррикфергус – а город одноименного района в графстве Антрим, Северная Ирландия.

18

Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) – британский государственный деятель, историк, прозаик и поэт викторианской эпохи.

В тот вечер мы с сёстрами обсуждали талант Вилли. Старшая сестра была в восторге, и это возбудило во мне зависть. Я вскочил и, подражая Вилли, к удивлению сестер продекламировал всё это стихотворение наизусть.

– Кто тебя научил такому? – спросила Энни.

И я признался, что однажды услышал, как Вилли читает это стихотворение, и мне захотелось тоже его выучить. На следующий день Энни рассказала эту историю нашему учителю, а тот посоветовал мне продолжить совершенствоваться в искусстве декламации, поскольку я одарён исполнительским талантом не меньше Вилли. С того дня мастерство чтеца стало для меня важнейшим. Я выучил наизусть все стихотворения школьного курса и даже мог передразнивать всех своих одноклассников, изображая их манеру декламировать. Исключением был один рыжеволосого негодяй, который читал «Африканского вождя» [19] лучше, чем кто-либо другой, даже лучше учителя. Это была чистая мелодрама, но Рыжий был прирожденным актером и поразил всех нас реалистичностью своего исполнения. Никогда не забуду, как мальчик произнес эти слова:

19

Стихотворение Уильяма Каллена Брайанта (1794–1878) – американского поэта, журналиста, одного из основателей республиканской партии США.

И, застонав, вождь приказал Причёску расплести, И за косой легла коса На плачущей груди. И победитель увидал, Что в каждой, средь волос, Кусочек золота сверкал, И было много кос. «Смотри, насыть свой жадный взор Бесславием вождя, Возьми, должно хватить его — А мне свободу дай. Ты слышишь: плачет много дней Под пальмами жена? Что на вопрос моих детей Ответит им она?»

Я не видел и не слышал этого стихотворения уже пятьдесят с лишним лет. Теперь оно видится мне безвкусным, но в голосе мальчика звучал такой высокий трагизм, что я четко понял – мне его не спародировать. Он был неподражаем. Каждый раз он делал упор на другую строфу, изменял манеру исполнения – всегда было что-то новое в его осознании разыгрывавшейся драмы. Странно, но «Африканский вождь» был единственным стихотворением, которое хорошо читал Рыжий.

Пришло время экзаменов, и я стал первым в школе по арифметике и первым по ораторскому искусству. Вернон даже похвалил меня, а Вилли дал мне пощечину и получил пинок под зад. Вернон разнял нас и сказал Вилли, что ему должно быть стыдно за то, что он ударил брата, из-за возраста чуть ли не в два раза слабее его. Вилли тут же солгал, сказав, что я первый его ударил. Вилли мне не нравился, сам не знаю почему, если не считать того, что он был моим соперником в школе.

С тех пор Энни стала относиться ко мне по-другому, и теперь я, казалось, видел ее такой, какая она есть, и был поражен ее забавными манерами. Она хотела, чтобы и Крисси, и я называли ее «Нита». Как она утверждала, таково было ласковое сокращение имени «Анита» – французской стилизации имени Энни. Она ненавидела своё имя Энни – «банальное и вульгарное». Я никак не мог понять почему.

Однажды вечером, когда мы собрались все вместе, Энни переодела Крисси перед сном, распахнула свое платье и показала нам, как выросли ее груди. В то время как у Крисси они все еще оставались маленькими, у Ниты они уже стали большими, красивыми и круглыми, как яблоки. Нита позволила нам нежно прикоснуться к ним и явно очень ими гордилась. Она отправила Крисси спать в соседнюю комнату, а я продолжал учить рядом с нею уроки. Нита вышла из комнаты, чтобы что-то взять, и тогда меня позвала Крисси. Озадаченный, я пошел в спальню. Девочка хотела, чтобы я знал – ее грудь тоже вырастет и будет такой же красивой, как у Ниты.

– Ты мне веришь? – спросила она и, взяв мою руку, положила ее на них…

И я сказал:

– Да.

Потому что она действительно нравилась мне больше, чем Нита, которая была вся такая жеманная кривляка.

Неожиданно Нита позвала меня, и Крисси чмокнула меня в щеку, прошептав:

– Не говори ей.

И я пообещал молчать.

Мне всегда нравились Крисси и Вернон. Крисси была очень умной и хорошенькой, с темными кудрями и большими карими глазами, а Вернон был своего рода героем и всегда очень добр ко мне.

Я не испытывал никаких эротических чувств рядом с сестрами. Тогда во мне ещё не пробудился тот сексуальный трепет, не возникло ничего похожего на то, что я испытал пять лет назад у ног девочки из школы миссис Фрост. Я описываю этот случай главным образом по другой причине. Однажды, примерно в 1890 году, Обри Бердсли [20] и его сестра Мейбл, очень красивая девушка, обедали со мной на Парк-лейн. Потом я проводил их до Гайд-парка. Мы беседовали на умные темы, и по той или иной причине я развил тему, что мужчины тридцати-сорока лет обычно развращают молодых девушек, а женщины тридцати-сорока лет, в свою очередь, развращают юношей.

20

Обри Винсент Бердсли (1872–1898) – знаменитый английский художник-график, иллюстратор, крупнейший мастер стиля модерн, декоратор, музыкант, поэт, «гений миниатюры». Феномен Обри Бердсли не имеет себе подобных в истории европейского изобразительного искусства.

– Я с тобою не согласен, – ответил Обри. – Обычно первые уроки секса мальчику даёт сестра. Скажем, Мейбл первая научила меня сексу.

Я была поражён его откровенностью. Мейбл покраснела, и я поспешил добавить:

– В детстве девочки гораздо более развиты, не по годам, но эти маленькие уроки обычно слишком ранние, чтобы иметь значение.

И я решительно сменил тему. Немного погодя Мейбл сказала мне, что весьма благодарна мне за то, что я увел разговор в иную сторону:

– Обри, – сказала она, – любит поболтать о всяких там сексуальных штучках и совсем не заботится о том, какую пургу при этом несёт.

Я и прежде замечал, какая хорошенькая Мейбл, но в тот день, особенно когда она грациозно склонилась в саду над цветком, я признал, что фигура ее удивительно стройна. Обри поймал мой взгляд и ехидно заметил:

– Мейбл была моей первой моделью, не так ли, Мебс? Я был влюблен в ее фигуру, – продолжил он рассуждать. – Ее грудь была такой высокой, упругой и круглой, что я принял ее за свой идеал.

Девушка засмеялась, слегка покраснев, и ответила:

– Женские фигуры твоих иллюстраций, Обри, не совсем идеальны.

Из этого небольшого разговора я поняла, что сестры большинства мужчин так же не по годам развиты, как и мои. И так же склонны выступать в роли учителей в вопросах секса.

Вернон неожиданно получил назначение в банк в Арме [21] , и я переехал с ним. Хозяйка пансиона, где мы поселились, мне не нравилась. Она пыталась заставить меня соблюдать расписание и правила ее заведения, а я был дик и волен, как бездомная собака. Зато Арма оказался городом чудес.

Брат устроил меня приходящим учеником в Королевскую школу. Это была моя первая настоящая большая школа. Учиться в ней было легко, большинство мальчиков и все учителя были добры ко мне. Большой торговый центр или похожее на парк место в центре города приводили меня в восторг. Вскоре я уже побывал почти на каждом его дереве: лазание по деревьям и декламация стихов были тогда для меня двумя видами спорта, в которых я преуспевал.

21

Арма – столица одноименного графства в Северной Ирландии.

Однажды, когда мы еще жили в Каррикфергусе, отец взял меня на борт своего судна. Там мы с юнгой наперегонки лазали на мачты и спускались обратно на палубу. И хотя паренёк превосходил меня в скорости подъема, я подловил его на спуске: будучи отличным гимнастом, соскользнул на палубу по канату почти со скоростью падения. Я слышал, как отец потом с удовольствием рассказывал об этом Вернону, что чрезвычайно польстило моему самолюбию.

Впрочем, тщеславие мое возросло сверх всякой меры по иному случаю. В Каррикфергусе я прочитал книгу по легкой атлетике, принадлежавшую Вернону, и оттуда узнал, что если войти в воду по шею, можно смело лечь и плыть, потому что тело человека легче воды.