Мозг отправьте по адресу...

Обыкновенно ходил быстро, медленно ходить не мог. В молодые годы любил бегать и прыгать, мог это делать хорошо. Быстрая ходьба сохранилась до того, как заболел. Походка замедлялась только в некоторых случаях, когда что-либо обдумывал или рассматривал. Когда шел, то создавалось впечатление, что «центр» движения находится в области груди. «Как будто ведут не ноги, а грудь». Ходил по улице грудью вперед.

Походка менялась в зависимости от внутреннего состояния. Обыкновенно всегда ходил с палкой, «палка была его какой-то неразлучный друг». Руками при ходьбе размахивал не сильно.

Одно хорошо знавшее его лицо следующим образом характеризует его движения: «Необычайная ритмичность, легкость и четкость во всех движениях, в них сказывалась сила – ощущение большой концентрации воли. В то же время движения были настолько естественны, что не требовали, казалось, никаких усилий, казались страшно легкими».

В качестве одной из основных особенностей его психомоторики нужно признать, наряду с ритмичностью, очень большую ловкость в общих движениях. Как выражается один из собеседников, «были выраженные акробатические таланты». Приведем несколько высказываний и примеров.

В детстве занимался гимнастикой, упражнялся на трапециях. Лет 9– ти занимался в гимнастическом обществе. Интересно, что мог одновременно ездить верхом и писать. Вообще очень любил в молодые годы карабкаться, цепляться, лазать, прыгать. Высоты не боялся совершенно. В студенческие годы, когда работал в химической лаборатории, любил, балансируя, прохаживаться по балюстраде крыши здания, часто со стаканом чая в руках. В другой раз вместе с товарищем пробрался по карнизам одного дома, на высоте второго этажа, для того чтобы продемонстрировать, каким образом воры могут залезть в дом. [462]

462

В химической лаборатории Московского университета Белый-студент занимался в 1902 г. «Заседания» на крыше лаборатории и собственные акробатические трюки описаны в книге мемуаров «На рубеже двух столетий» (с. 419–420); «Другой его „номер“ в то время – хождение по карнизу стены квартиры Владимировых на Смоленском бульваре, на высоте второго этажа. Распластав по стене руки, распростершись на плоскости, он осторожно передвигался к ближайшему окну, „демонстрируя“ своим знакомым, как вор может забраться в окно в их квартиру» (БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 64–65).

Уже в 1923 г., когда был в Альбеке, [463] потерял однажды ключ от комнаты. В комнату можно было проникнуть только с балкона соседней комнаты, пробравшись затем по карнизу до окна. Проделал это очень ловко. Собралась толпа, с недоумением смотревшая на это зрелище и вначале принявшая его за жулика.

Чувство равновесия было развито чрезвычайно сильно. «Было в этой ловкости что-то от горной козы». Риска падения не боялся и даже любил его.

463

В Альбек, балтийский курорт, писатель ездил в июле 1923 г. См.: БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 65.

Очень легко и ловко мог карабкаться по горам, переходить через горные ручьи, речки по узкому бревнышку. Очень любил подходить к краю пропасти, обрыва и, наклонившись, смотреть вниз. Любил пройти по узкому карнизу с отвесными обрывами. Был очень счастлив, когда ему приходилось это делать. «Любил ощущения глубины». «Взгляд сверху вниз – с этим связана была целая теория». [464] Головокружения при этом не чувствовал совершенно.

Очень хорошо мог играть в мяч, крокет, серсо.

464

В мемуарах К.Н. Бугаевой поясняется, что эта теория родилась в период их совместного отдыха в 1928 и 1929 гг. в Кождорах, высокогорном местечке близ Тифлиса, во время длительных прогулок и созерцаний пейзажа: "Для наблюдений он выбрал себе «лабораторию зрительных опытов» – на кождорской вершине. <…> И кончил тем, что построил целую теорию "перспективы 4– го измерения", основанную на принципе глубины, на взгляде «сверху вниз», с высоты. Об этом в сжатом виде сказал в «Мастерстве Гоголя» (1934. С. 118–119), а в дневнике своем, там же в Кождорах, с увлечением исписал ряд листов" (БУГАЕВА К.М. Воспоминания о Белом. С. 109).

Мог хорошо грести. Когда был в Свинемюнде (1922 г.), [465] то уезжал один в лодке далеко в море. Плавать мог, но особой любви к этому не чувствовал. В молодости одно время занимался как будто фехтованием.

Очень любил танцевать. В молодости, особенно в первые годы студенчества, много и хорошо танцевал. Танцевал вальсы, мог сплясать русскую. В 1923 г., когда был за границей, с увлечением изучал фокстрот, который ему очень нравился как танец тем, что в нем ритмичность движений доведена до высшей точки. Подчеркивал при этом, что необходимо чувствовать внутренний ритм фокстрота. [466]

465

В Свинемюнде, курортном местечке на Балтике, Белый отдыхал летом 1922 г.

466

О занятии танцами в детстве см.: БЕЛЫЙ АНДРЕЙ. На рубеже двух столетий. С. 323. Увлечение Белого фокстротом в период его берлинской эмиграции производило на современников впечатление болезненное и почти шоковое, о чем рассказывается в многочисленных мемуарах. Сам писатель считал фокстрот способом изживания глубокого душевного кризиса, вызванного разрывом отношений с первой женой – А.А. Тургеневой – и конфликтом с антропософским обществом: «…я не жаловался, а – плясал фокстрот» (БЕЛЫЙ АНДРЕЙ. Почему я стал символистом… // БЕЛЫЙ А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 481).

В 1913–1914 гг., когда был в Базеле, [467] занимался скульптурой по дереву. Высекал из особенным образом спрессованных больших кусков дерева монументальные архитектурные формы, как, например, капители. В остальном каким-либо мастерством или ремеслом не занимался.

Приведем описание некоторых излюбленных в быту жестов.

Все время расхаживал по комнате, например, когда рассказывал что-нибудь, любил делать характерный жест: поворачивался вокруг себя и, вытянув руки, разводил их перед собой и затем соединял ладонями с небольшим прихлопыванием. Правая рука при этом была сверху. При разговорах или спорах любил потирать руки. Любил сидеть, несколько наклонившись вперед, руки – спокойно сложенные кистями одна поверх другой.

467

В Дорнахе, швейцарской деревне близ Базеля, Белый поселился в 1914 г. В 1913 г. вопрос о переезде еще только обсуждался.

Когда встречал кого-нибудь, кого приятно было видеть, то приветствовал с некоторой экспансивностью: откидывался назад, широко разводил руки в стороны, издавал приветственное восклицание. Вообще же манера приветствия обычная. Манера подавания руки при встрече открытая. Жал руку энергично.

Когда курил, то делал несколько «изощренное» движение: наклонялся всем корпусом в сторону руки, держащей папиросу, которая в это время совершала плавный полукруглый жест в сторону, головой в то же время отклоняясь несколько в противоположную сторону.

Театральности, вычурности, манерности в движениях не отмечалось совершенно.

Переходим теперь к тонким ручным движениям.

В противоположность общим движениям, которые, как мы с уверенностью можем заключить, отличались большой ловкостью, тонкие ручные движения удавались плохо. Это сказывалось во всем, вплоть до мелочей. Например, когда чинил карандаш, то получалось очень уродливо, с буграми, «только чтобы обнажить графит». Жена указывает, что «было совершенное мучение надевать запонки, было страшно трудно попасть в отверстие». «С запонками всегда была война». С трудом удавалось завязывание галстуха (из-за этого предпочитал носить галстух бантиком), надевание воротничка, с трудом застегивал пуговицы, с трудом шнуровал ботинки. Не мог пришить себе пуговицы. Поэтому, когда жил один, «ходил» (по его выражению) «в системе английских булавок».

Когда раздевался, то со страшной силой срывал с себя белье, если что-либо застревало, старался не высвободить, но сорвать, из-за чего часто рвал белье. Процесс одевания проходил спокойнее.

Вообще в отношении всех процедур туалета, требовавших некоторой ручной ловкости, отмечалась очень большая нетерпеливость, из-за чего часто вместо того, чтобы поправить то, что не удавалось, ухудшал. Представляется очень вероятным, что эта нетерпеливость происходила главным образом из-за его неумения владеть вещами.

Спички зажигал хорошо.

Чрезвычайно интересный в свете всего вышесказанного факт. В Свинемюнде в 1922 г. преподаватель фокстрота, с которым он занимался, научил его «артистически» завязывать галстух. Действительно, выучился этому «искусству» и мог хорошо завязывать галстух (как он выражался, хорошо решал эту проблему). Но затем, когда вернулся в СССР, вновь разучился это делать (!).

Не мог обращаться с механизмами. Говорил, что «они его не любят». Часто ломал часы, ронял их, сворачивал пружины. Всегда бывали сломаны запоры на его портфелях, чемоданах, дверях комнат, где он жил. «Не мог обращаться с ключом». Когда замок был с «капризом», но всем было известно, что при повороте нужно его в определенную сторону нажать или сделать что-либо подобное, то ему это никак не удавалось.