Моя жизнь

ими в случае необходимости.

Поезд был еще на пути к станции Палвал, когда мне вручили приказ о

запрещении въезда в Пенджаб на том основании, что мое присутствие в этой

провинции может вызвать там беспорядки. Полиция предложила мне немедленно

сойти с поезда. Я отказался сделать это, заявив:

– Я еду в Пенджаб по настоятельной просьбе, причем не для того, чтобы

вызвать беспорядки, а наоборот, прекратить их. Поэтому подчиниться вашему

приказу я, к сожалению, не могу. Наконец поезд прибыл в Палвал. Меня

сопровождал Махадев. Я предложил ему поехать в Дели с тем, чтобы

предупредить о случившемся свами Шраддхананджи и обратиться к народу с

просьбой сохранять спокойствие. Он должен был разъяснить, почему я решил не

подчиниться приказу и пострадать за свое неповиновение, а также почему

полнейшее спокойствие в ответ на любое наложенное на меня наказание будет

залогом нашей победы.

В Палвале меня высадили из поезда и взяли под стражу. Вскоре прибыл поезд

из Дели. Меня в сопровождении полицейского посадили в вагон третьего класса.

В Матхуре меня высадили и поместили в полицейские казармы, причем никто из

полицейских не мог сказать, что со мной будет дальше и куда меня повезут. В

4 часа утра меня разбудили и посадили в товарный поезд, направлявшийся в

Бомбей. Днем меня заставили сойти в Савай-Мадхопуре. Я поступил в

распоряжение инспектора полиции м-ра Боуринга, который прибыл почтовым

поездом из Лахора. Меня посадили вместе с ним в вагон первого класса. Из

обыкновенного арестанта теперь я превратился в арестанта-"джентльмена".

Инспектор начал с длинного панегирика сэру Майклу 0'Двайеру. Сэр Майкл, дескать, против меня лично ничего не имеет: он только боится, что мой приезд

в Пенджаб вызовет там беспорядки и т. д. В заключение он предложил мне

добровольно вернуться в Бомбей и дать обещание не переступать границу

Пенджаба. Я ответил, что, по всей вероятности, не смогу выполнить этот

приказ и вовсе не намерен возвращаться добровольно.

Видя, что со мной сделать ничего нельзя, инспектор заявил, что в таком

случае ему придется действовать согласно закону.

– Что же вы со мной собираетесь делать?
– спросил я.

Он ответил, что пока еще не знает, но ждет дальнейших распоряжений.

– Пока что, - сказал он, - я везу вас в Бомбей. Мы прибыли в Сурат. Здесь

меня сдали другому полицейскому офицеру.

– Вы свободны, - сказал он мне, когда мы подъезжали к Бомбею, - но было бы

лучше, если бы вы вышли у Мерин-Лайнс, я остановлю там для вас поезд. В

Колабе может оказаться слишком много народу.

Я ответил, что рад исполнить его желание. Ему это понравилось, и он

поблагодарил меня. Я вышел у Мерин-Лайнс. Как раз в тот момент проезжал в

своей коляске один мой приятель. Он посадил меня к себе и довез до дома

Реваншанкара Джхавери. Друг рассказал, что слухи о моем аресте очень

взбудоражили народ, привели его в неистовство.

– Ожидают, что с минуты на минуту вспыхнет восстание в районе Пайдхуни.

Судья и полиция уже там, - добавил он.

Не успел я прибыть на место, как ко мне явились Умар Собани и Анасуябехн и

предложили поехать тотчас же на автомобиле в Пайдхуни.

– Народ так возбужден, что мы не в состоянии умиротворить его, - говорили

они.
– Подействовать может лишь ваше присутствие.

Я сел в автомобиль. Около Пайдхуни собралась огромная толпа. Увидев меня, люди буквально обезумели от радости. Мгновенно организовалась процессия.

Раздавались крики "Банде Матарам" (*) и "Аллах-и-акбар" (**). В Пайдхуни мы

столкнулись с отрядом конной полиции. Из толпы полетели обломки кирпичей. Я

убеждал толпу сохранять спокойствие, но, казалось, град кирпичей неиссякаем.

С улицы Абдур Рахмана процессия направилась к Кроуфорд Маркет, где

столкнулась с новым отрядом конной полиции, преградившей ей дорогу к Форту.

Толпа сжалась и почти что прорвалась через полицейский кордон. Поднялся

такой шум, что моего голоса совершенно не стало слышно. Начальник конной

полиции отдал приказ рассеять толпу. Конные полицейские, размахивая пиками, бросились на людей. В какой-то момент мне показалось, что я пострадаю. Но

мои опасения были напрасны. Уланы пронеслись мимо, только грохнув пиками по

автомобилю. Вскоре ряды процессии смешались, возник полнейший беспорядок.

Народ обратился в бегство. Некоторые были сбиты с ног и раздавлены, другие

сильно изувечены. Выбраться из бурлящего скопления человеческих тел было

невозможно. Уланы, не глядя, пробивались через толпу. Не думаю, чтобы они

отдавали себе отчет в своих действиях. Зрелище было страшное. Пешие и конные

смешались в диком беспорядке.

(* "Банде Матарам!" - "Привет тебе, Родина-мать!" - Начальные слова гимна

бенгальского поэта Б. Ч. Чаттерджи (1838-1894). *)

(** "Аллах-и-акбар!" ("Велик Аллах!") - восклицание, принятое у мусульман.

**)

Так толпа была рассеяна, и дальнейшее шествие приостановлено. Наш

автомобиль получил разрешение двинуться дальше. Я остановился перед

резиденцией комиссара и направился к нему, чтобы пожаловаться на полицию.

XXXII. НЕЗАБЫВАЕМАЯ НЕДЕЛЯ (продолжение)

Итак, я отправился к комиссару м-ру Гриффиту. Лестница, ведущая в кабинет, была запружена солдатами, вооруженными с ног до головы словно для военных

действий. На веранде царило возбуждение. Когда я вошел в кабинет комиссара, я увидел м-ра Боуринга, сидевшего рядом с м-ром Гриффитом.

Я рассказал комиссару о сценах, свидетелем которых был. Он резко ответил:

– Я не хотел допустить толпу к Форту - беспорядки были бы тогда неизбежны.

Увидев, что толпа не поддается никаким увещаниям, я вынужден был отдать