Мрачный похититель

Она одна, совсем одна, без охраны. Вокруг никого, только я и она. Я никогда не видел ее так далеко от охраны. Было бы так легко ее забрать.

Но что дальше?

Моя машина слишком далеко. Если уколоть ее транквилизатором, она обмякнет, как мертвая, и люди это заметят. Я мог бы рискнуть и придумать какое-нибудь оправдание, что она упала в обморок, но мне не нужно, чтобы ее охранник меня увидел, тогда вся миссия будет провалена.

Это слишком рискованно. Мы зашли слишком далеко, чтобы я облажался. Я зашел слишком далеко, чтобы дерьмо случилось.

Итак, я наблюдаю за ней.

Я не спускаю с нее глаз, пока она идет в лес и останавливается у самой дальней от меня ивы.

Кажется, она расстроена.

Я понимаю, что она в шоке, когда она кладет голову на толстый пень и начинает плакать. Сильно.

Я, может, и монстр, таящийся в ярком утреннем солнечном свете, но, черт возьми, даже я могу отличить слезы боли от слез души. Вот что с ней сейчас происходит. Она не просто плачет.

Что-то сжимает меня, когда я смотрю, как ее плечи содрогаются при каждом рыдании.

Я ебучий ублюдок. Я собираюсь встряхнуть жизнь этой девушки самым худшим образом. Мне скоро придется ее похитить, кошмар любой женщины, но ее слезы смягчают мое сердце.

Прежде чем я успеваю осознать, что делаю, ноги несут меня к ней.

Прежде чем я это осознаю, я оказываюсь там, совсем рядом с ней, и мое присутствие пугает ее.

Она резко поворачивается ко мне, ее щеки покрыты пятнами слез, но я вижу ее глаза, которые смотрят на меня.

Я видел ее фотографии, и я наблюдал за ней издалека, но, черт возьми, вблизи у этой женщины такой тип красоты, что на нее действительно хочется смотреть.

В голове, когда я представлял, что подойду к ней так близко, я просто думал о том, чтобы взять ее. Один хват и доза транквилизатора на запястье или на шею. Это была простая версия того, как я ее взял. До этого я представлял, как беру в руки кого-то, кого любит Мортимер, и отрубаю ему голову так же, как он сделал с моей девушкой.

Однако, когда я смотрю на эту женщину, вид ее страданий пробуждает во мне что-то, что когда-то было человеческим, и позволяет мне увидеть кого-то сломленным.

Когда ее мягкие пухлые губы приоткрываются, я возвращаюсь к реальности и понимаю, что просто пялюсь на нее.

— Я видел, как ты плакала, — объясняю я, и ее щеки краснеют от смущения.

— Ох… Боже… Я не знала, что здесь есть еще кто-то, — отвечает она и пытается взять себя в руки.

— Кто-то умер? — спрашиваю я.

— Нет.

— Тогда, что бы ни произошло, это не может быть так уж плохо. Верно?

— Я так думаю. Но, может, есть что-то и похуже смерти.

Ее слова меня удивляют. Нечасто я встречаю кого-то, кто открыто делится такими мыслями или чувствами в столь откровенной форме.

— Кто-нибудь когда-нибудь умирал за тебя? — спрашиваю я, и по ее щекам текут новые слезы.

Она кивает, и ее глаза наполняются болью. Болью, которая может возникнуть только от того, что ты видишь что-то серьезное и это происходит с тобой.

— Разве это хуже смерти? — возражаю я.

— Нет… — Она качает головой.

— Тогда… не может быть, чтобы все было так плохо.

Я понимаю, что наш разговор перешел на уровень, неприемлемый для незнакомцев.

Она тоже это знает, но в ее глазах загорается огонек, когда она смотрит на меня и кивает в знак согласия.

Я смотрю на нее, впитывая ее присутствие, миллион мыслей проносятся в моей голове, но мне интересно, что ее сюда послало. Что могло ее так расстроить, что она так заплакала.

Что может быть хуже смерти?

Люди говорят, что некоторые вещи являются худшим наказанием, но смерть — это конец. Для тех, кто остался, это боль, которая выходит за рамки всего, что кто-либо мог бы описать.

— Пожалуй, ты прав, — отвечает она, ее взгляд падает на маленький оригами-цветок в моей руке. Лицо озаряется интересом. — Что это?

Я поднимаю цветок и слегка улыбаюсь. — Цветок.

Ее улыбка становится еще шире. — Он прекрасен.

Я не успеваю заметить, как протягиваю ей цветок. — Возьми. Я сделаю другой.

— Спасибо. У меня никогда не было ничего подобного.

— Теперь есть, — отвечаю я.

Эхо открывающейся двери заставляет ее обернуться в ту сторону, откуда она пришла.

Дмитрий выходит, задерживается на верхней ступеньке лестницы и смотрит вперед на нас. От его вида ее спина выпрямляется как шомпол. Знак того, что она боится его, очень боится.

Я крепко сжимаю задние зубы и надеюсь, что он не подойдет ближе.

Он бы сразу меня узнал. Примерно в сорока футах от меня он бы ни за что не догадался, что это я. У меня есть элемент неожиданности в Лос-Анджелесе, и тот факт, что Мортимер или кто-либо из членов Круга никак не могут знать, что Д'Агостино здесь, в Род-Айленде. К счастью, он держится подальше.

Изабелла снова переводит взгляд на меня, словно вспоминая свои манеры, и слегка улыбается. Но я вижу, что она дрожит.

— Мне пора возвращаться на работу, — осторожно говорит она. — Спасибо за доброту.

Доброта.

Сейчас я должен чувствовать себя придурком. Я мошенник, и я еще даже не начал сеять хаос. Я пришел к выводу, что человек, который может контролировать эмоции, может использовать это как оружие. Стань невосприимчивым к принципам добра и зла. Добра и зла.

Вы опасны и эффективны, когда обладаете таким контролем. Это помогает в искусстве манипуляции. И искусстве войны.

— Grazie Bellezza¹, — отвечаю я по-итальянски, сея семена того, что вижу мерцающим в ее глазах. Влечение… оно там.

— Спасибо. Хорошего дня.

— Взаимно.

Я наблюдаю, как красавица уходит от меня, и устремляется к мужчине, который, я уверен, является таким же монстром, как и я.

Но она оглядывается. Оглядываясь на меня, прежде чем она доберется до него, я вижу, что путь становится шире, чтобы достичь того, что я должен.

В следующий раз, когда она меня увидит, она поверит моему лицу.

Из того, что я увидел в ее глазах, эта женщина может прийти добровольно, как агнец на заклание. Не зная, что я хуже дьявола, которого она знает.