Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:
Товарищ по университету также отмечает, что особой ловкости тонких ручных движений не отмечалось. Не было склонности сосредотачиваться на тонкой ручной работе (что-нибудь тонко сделать, отпрепарировать и т. д.).
Исключением являются два факта: первый заключается в его умении бриться. «Брился безопасной бритвой очень ловко, когда резался, было событие, если очень уж спешил». После бритья сам протирал и просушивал (особыми тряпочками и бумажками) бритву. Второе заключалось в указании его жены на то, что «мальчиком, когда был классе в пятом гимназии, любил показывать карточные фокусы, в которых требовалось с очень большой быстротой передернуть карты, причем эти фокусы удавались ему хорошо».
Отметим
Падения если бывали, то очень редко. Жена не может припомнить ни одного случая падения. Даже когда приходилось поскальзываться, очень легко восстанавливал равновесие.
Переходим к выразительным движениям.
Мимика и жестикуляция были очень богатые и разнообразные.
Выразительным движениям, как и всем движениям вообще, была свойственна временами порывистость. Отмечалось чрезвычайно сильное развитие и усиленная деятельность всех лицевых мышц (у носогубной складки, лобных). Этим объяснялась чрезвычайная выразительность и подвижность лица. В особенности выразительной была нижняя часть лица, область рта – «брызжущее лицо». Это делало зарисовку его лица очень трудной для художников.
Очень выразительным был, далее, взгляд. Вот описание первого впечатления от встречи с ним: «Больше всего поражали его глаза (взгляд совершенно необыкновенный), лучистые, как будто из глаз исходил какой-то сжигающий свет».
Необычайная активность в движениях и жестах при разговоре с собеседником, особенно во время споров. Всеми частями тела – глазами, руками – как бы тормошил собеседника, требовал от него ответа и активного участия в разговоре. Это требовало взаимной реакции, взаимодействия, резко выявлялось во время чтения своих произведений. «Должна была быть хоть какая-нибудь реакция, хотя бы вкривь и вкось».
Улыбался часто, обычно улыбка была очень ласковая. Очень любил смеяться. Смех на «ха-ха-ха», подымающийся вверх, часто не хватало дыхания, смех почти всегда из-за этого обрывался, на глазах выступали слезы. Так могло повторяться несколько раз подряд.
Вот как описывает хорошо знавшее его лицо общий характер жестов во время речи: «Свои слова сопровождал очень выразительными, но краткими жестами, как бы иллюстрировал жестами свою речь, но не был их рабом. Большая гармония жестов с содержанием речи, без утрировки».
Была способность, когда рассказывал о каком-либо человеке, передавать в жестах, интонациях голоса, мимических движениях основное впечатление о данном человеке. При этом у разных людей передавал существенную, подмеченную у них особенность, разными способами, используя для этого разные выразительные движения. Например, у Брюсова передавал свойственный ему жест сложенных на груди рук, у Мейерхольда какую-то рассеянность в жестах, у Блока что-то от «каменности» командора и т. д. Важно отметить, что передавал не просто жесты или приемы изображаемых лиц, а скрывавшиеся за ними существенные черты характера. В соответствии с этим в его имитациях не было точного копирования жестов или приемов других, но скорее намеки на эти последние, но намеки столь глубокие, метко и верно схваченные, что они выявляли одновременно и существенные особенности данных людей.
Была склонность к воплощению себя в воображаемые образы и в отношении костюмов. Так, в юношестве любил одеваться в воображаемых героев. Это у него появилось после того, как посетил впервые несколько спектаклей в театре.
Уже во время пребывания в Коктебеле в 1924 г. принял раз участие, вместе с Брюсовым, в одном вечере импровизации. В очень короткий срок, не более 10 минут, переоделся и загримировался под авантюриста, наложил соответствующие штрихи на лицо, расположил соответствующим образом шляпу, рубашку, придал лицу «гориллообразное» выражение. Провел свою роль очень хорошо. [468]468
Подробно об исполнении Белым роли в коктебельском представлении 1924 г. см. в воспоминаниях Н.А. Северцевой-Габричевской "Андрей Белый – «террорист» (Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 112–117).
Обладал необыкновенно развитой способностью изображать животных. [469] Неподражаемо мог представлять, например, собаку, передавая ее движения хвостом, лапами, рычание и вздохи. Передавал спокойное и презрительное жмуренье кота, движение хобота слона при помощи движений носа и рук, притопывал при этом ногой, гримасничанье и пляску обезьянки под шарманку, переваливание медведя и движения целого ряда других зверей.
Удавались, главным образом, выразительные движения зверей, подражание голосам животных в его передаче занимали сравнительно малое место.
469
О способности Белого подражать повадкам животных см.: КЕЗЕЛЬМАН Е.Н. Жизнь в Лебедяни летом 32-го года // БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 298–299.
Игра на музыкальных инструментах.
В детстве и юношестве играл на рояле, техника, по-видимому, была невысокая. В дальнейшем ни на каких музыкальных инструментах не играл. В 1923 г. за границей принимал одно время участие в каком-то джаз-банде, манипулировал при этом какими-то колотушками или трещотками.
Речь.
Голос средней высоты, с очень хорошей дикцией – необыкновенно отчетливый, громкий и звучный. Когда волновался или уставал, то голос часто приобретал крикливость, переходил в крик.
Это в особенности стало заметно в последние годы. Шепотом говорил очень редко, этого не любил.
Речь очень быстрая, иногда настолько, что не успевал договаривать слова. Во время разговора была манера часто обращаться к собеседнику с фразой: «Вы понимаете», причем эта фраза произносилась настолько быстро, что превращалась в какой-то нерасчлененный возглас. Но иногда во время потока речи, когда доходил до какого-то «ударного» места, вдруг резко менял ритм речи, произнесение слов становилось растянутым. Благодаря этим изменениям речь его была очень выразительна.
Необычайно богатая и красочная палитра выразительных интонаций и нюансов голоса, не только в произнесении отдельных слов, но вплоть до букв: "голос, который шел как бы прямо к сердцу, звучащий настолько ритмично, что по сравнению с ним все остальные голоса казались как бы «тянучими».
Мог необычайно тонко передавать при помощи разнообразнейших оттенков модуляций содержание стихов, которые произносил.
Речь лилась плавно и свободно. Когда бывали задержки из-за подбора слов, то растягивал это место, пока не находил нужных выражений. Это бывало, главным образом, когда выступал как лектор; в разговорной речи этого не замечалось.