Мстислав
Шрифт:
Если мы когда-то вернёмся в Тмутаракань, я повезу вас с Марьей и Василиской в аул и покажу, как у нас красиво. С гор падают водопады. Они ревут, подобно дикому зверю, а в лесах, какими покрыты горы, так много медведей, лосей, коз и вепрей, что охотник никогда не возвращается в аул без мяса.
– Ты вернёшься в свой аул, Хазрет?
Касог ответил нескоро:
– Ты говоришь о том же, о чём меня спрашивал князь.
Я сказал ему: я Редеде не служил, я князю Мстиславу служу. Знай и ты это, Василько! Князь мой кунак, и ты мой кунак, и они все, - Хазрет повёл рукой по дружине, - мои кунаки, а кунака касог не предаст.
Даже помыслить не
– Гляди, отец духовный, этак я вскорости Евангелие прочитаю.
– Тя, княгинюшка, Господь умом не обидел. Человеку столько Создатель дал, сколько он имеет. Вон Васек, сын стряпухи, всего-то росточка в нем от горшка два вершка, а смекалист и хитёр, науки с полуслова схватывает. Другого возьми, хотя бы боярина Романа Саньку, яз его секу, дома шкуру спускают, а он баран бараном. А мы с тобой, княгинюшка, разве одно Евангелие одолеем? Доберёмся и до иных мудрёных книг. Там, гляди, яз тя греческому и латинскому обучу, головушка у тя, дочь моя, светлая. Языки те древние, и на них книжицы многие писаны, по ним люди мир познают. Послушай, княгинюшка.
Отец Кирилл встал, одёрнул рясу и, воздев руки, заговорил по-гречески, но вскоре перешёл на русский:
– Сие творение великого Гомера. В нем повествуется о приключениях мореходов, какими водами они плавали и что видели. Ты, дочь моя, вскорости об этом сама прочитаешь. Верю, к языкам иноземным у тя такие же способности, как и к грамоте. Теперь латинский послушай. На нём писали люди великой учёности. Язык тот подобен сладкой музыке, звукам божественной арфы.
Священник заговорил латинским, и Добронрава заслушалась. Слова отец Кирилл произносил нараспев, будто трогал струны неведомого инструмента. Наконец спросил:
– Истинно ли сказывал? Языки те знать надобно. Настанет время, когда книги с греческого и латинского на русский переведут, но то не скоро случится. Ты же должна читать их, как писали древние.
– А к цифири когда приступим?
– С будущей седмицы, дочь моя. Сколько наук, и от всех человеку польза великая: астрономия и геометрия, математика и филозофия. Да разве всё перечесть? Как без них мореходам и гостям торговым, врачевателям, и воинам? Что до филозофии, то в древности их мудрости внимали короли и императоры. А на Руси кто из князей к мудрости не влечётся? Взять князя Ярослава, он книжник, и похвально его желание свести воедино законы, какими народ русский живёт…
Киевский князь разумом познал пользу от учения книжного. Не потому ль школы открыл в Новгороде и Киеве. Своих детей к наукам приобщил, ибо без того как с послами речи держать?
– О князе Ярославе речь ведёшь, слово похвальное ему сказываешь, а почто князя Мстислава не упоминаешь? Не он ли велел детишек в Чернигове обучать?
– обиделась Добронрава.
Священник головой покачал:
Воистину, дочь моя, школа в Чернигове стараниями князя Мстислава живёт, однако одной школой не насытишь город, аль мало детишек черниговских к грамоте тянутся?
– Встал.
– Пойду-ко яз. Ты же отдохни, княгинюшка.
СКАЗАНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
1
143
С востока на запад.
Шли полки русичей сначала по местам, куда ляхи не доставали. Здесь ратники видели белые, весёлые мазанки, крытые снопами соломы, клуни, дворы, обнесённые плетнями, сады в цветенье. Русские дружины встречали с радостью.
Тетерев перешли на бродах. Берега местами каменистые, местами пологие. Иногда река пробивалась словно сквозь скалистое ущелье. Нередко к самому Тетереву подступали сосновые леса. Если попадались мостки, то разрушенные.
– Куда шляхта доставала!
– гневно говорил Мстислав.
– То, брате, дела их коротких набегов, а когда увидишь деревни, где они хозяйничают, сердце кровью обольётся. Для ляха смерд быдло, холоп. В великой скудости живёт у них народ.
Дорога вилась полями с зеленями жита, лесными островками, иногда виделись на буграх ветряные мельницы, стоявшие на высоких срубах. Они лениво ворочали огромными крыльями.
На ночлег остановились в полупустом селе. Вскоре к княжьим шатрам подошли селяне, десятка два мужиков и баб, столпились. Вышли к ним князья, Ярослав спросил:
– Какие обиды принесли, крестьяне?
Скинули смерды шапки, поклонились поясно. Наперёд толпы выступил седой староста в холщовой рубахе и таких же штанах.
– Говори, Митрофан, от всего мира сказывай?
– раздались голоса.
– Какое глумление от ляхов терпим!
Староста бороду пригладил, заговорил:
– О чём и сказывать, аль князья сами не видят? Села наши испокон Русью Киевской именовались, Киеву мы и дань платили, так отчего же поляки над нами насилие творят? У кого нам защиту искать, аль у Руси от времён князя Владимира Святославича силы поубавилось?
И снова толпа зашумела:
– На поругание покинули!
– Обнищали вконец!
– кричали бабы.
– Ты, княже, милостивец, по дворам пойди, все ляхи забрали, никакой живности не осталось.
– Поросячьего визга не слышно!
– Чуешь, о чём люд глаголет, князь Ярослав?
– спросил староста.
Нахмурился Мстислав, покраснел от гнева:
– А вы почто выю гнули, аль у вас топоров нет?
Смолкли смерды, экий строгий черниговский князь!
Староста затылок потёр, плечами пожал:
– Да и о чём молвить, княже, может, и есть за нами вина, а в твоих словах правда, один за другого прятались, ждали, кто первый начнёт, ляхи тем и пользовались.
– Да ведь они нежданно набегали!
– зашумели мужики.
И потребовали:
– Принимайте, князья, нас в ополчение, долготерпению нашему конец настал!
Тут снова Мстислав заговорил:
– Вот что, мужики, нынче без вас управимся, но коли случится нужда, позовём.
– Кличь, князь, враз явимся!
Ярослав пальцы за пояс рубахи засунул, голос подал: