Моя. Чужая. Беременная

С рычанием сметаю со стола бумаги и поднимаюсь. Они разлетаются по комнате и планируют на пол, иду прямо по ним. Сбегаю по лестнице на первый этаж. Здесь тишина…

Кухня встречает молчанием и одинокой тарелкой на столе, в которой давно все остыло.

Похоже, я сегодня без ужина, Татьяна уже ушла. А Ася? Она-то хоть ела?

Взгляд цепляется за коробку. Та все еще стоит в углу, куда я ее пнул.

Поднимаю. Действительно тяжеловато для беременной женщины. Хорошо, что она не стала тащить. Сам отнесу. Заодно и извинюсь перед ней.

Довольный возникшей идеей, приближаюсь к дверям ее комнаты. Они плотно закрыты. Хочу уже постучать, когда странный звук заставляет напрячься.

Ася… Она что… плачет?

Прислушиваюсь.

Из-за двери доносятся тихие всхлипы.

Ненавижу женские слезы. Помню, как мать постоянно рыдала и руки заламывала, когда хотела раскрутить отца на новую шмотку. И дорыдалась, что сбежала от него с каким-то альфонсом на десять лет моложе.

Мне было двадцать два, когда это случилось. Я учился и жил отдельно от стариков. Даже не знал, что между ними произошло, пока случайно не наткнулся в соцсети на матушкин аккаунт. Там она выкладывала фотографии своей счастливой “семейной” жизни с тем ублюдком. Развод, имущество пополам. Мой отец человек благородный, но глупый. Отдал ей все, что она захотела.

Я спрашивал “почему?”. Он ответил: когда полюбишь, узнаешь. Но его деньги не принесли счастья ни ей, ни ее новому мужу. Год спустя они оба пропали без вести во время землетрясения на побережье Хонсю. Их тела так и не нашли.

А отец просто спился. И тихо угас в больнице.

С тех пор я ненавижу фальшивые женские слезы.

 Но сейчас… Сейчас чувствую себя последним подонком, потому что Ася плачет из-за меня.

Не буду ее трогать. Просто оставлю коробку под дверями и все.

Приняв решение, наклоняюсь. И в этот момент дверь открывается. Наружу. Круглая металлическая ручка бьет прямо в бровь.

От неожиданности и боли падаю на пол. Хватаюсь за пострадавшее место и поднимаю ошарашенный взгляд.

В дверях стоит Ася. Судя по выражению на лице – перепуганная до смерти. И с ужасом таращится на меня.

–М-максим Николаевич… – тихо блеет.

Закрываю глаза.

Я позорище. Сам себе омерзителен.

– Максим! Николаевич! – в ее голосе появляются истеричные нотки. – Вы живы? Я вас… не убила?

Слышу, как она наклоняется надо мной.

– Почти, – хриплю.

Под ладонью наливается синяк и течет что-то теплое, липкое.

Красава. Теперь недели две точно придется ходить в темных очках.

– Ох, божечки! Подождите, я сейчас!

Она срывается с места в сторону кухни.

Ага. Можешь даже не торопиться.

Слышу, как она шуршит чем-то в ящиках, потом звук льющейся воды. Что она задумала? Не прибить так утопить?

Приоткрываю один глаз. Больно. Хорошо она меня треснула, не по-детски.

Ася быстро возвращается с мокрым полотенцем в руках и все с тем же затравленным взглядом. Опускается рядом со мной на колени.

– Вот, давайте я вам помогу.

Трясущимися руками прикладывает холодную тряпку к пострадавшему месту.

– Только, пожалуйста, не умирайте!

– Что?

– Не умирайте! – всхлип. – Пожалуйста!

Еще один всхлип.

Забираю полотенце у нее из рук.

– С чего ты взяла, что я умираю?

– Ну как же… у вас кровь идет.

И правда, видимо ручка бровь рассекла, а я не заметил.

– Может, “скорую” вызвать? – Ася смотрит на меня таким взглядом, будто уже похоронила и оплакала. – Они зашьют…

– Шрамы украшают мужчину, – выдаю банальную глупость. – Тебе нравятся мужчины со шрамами?

Она замирает с открытым ртом. Пухлым розовым влажным ртом, в который так и тянет впиться поцелуем.

И только сейчас я замечаю, как она близко. Провокационно близко. Ее грудь почти касается моего плеча. Стоит мне слегка развернуться, и она окажется прижатой ко мне.

От этих мыслей просыпается кое-какая часть моего тела.

– М-максим…

– М?

– Вы на меня так странно смотрите…

Ее робкий шепот заводит меня. Не понимая или не желая понимать, что со мной творится, она быстро облизывает губы. Вид ее розового язычка заставляет меня застонать.

– Больно?! – она испуганно подается ко мне.

 Ее грудь упирается мне в плечо. Обалденная грудь. Руки сами собой тянутся, чтобы потрогать ее.

Приказываю конечностям вернуться на место.

– Ага, – дышу через раз. – Очень больно. Не могла бы ты слезть с меня?

– Ой, – она смущенно краснеет. – Простите…

Отодвигается. Вид у нее при этом такой смешной и нелепый, да и вся ситуация из разряда “нарочно не придумаешь”, что я сам не замечаю, как начинаю смеяться.

Возможно, это нервное. А возможно, мой организм наконец-то нашел способ выпустить пар.

Через минуту Ася присоединяется ко мне, и вскоре мы оба хохочем так, что, наверное, и на улице слышно.

Смех обрывается, когда мы замираем глаза в глаза. Это словно гипноз. Смотрю в ее глаза и тону. Медленно. Безвозвратно.

Нельзя. У меня есть обязанности. Есть… Невеста.

Ася резко отшатывается.

– П-простите, я все-таки вызову “скорую”, в рану может попасть инфекция.

– Не надо, – останавливаю ее и поднимаюсь. Возбуждение уже схлынуло, оставив чувство усталости. – Съезжу сам. У нас тут медпункт недалеко.

2. АСЯ

Я честно пытаюсь его подождать, но засыпаю. Просыпаюсь от звука мотора. Это вернулся Максим. Вскакиваю, желая узнать, как все прошло у врача, уже хватаюсь за дверную ручку, но замираю, услышав его усталый голос:

– Все нормально, Ларис, просто швы наложили. Ложись спать, завтра встретимся… Хорошо, поужинаем вместе. Постараюсь разобраться с делами пораньше...

Мои пальцы соскальзывают с дверной ручки. Макс проходит по коридору, шумно топая. Сразу видно, что привык жить один. А я в полной растерянности опускаюсь на кровать и еще несколько минут прислушиваюсь к его затихающим шагам.

Лариса… Это… это его невеста?

Почему сердце так колет?

Растираю грудь, пытаясь унять неприятное ощущение. Потом ложусь набок, подтянув колени к груди. Живот почти не заметен и еще не мешает. Не хочу сейчас думать о том, что будет, когда мое положение станет заметно невооруженным глазом. Вообще ни о чем не хочу думать.