Муха Ukraine (сборник)
Шрифт:
И отец Александр начинает перечислять случаи личных катастроф тех, кто нарушил запрет. То сам позвоночник сломал, то жена ногу вывихнула, то тестя молнией убило, то теща вдруг померла.
Народ внимает с первобытным страхом, переглядывается. Лица серьезные.
Запугав прихожан, батюшка перечисляет и недуги, от которых он избавляет:
Сахарный диабет, бесплодие, онкология, экземы и разные скверны. И приводит потрясающий пример такого исцеления.
«Одну женщину во время моей молитвы так трясло, такая гадость начала из нее вываливаться – черви, крысы, мыши, всякое воронье…
Потом ее муж мне 100 долларов дал… На строительство храма».
Я оглядываюсь на людей. Все молча, и почтительно внимают.
– Да, не рассказывайте мне о всех ваших болезнях.
Говорите просто «болезный»…
Я так устаю. Вчера 4 тысячи человек принял.
И не бросайте порванные купюры, потом морока с ними! – напутствует напоследок батюшка.
Народ стройной очередью, по одному, заходит в горницу дома, увешанную простенькими иконами и библейскими репродукциями. Тянется к креслу, на котором восседает отец Александр. На каждого страждущего по три секунды. Целуют ручку батюшке и с удовлетворенным видом выходят вон, мимо огромного ящика для сбора денег на храм.
На кушетке лежит с большим черным крестом на пузе молодуха. Лицо отрешенное.
– Это от тяжких грехов, комментирует Ирка.
Подходит моя очередь.
– Что мне говорить? – шепчу я Ирке.
Ирка недоуменно вскидывает на меня глаза.
– Я же не пью, не курю, не болею ничем, – поясняю я.
– Тогда проси денег.
Я стопорю перед батюшкой, не в силах сказать слово.
Он смотрит на меня испытующе. Глаза умные. Узнает.
– Ну, что? Опять не готова?
– Денег хочу, – еле слышно шепчу я.
– Чего? – вопрошает отец Александр.
– Денег надо, – нахально хриплю я изменившимся голосом.
– Благословляю на копейку. Иди с Богом, дочь моя! Батюшка крестит меня и подставляет сложенные руки для целования. Руки красивые, ухоженные, белые.
Я носом прикасаюсь к теплой коже батюшкиных рук и ухожу.
«Болезная я» – слышу за спиной жалобный голос Ирки. Тот крестит ее и отпускает с миром.
– Благословите на квартиру, – просит Леся и целует священнику ручку. Потом ложится на свободную кушетку, кладя на себя церковный крест. Батюшка встает с кресла, подходит к Лесе и …садится задницей ей на живот. Таинство обряда завершено.
Во дворе толпится куча народа, еще не прошедшего процедуру духовного запрета.
На лавочке, у церкви, сидят двое помощников, с уголовными рожами, курят. Цинично поглядывают на прихожан. Рядом с ними расположился и мой Кошарик. Цедит пиво прямо из бутылки.
Оставив по 20 гривен на храм, мы садимся в Иркину хонду и уезжаем из Катюжанки.
Подружки без устали щебечут, делясь впечатлениями, глаза восторженно горят.
– Такая благодать! Такое чудо!
Всю дорогу я молчу, перевариваю увиденное. И только понимающе переглядываюсь с Кошариком.– Машка не разговаривает и правильно делает, – резюмирует Леся, самая продвинутая из нас. – Надо молчать, чтобы сохранить благословение.
Я молчу! Я в полной растерянности. Что же это было на самом деле.
Чудо или мошенничество? И кто под колпаком? Мы? А, может, и батюшка?
Трудно мне, бедной, в этом разобраться, женщине с квартирными долгами и семейными неурядицами.
Надо было батюшку расспросить. Но у него такие усталые глаза. Ему самому так нелегко.
Перед сном мне вспомнились две уголовные рожи.
Я мысленно призвала на помощь высшие силы. Закрыла глаза. И вновь увидела двоих с зажженными свечами в руках. И вспомнила проповедь, которую говорил батюшка, что разбойник первым войдет в царствие небесное.
И вновь у меня настал полный хаос не только в жизни, но и в голове.
Прошло две недели.
Меня занесло с другом Кошариком в Миргород. На Сорочинскую ярмарку.
Народу там была туча. Жара. Толпа. Давка.
И в этой толпе я нахожу мешок. Причем, я падаю на землю, споткнувшись об этот мешок из-под сахара.
И больно ударяюсь носом о щебенку. А Кошарика тем временем толпа уносит вперед.
Распластавшись на земле, я вижу и ощущаю на себе чужие ноги. И понимаю, что меня сейчас затопчут. Но любопытство сильнее чувства самосохранения.
Лавируя между ног, я хватаю мешок и отползаю с
дороги. К кювету.Заглядываю в мешок.
В мешке коробочки и футляры в бархате.
Я открываю первый попавшийся.
Благородный блеск бриллиантов, оправленных в золотое кольцо, переливается в лучах солнца.
Открываю другую коробку. И вновь сияющий восторг драгоценных камней, в золотых сережках.
Третья коробка. Четвертая. Везде украшения с настоящими бриллиантами. Их-то я хорошо знаю! У самой дома целая шкатулка.
Дрожащими руками набираю Кошарика. Изменившимся голосом объясняю, где я.
Мы сидим с Кошариком на траве, у дороги.
Мы оба в ступоре. В полуобморочном состоянии. Говорить не можем.
Мы ждем. Чего? Сами не знаем.
Руки Кошарика дрожат. Это, наверное, от алкоголя. А не от жадности.
Кошарик не такой! Кошарик под палящим солнцем вылакал целый литр водки! Один! Закусывал только полтавскими варениками с сыром! Да, отшлифовывал «Гоголевским пивом», которое, здесь, на Сорочинской ярмарке лилось рекой!
Я огядываюсь на толпу людей. Никакой паники. Никаких объявлений. Никто ничего не ищет. Не видно и Красной Свитки, хозяйки здешних мест.
Под ногами у нас мешок. В нем целое состояние. Упал с неба? Мне? Привет от батюшки из Катюжанки?
Сейчас в это особенно хочется верить. И оставить сокровища себе.Жужжа-писательница
Мария находилась в творческом застое.
Роман не писался. Сюжетная линия произведения никак не выстраивалась.
Маше не хватало свежих мыслей, вдохновения. А жизненного опыта было и того меньше.
То она садилась за компьютер. То резко вставала, нервно швыряя мышку. В своей огромной трехкомнатной квартире на Позняках Маша чувствовала себя загнанной, как медведь в клетке.
Маша включила телевизор. Иногда она черпала свежие мысли оттуда.
По новостям рассказывали о преступниках. Их было двое. Женщина и мужчина. Они делали деньги на квартирах.
Ушлые дельцы обладали талантами психологов и актеров. Втирались в доверие к одиноким людям. И зеркально повторяли поведение жертвы. С больными говорили о болячках. С пьяницами начинали пить. С филателистами обменивались марками. С гуленами гуляли до утра. С простаками становились такими же.
А потом соблазняли жертву переездом в загородный домик с садом-огородом. Получали от нее доверенность на продажу киевской квартиры.
Позже милиция находила истлевшие трупы, закопанные где-нибудь в лесу.
В телевизоре появился фоторобот. Мужчина кавказской национальности, был щуплый. Женщина, напротив, имела пышные формы. Была толстой и яркой.
Что-то неуловимо-знакомое показалось Марии в образе женщины.
Маша поежилась. Она не любила кровавые темы. Ее героиня в такую криминальную мясорубку не попадала. Она совершала подвиги авантюрного характера.
Маша выключила телевизор.
Ура! Звонил телефон. Он был, как спасение от изнуряющих творческих мук.
Это была Жанна Писательница. Жужжа, так называли Жанну ее домашние.
– Хватит киснуть, романистка! Лавры Донцовой не дают покоя? Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Бросай все.
Будем пить вино. Есть мои пироги.
– Уже пишу адрес.
– Заодно обсудим твою нетленку. А я прочитаю тебе главы моей новой книги.
Ты даже не представляешь, о чем я сейчас пишу! «Секрет сокровищ Фаберже!» Это бомба!
Маша быстро оделась, села в метро и поехала на Святошино.
От Позняков до Святошино ехать на метро минут 40. Маша закрыла глаза и окунулась в свои мысли.
С Жанной ее познакомила Виктория-Недвижимость. Именно так было написано в телефонной книжке Маши.
Виктория продавала трехкомнатную квартиру Марии. И уже в течение полугода водила потенциальных клиентов. Но, безуспешно.
Квартира в 106 квадратных метров, роскошной планировки, с двумя санузлами на Позняках стоила 300 тысяч долларов. Но денежный клиент никак не находился.
А тут грянул мировой экономический кризис. Банки перестали давать кредиты. Цены на жилье обвалились.
Квартиру Маша так и не продала. Зато, обрела Жужжу, писательницу. Родственную душу!