Мстислав Великий

— В гости?

— Насовсем. Уезжаем мы из Новгорода.

— Ой! — Христина невольно оглянулась на окно, где виднелись острые кровли княжьего подворья, а вдали, коль приглядеться, вставали крепостные стены Великого Новгорода и синее волховское побережье. — А тут как же?

— Тут Всеволод останется заместо меня. Наш стол блюсти будет, князем новгородским сядет.

— Да как же это? — запричитала Христина. — Всеволод? А совладает?

— Нешто нет? Он уж не дитя! Женить пора молодца. Я-то гораздо меньше был, когда меня дед мой на княжение ставил.

— Так ведь у тебя бояре были смышлёные.

— И у Всеволода бояре есть.

— Кто?

Мстислав нахмурился, вспоминая. Боярин Ядрей помер, Дмитрий Завидич уже стар, Пётр Михалкович тоже одним глазом в домовину глядит. Есть, правда, посадник Добрыня, но тот последнее время хворает. Разве кто из молодых?

— Найду, — уверенно сказал Мстислав. — Своих Всеволоду оставлю, коли на то пошло. Не пропадёт.

— И всё-таки боязно, — призналась Христина, глядя на окно. — Неужто навсегда? Столько лет тут прожили, сколько детей родили... Дочери наши отсюда замуж отправились.

Мстислав погладил жену по голове.

— Мне тоже в Новгороде всё родное, — признался он. — Прикипел я к сему месту. А только я не токмо новгородский — я князь ещё и русский. Вся Русь мне отчина и дедина. И весь век на одном месте не просидишь. Реки — и то текут, не стоят. Стоячая вода мертва. Не бойся, привыкнешь.

— Я и не боюсь, — вздохнула Христина. — С тобой мне ничего не страшно.

Она подняла голову, и Мстислав поцеловал жену.

На другой день он беседовал с боярами. Последнее время было в Новгороде и окрестных землях тихо. Чудь присмирела и исправно платила дань, покорны были емь и корела, купцы плавали через море торговать и ходили по Руси, умножая славу Новгорода и принося ему богатство.

С того и повёл речь Мстислав. Слушая его, бояре кивали, соглашаясь и недоумевая, почто такая речь. Доходов разве что новых просить станет?

— Утишилась Русь, спокойны её рубежи, — продолжал Мстислав. — Князья живут в мире и любви по заветам отцов, никто на нас не зарится. А посему порешил отец мой, великий князь киевский Владимир Мономах призвать меня к себе.

— Да зачем? — вскинулись бояре. — Неужто захворал князюшка?

— Милостью Господа нашего, здоров великий князь, — ответил Мстислав. — Но желает он, дабы я подле него был, как делам его наследник. И вот моё решение — хоть и привык я к Новгороду, но ухожу от вас на Русь. Даёт отец мне стол в Белгороде. С вами же прощаюсь. Я немало здесь пожил, пора и честь знать.

Ошеломлённые вестью, бояре переглядывались и разводили руками.

— Да как же так-то? — загомонили они разом. — Как же можно? Аль мы не потрафили чем? Аль даров мало даём? Аль мала тебе земля Новгородская?

— Земля велика и обильна, — согласился Мстислав, — да Новгород — ещё не вся Русь. Я не сам к вам пришёл, меня дед мой ставил. Ныне князя Всеволода в живых нет, так отец своё слово сказал. Но взамен себя оставляю я вам сына своего старшего, Всеволода. Он в Новгороде рождён, здесь возрос, ему заместо меня и сидеть.

Всеволод был тут же — крепкокостный, начавший матереть. Он мало походил на отца и деда — пошёл в другую родню. Стоял подле отцова стольца тише воды, ниже травы, а тут вышел вперёд, расправя плечи и свысока озирая всех. Долго жил молодой князь под отцовым крылом, ходил в его руке и всей его воле — без удела и столов для кормления, а тут вдруг получил сразу Новгород. Город, который даётся только наследнику великокняжеского стола. Мстислав — старший сын великого князя, Всеволод — старший сын наследника и сам в свой черёд после смерти родителя примерит великокняжеский венец.

— Не глядите, что молод Всеволод, — сказал Мстислав, — я сам был намного моложе, когда вы меня приняли. Новгород меня, аки сына, вскормил, перед Святополком Изяславичем в обиду не дал, так и я отдаю Новгороду любимое дитя. Были у меня в своё время наставники добрые. — Он оглядел бояр. Домажир Осипович здесь, но стар и хвор. Добрыня Рагуилович — тоже, боярин Ядрей уже умер, Дмитрий Завидич еле жив, внуков готовится женить. Правда, есть ещё Константин Мовсиевич, но тот как раз сегодня расхворался. А прочие либо молоды и потому ненадёжны, либо мало себя показали.

— У меня наставники были добрые, так я и сыну даю таких же, — продолжал Мстислав, и некоторые бояре помоложе невольно подтянулись, ожидая, что назовут их. — Вот они! Даньслав Борисыч и Ноздреча Олферич.

Услыхав имена, одни разинули рты и онемели, а другие выпятили животы.

— Сих мужей даю я сыну своему советниками, ибо ведаю их как мужей мудрых и нарочитых, — не замечая изумлённой тишины, говорил Мстислав. — А о прочих пущай сам Всеволод отныне думает. Он теперь ваш князь Новгородский!

Всеволод шагнул вперёд. За спиной он чувствовал поддержку отца и деда и верил, что ему горы по плечу.

2

Пышно встречал сына Владимира Мономаха старый Белгород. Звонили во все колокола, епископ белгородский Никита служил праздничную литургию, городской тысяцкий Прокопий расстилался ковром, силясь угадать любое желание. Сам Владимир Мономах был в Киеве, прислал только своего боярина Ивана Войтишича отвезти сыну отцов привет и благословение. В честь приезда наследника великокняжеской власти закатили большой пир.

Но терем встретил Мстислава запустением. Давно уже не жили в Белгороде князья, а коли и бывали, то больше наездами. Терем был невелик, срублен давно и по сравнению с городищенским казался ветхим и потемневшим от непогоды. Хорошо ещё, протопили накануне, выгоняя весеннюю сырость.

Христина чувствовала себя потерянной в горницах, где холопки и сенные девки спешно устраивали княгиню и её дочерей. В Новгороде она привыкла к другому.

Скрипнула половица, и вошёл Мстислав. Полы в верхних горницах тоже были старыми, многие доски скрипели так, что издалека ясно, кто-то идёт. Христина поднялась навстречу мужу. В скромном домашнем летнике и простом убрусе она мало походила на княгиню.

— Маешься? — Мстислав угадал чувства жены, бережно обнял.

— Тяжко мне, Гаральд, — вздохнула Христина. — Чужое тут всё. Не моё.

— Наше, — поправил Мстислав. — Белгород — наш город, русский.

— Град во владениях отца твоего. Даже не в своём уделе.

— Смоленское княжество моё, — вспомнил Мстислав. — Да и Киев тоже рано или поздно моим станет. Тогда мы с тобой на Горе жить будем, в теремах великокняжеских. Отец гонца прислал — зовёт на Пасху в гости.

— Теперь он часто звать тебя будет?