Мрак

— Это вас не делает уникальным, уж поверьте — Увидев, что ко мне опять направился гребаный Василек, добавил — Это не оскорбление, это на самом деле так. Уж не наделила природа характером, нравящимся всем, что поделать. Нет, если вы хотите только лести и лжи, то я, конечно, могу попробовать, но смысл такой беседы?

Дед махнул рукой и здоровяк вернулся в свой угол.

— Я сразу подумал, что ты не глупец и не трус, Кирилл. Еще на поляне. И именно поэтому ты здесь. И спутница твоя у нас и даже с нами, но пока готовится к вступлению, а вот ты, мне кажется, не готов еще — из речи старика пропали архаизмы и даже проявились какие-то эмоции. — И нам нужны такие как ты. В свете наступающего часа зла наша община нуждаются в людях дела. А ты у нас найдешь кров и пищу, безопасность и тепло. Но! — Опять сбился он на пафос и артистизм. Пауза затянулась и я спросил:

— Но что?

— Но ты должен отринуть ложного бога и принять истинную Веру! — В глазах у старика что-то мелькнуло, но непонятно что. Может, отсвет той самой Веры с большой буквы, может, начинающееся безумие, что для меня очень близкие понятие. Я кашлянул и ответил:

— Я, конечно, извиняюсь, но о какой вере речь? И кто, собственно, вы? Я вот православный, зовут Кирилл, вы это знаете, а я ничего ни о вас, ни о вашем вероисповедании знать не знаю.

Старик отодвинулся от меня, задумчиво посмотрел и уселся на лавочку — копию той, на которой сидел я совсем недавно.

— Я Феоктист, жрец Бога Рода, Бога Коляды, Ярило, Даждьбога и Сварога! — Теперь пафос в его голосе просто зашкаливал, аж захотелось оглядеться в поисках камер. Но, боюсь, тут вовсе не съемки идут.

— А разве не должен быть у каждого бога свой жрец? Я не специалист, конечно, но так кажется — поинтересовался я.

— Ты юн и ты дитя тварного мира тела, поэтому и не знаешь очевидного, человече. Даждьбог, Коляда, Ярило и Сварог — это все один бог, Бог Солнца нашего светлого! А Род — верховный бог, жрец любого бога является и жрецом верховного!

— Спасибо за пояснения — я кивнул. — Наверное, мне стоило бы задать вопрос, что мне даст переход в вашу веру, и с чего вы взяли, что наступает час зла, и что мне будет за отказ, вот только у меня тоже есть одно Но. Я крещен уже лет как двадцать, и хотя меня сложно назвать истовым христианином, но все же вот так взять и переметнуться в миг? Нет, спасибо. Да откровенно говоря, не думаю, что у нас бы в принципе дружба получилась, вы же вон, и живете по законам божьим, и говорите своеобразно, а я, вы правы — дитя тварного мира. Насчет тела не уверен, но, в целом, оно так.

Старик задумчиво и как будто даже одобрительно смотрел на меня. На этот раз молчание затянулось, потом он подозвал Василька, что-то ему сказал, отчего я слегка напрягся, но тот принес парящую кружку и снова вышел из комнаты.

— Мне нравится на самом деле твой ответ, Кирюша — опять вернулся Феоктист к нормальной речи. — И именно такие люди нам и нужны. Мне хватает безмозглых верующих, которые ловят каждое мое слово и включают голову лишь три раза в день — для еды. Но те как меня слушают, так и других будут слушать, не задумываясь. И толку от них никакого, если к нам опять забредут мертвяки какие. Ну, от большинства, по крайней мере. А ты, я вижу, если будешь верен нашему делу, то так просто не предашь, и сам думать сможешь, и о себе, и о общине нашей. Я не требую от тебя уже завтра абсолютного разделения наших взглядов на мир и богов, ты к этому сам придешь обязательно, обещаю. Но если ты хочешь выйти отсюда своими ногами, то должен на общем вече отречься от Христа и признать нашу Веру! — в конце в его речи скрежетнуло железо.

Теперь замолчал я и думал так же долго.

— Знаете, я бы мог вам сейчас сказать, что все, согласен, а потом попытаться извернуться. Но во-первых, опять же, не люблю предавать. Во-вторых, интуиция мне подсказывает, что вы не такой уж наивный, чтобы вот взять и тут же меня освободить. Но и выйти своими ногами как-то хочется. Поэтому хотелось бы подумать. И еще, если не сложно, воды — очень уж жажда мучит.

Феоктист улыбнулся, словно получил приятный подарок.

— Я рад, что ты ответил именно так, как я и думал. Если бы ты сразу согласился, то и веры бы тебе не было никакой. Кто легко предал одного бога, тот так же легко отречется и от наших, и тем более — от общины. И я дам тебе время подумать. До вечера завтрашнего, как раз будем Вече проводить. А чтобы тебе легче думалось… — и затих, нагнетая саспенса. Интрига растягивалась и старик уже начал хмуриться, когда в комнату вернулся Василек. И вернулся он, держа в длинных щипцах раскаленную добела металлическую хреновину в виде трехпалой птичьей лапки. Что-то этот Василек мне все больше не нравится!

— А чтобы тебе легче смекалось, мы немедля одарим тебя руной Мир. Она даст тебе духовную защиту и силу, чтобы принять верное решение! — Продолжил старик. — Ставь Василек! А ты не дергайся, хуже придется, может, еще спервоначалу и не выйдет, ежели смажешь печать!

Дергаться мне было достаточно проблематично — я был растянут на крюках так, что только головой мог шевелить. Но и спокойно смотреть не хотелось. Я начал напрягать конечности, в попытке освободиться, но куда там. И я не Илья Муромец, и руки с ногами были скованы на совесть. Но все же, когда поганый здоровяк протянул ко мне раскаленный металл, получилось чуть изогнуться, и вместо груди руна вписалась в ребра под рукой. Вообще-то у меня с детства достаточно высокий болевой порог, но тут прохватило так, что искры из глаз посыпались, однако я сдержался и не заорал, лишь скрипнув зубами.

— Ну вот, а я говорил тебе, не вертись! Кто ж ставит печать божью на кости? Мы же не изверги какие! Никонор, Игорь! — Выкрикнул жрец, и в в комнату заглянули двое сопровождавших меня от темницы. — А прихватите-ка, молодцы, гостя нашего, а то он аки змея какая вертится, работать Васильку мешает.

И эти скоты прихватили меня, окончательно лишив свободы движения. Но прижигание на груди и в самом деле было не таким болезненным, как на ребрах, и я уже собрался расслабиться, как поганый старик добавил:

— И на спине добавьте-ка ему благословений. А то ежели до вечера не надумает, то там они ему помогут — в голосе его явно слышалась насмешка и радость человека, получившего власть. Ну подожди, ублюдок, еще посмотрим, чьи в лесу шишки…

Меня сняли со стены, не очень вежливо уронили на пол лицом вниз и прижали руки-ноги, чтобы не дергался. Я глухо матерился сквозь зубы, но держали на совесть. Перед лицом возникли ножищи Василька, и спину на лопатках дважды обожгло. Отдышавшись, я прошипел сквозь зубы:

— Вы же не изверги, да, старче, чтобы на костях клейма ставить? Странная у вас вера, если к ней принуждать надо пытками.

— Какие пытки, человече? Это и не пытки вовсе! И никто тебя не принуждает совсем — по голосу слышалось, что старик улыбается. — Это мы так тебе показываем всю неправильность жития телом. Вы, нонешние, всегда полагаете, что человек — это тело, и это есть грубейшая ошибка. Человек — это душа. Ведь тело есть у каждой твари, но лишь человек соприкоснулся с богами и достиг высот. И поэтому, чем раньше ты отринешь главенство плоти, тем раньше ты придешь к истинной вере. Ибо дух должен управлять плотью, а не наоборот! А вы об этом забыли в своем тварном мире. А моя задача пред Богами — привести как можно большее количество душ к истине. А с прозрением душ, они познают и настоящее счастье жития с настоящими Богами и в ладу с окружающим миром!

После меня сопроводили назад, в такую уютную и милую темницу, где было чудесно, по причине отсутствия там кого бы то ни было. Со стороны она выглядела, как вход в уличный погреб — в детстве часто видел такие в деревне. Лишь выделялось затянутое чем-то почти непрозрачным световое окно в крышке. Вниз спускаться было чуть легче и уже вскоре я приземлился на лежанку. Потом попробовал улечься, но обожженные спина и ребра этому активно мешали, поэтому снова принял сидячее положение и задумался, пытаясь отвлечься от все усиливающейся боли в местах «благословений».