Мстислав

–  Созывать ополчение!

–  Сзыва-ать!
– заорала площадь.

Гюрята дождался, пока успокоятся, подал голос:

–  Вече приговорило, и так по тому и быть. Начнём ладьи конопатить да охочий люд в ополчение нанимать.

В Словенском конце повстречал Пров молодку. Ростом невелика, но в теле. Короткая шубейка плотно облегала её. Собой молодка ладная, брови узкие, дугой, а под ними глаза огромные с зеленцой. Щеки и носик на морозе покраснели.

Идёт молодка, маленькими валенками снег подминает. Остановился Пров, посторонился да и сам не заметил, как ноги понесли за ней. Быстро шла молодка, спешил и Пров. У бревенчатого дома остановилась, повернулась к Прову:

–  Аль потерял чего?

Пров не растерялся:

–  Нашёл только.

Молодка усмехнулась:

–  Коли нашёл, заходи, пополам поделим.

Отгуляли новгородцы широкую Масленицу, с блинами и снежной горкой, катанием на санках, с припевом:

Уж ты, наша Масленица, Приезжай к нам в гости На широк двор на горках покататься, В блинах поваляться, сердцем потешиться…

Вдосталь Пров и блинов поел в сметане и масле, и с Любавушкой натешился. Со всеми воздвигал снежный городок, брали его приступом. А от кулачного боя Любавушка увела:

–  Не хочу зрить лик твой в кровоподтёках и ссадинах…

Сразу за Масленой приступили к сборам. По всему берегу горели костры, и в чанах варили смолу, конопатили ладьи, насады и расшивы. Переход дальний предстоял и нелёгкий. В охотниках недостатка не было. Молодым парням повоевать в забаву, удаль свою показать да места новые поглазеть.

Пров работал со всеми. Скинув шубу и шапку, в одной рубахе он ловко рубил топором, ставил мачты и реи, подправлял скамьи гребцов, подшучивал:

–  Ну, новгородцы-молодцы, привезёте из королевства девиц ляшских, они на любовь горазды!

Ему отвечали насмешливо:

–  Ужли пробовал?

–  Не случалось, понаслышке, - признался Пров.
– Нынче отведаю, что за кашу варят молодые ляшки.

–  У наших крупа ядрёнее, Пров, сын Гюряты. Небось, вкусил у Любавушки.

И смеялись задорно, весело.

Зима в тот год выдалась добрая, и только в конце мая лёд стронулся и Волхов начал очищаться. Пров огорчался:

–  Князь нас уже в Киеве дожидается, а мы, даст Бог, на розанцвет заявимся.

Гюрята плечами пожимал:

–  Не по нашей вине задержка. Вишь, никак выгрева нет.

Едва сошёл снег, как новгородцы спустили ладьи на воду, принялись готовиться к отплытию. В самом конце мая, в день Всех Святых, три десятка новгородских кораблей подняли паруса и, провожаемые людом, стронулись от причала, поплыли в Ильмень-озеро.

Накануне отъезда в Киев Мстислав побывал в обже. День выдался солнечный, и земля паровала. Они с Оксаной шли мимо лесного озера, где в чёрной воде, по рассказам Оксаны, брат ловил крупных и жирных карасей. По озеру плавали ветки и коряги. По берегу местами росли кустики камыша.

Оксана пообещала сводить его на пасеку, и сегодня они шли к деду-пасечнику. Лес пробуждался от зимы, набухли почки, стали клейкими, вот-вот лопнут, а ивы опустили к самой земле свои тяжёлые серёжки. По низине местами лежал ноздреватый грязный снег.

Дорогой Оксана рассказала, дед-пасечник овдовел рано, с той поры покинул деревню и живёт здесь, на выселках. Ни он ни к кому не ходит, ни к нему никто. Разве только она, Оксана, наведывается, да ещё княжий тиун наезжает за мёдом.

Вышли на поляну. Кроме избы, прилепившейся к лесу, и погребка, вся поляна была устлана бортями, колодами с пчёлами. Зелёная от первой травы поляна гудела, пчелы начали облёт.

Седой дед-пасечник встретил князя и Оксану с радостью, потёр ладони:

–  Кого привела ко мне, красавица?

–  Князя черниговского, дедушка.

–  Мстислава?
– старик с любопытством посмотрел на князя.
– Наслышан о тебе, княже. Не плохое, хорошее, и всё более от неё, - он указал на Оксану.

Старый пасечник был в суконном кафтане, в войлочном колпаке и лаптях. Он позвал гостей к врытому в землю одноногому столику со скамьями по бокам, полез в погребок и выбрался с берестяным туесом и вощиной с нераспечатанным мёдом.

Князь ожидал увидеть угрюмого старика, измордованного жизнью, но пасечник оказался не только добрым, но и словоохотливым.

Мстислав ел пахучий мёд, запивал холодным молоком, принесённым Оксаной, и слушал пасечника. Тот рассказывал о пчёлах столько интересного и неизвестного князю, что Мстислав диву давался. Не знал он, что в каждой колоде пчелиная семья, где есть рабочие пчелы и трутни, которых за ненадобностью рабочие пчелы изгоняют, чтоб не поедали попусту мёд, а в каждой колоде ещё есть пчела-матка. Она крупнее, и пчелы берегут её, прикрывают от опасности.

Когда начинается роение пчёл и в колоде выведется вторая матка, она улетает с молодым роем и повисает гроздью на ближайшем дереве. Тогда пчеловод брызгал на пчёл водой и, подставив решето, отряхивал в него рой, а потом сажал в заранее подготовленную колоду.

А ещё говорил старик, что нет благодарнее пчелы, она и себя кормит, и человека, только надо её любить и не грабить, как делают злые люди…

–  А скажи, старик, обижает ли тебя тиун?

Пасечник замялся:

–  Так тиун на то и есть тиун.

И тут же стал расспрашивать, как строится Чернигов, а когда узнал, что Мстислав с Ярославом намерились воевать с ляхами за Червонную Русь, заметил:

–  За чужим, княже, не гонись, но и своего не теряй. А червенские города искони за Русью были.

За днепровскими, широко разлившимися водами улус орды Булана. Зимой Днепр закован в лёд, но с весны оживут заросли, и перелётные птицы найдут здесь себе пристанище.

Стан хана в урочище, где растут редкие тополя и кустятся вербы. В урочище не так дуют ветры и не наметает снег. В вежах горят сухие кизяки, и горьковатый дым струится в отверстие юрты, а на таганах стоят чёрные от сажи казаны и варится мясо. Оно булькает, дразнит печенегов. По весне, когда поднимется молодая трава, орда будет кочевать от Днепра до Буга, а пока же сбиваются стада в гурты, кони в табунах жмутся друг к другу, согреваются, бьют копытами снег и хватают губами мёрзлую траву.

Поздней осенью в орду возвратился из Киева сотник Белибек. Князья вернули ему оружие и коня. Белибек передал темнику Затару слова князя Мстислава. Затар не преминул рассказать хану Булану, и тот, собрав мурз и беков, выслушал Белибека.

Насупившись, молчал долго, наконец заговорил:

–  Урусские князья забыли, что наши кони протоптали дорогу к Кию-граду и наши калёные стрелы зажигали их города, а на арканах печенегов плелись урусские рабы. В наших вежах урусские красавицы баюкали печенежских детей. Скажите, мурзы и беки, у кого из вас нет урусской жены? Если они постарели, мы приведём себе новых урусок. Белибек, ты привёз слова, недостойные сотника, ты снова будешь десятником.