Мурманский сундук.Том 2

До отхода их поезда оставалось не больше двадцати минут, а он ещё не прибывал на свой путь. Ермил взял Веру за руку и пошёл к табачному киоску. Захотелось очень курить, так, что терпеть было не вмочь. Он купил пачку сигарет «Новость», они только недавно были пущены в производство и пользовались всенародной популярностью. Надорвал пачку, вытащил сигарету с белым бумажным фильтром и закурил, стоя невдалеке от урны. Выкурив сигарету, он почувствовал, что ему стало спокойнее, и он стал смотреть по сторонам не с таким безразличием, как прежде.

Увидев продавщицу мороженого, спросил Веру:

— Мороженое хочешь?

Она пожала плечами, сощурила глаза.

— Знаю, что хочешь, только стесняешься сказать… Сейчас купим по мороженому.

Он купил два пломбира в стаканчиках для себя и для Веры.

Вскоре подошла электричка. Они вошли во второй вагон и сели у окна. Вагон показался Ермилу холодным, и он перешёл в другой. Тот был теплее, окна были чистыми, морозного инея на стеклах не было. Пассажиров было мало. Кто-то читал газету, книжку, девушка с парнем ели пирожки с мясом.

В назначенное расписанием время двери закрылись, а перед этим машинист объявил, что двери вагонов автоматические. Такие электрички только появлялись на железных дорогах, и это было интересно даже Ермилу. Вагон поплыл мимо перрона, мимо железнодорожных красных с белыми углами и наличниками зданий, мимо светофоров и других путей со множеством стрелок.

Вера смотрела в окно. Поезд медленно, стуча колёсами и сцепками, проплыл через стрелки, моторы загудели мощнее, и под вагоном чувствовалось, будто ложками мешали в большой кастрюле.

Скоро поезд набрал скорость. Около земли, поднятые ветром, как маленькие белые птички, летали обрывки бумаги, обёртки от мороженого, пустые пачки из-под папирос, кувыркались и замирали чуть в стороне, обессиленно ложась на чёрный снег, как будто энергия, которая была заключена в них, иссякала, и они умирали. Мелькали дачи и деревья, станции и платформы, и шипел сжатый воздух, открывая двери на остановках.

Ермил сидел, положив ногу на выступ стенки вагона и опершись подбородком на руку. Он смотрел на двери тамбура, которые не спеша, подчиняясь невидимой силе, раскрывались на поворотах, уползая в стенки и также медленно закрывались. Ермилу казалось, что он едет не туда. Вера жадно смотрела в окно и её перемазанные шоколадом губы трепетали от каждой вновь увиденной картины за стеклом: будь то лошадь на переезде рядом с грузовой машиной, или стайка гомонящих и толкающихся мальчишек на платформе.

Ермил засовывал руку в карман пальто, где лежало направление в детский дом, сжимал бумажку, словно хотел пальцами прочитать написанное, и вновь вытаскивал руку.

Пятьдесят минут пролетели незаметно, и они вышли на перрон, когда электричка прибыла на место. Станция была небольшая, с вокзалом, покрашенным в светло-зелёный цвет, сзади которого возвышалась старая водонапорная башня, которая, наверное, уже не работала, потому что её окна, глядевшие из-под самой крыши, были закрыты листами фанеры, вставленной изнутри.

До детдома надо было ехать на автобусе. Ермил узнал, где он останавливается, они прошли на остановку и сели в автобус, не очень большой, но тёплый, с мягкими скрипучими сиденьями.

Выйдя из него на нужной остановке, Ермил остановил женщину, шедшую из магазина с покупками, и спросил, как пройти к детскому дому. Женщина внимательно посмотрела на Ермила, на девочку, которая скакала на одной ноге по не оттаявшей лужице, и ответила:

— Пойдёте по этой улице, у магазина «Промтовары» свернёте направо, пройдёте через сквер и там увидите большой кирпичный забор. За ним и будет детский дом.

И она вновь очень внимательным взглядом окинула Ермила и Веру.

Они пошли по направлению, указанному женщиной. Из узкого переулка выскочила лохматая дворняга, увидала их, резко остановилась, с любопытством разглядывая, потом побежала за ними. Шерсть на собаке была когда-то белая, теперь не было у неё хозяев, её не мыли, не следили за ней, и она потемнела, стала серо-дымчатой. Она резво бежала за ними, семеня короткими ногами, останавливалась, когда они останавливались, пригибала одно ухо к голове, другое ставила стоймя, как бы прислушиваясь.

— Смотри, какая забавная собака, — сказал Ермил, чтобы отвлечься от грустных мыслей. — Бежит и бежит за нами.

Вера бросила дворняжке кусочек пряника. Собака подбежала, обнюхала и съела, глядя на них и махая хвостом.

— Папка, возьмём с собой собачку? — попросила Вера.

— Возьмём, только не сейчас, — ответил Ермил.

Ему хотелось, чтобы собака бежала за ними и дальше, она отвлекала его от мыслей, что скоро надо будет проститься с Верой. Но собака, немного пробежав за ними, свернула за угол и отстала.

— Мы скоро придём, папка? — спросила Вера, потянув Ермила за руку.

— Скоро, скоро, Верунчик, — ответил Ермил, и ноги его не шли вперёд.

Подойдя к металлическим распахнутым настежь воротам, державшимся на двух крепких кирпичных столбах со шлемовидными верхушками, Вера забеспокоилась, стала чаще поглядывать на Ермила. Ермил ощутил её беспокойство и больше помрачнел. За воротами начинался прямой въезд на территорию детского дома.

В глубине двора возвышалось приземистое двухэтажное серое здание, которое Ермил заметил издалека, рядом было ещё два корпуса, поменьше, а чуть сбоку низкие дощатые строения, видно, подсобки, или спортивные сооружения. Дорога к ним была обсажена чахлыми деревьями, или они казались такими, лишенные листьев. За ними виднелись круглые возвышенности, видимо, клумбы.

Ермил потоптался у ворот, но войти в них не решился. Вера, не отпуская Ермилову руку, поглядывала на него голубыми лучистыми глазами.

— А что, Верунчик, — обратился к ней Ермил. — Не пообедать ли нам! Ты, наверное, есть хочешь?

— А вот и не хочу. Я конфеток наелась.

— Хочешь, не хочешь, а пообедать надо, — нравоучительно произнёс Ермил.

Есть ему тоже не хотелось, но хотелось потянуть время и не сразу отдать Веру в детский дом.

Столовую нашли быстро. Она была не большой, и посетителей было немного. Ермил заказал щей и котлет с картофельным пюре, потому что больше ничего стоящего не было в меню, и по стакану компота. Щи оказались очень кислыми. Ермил их кое-как съел, а Вера, отхлебнув несколько ложек, отодвинула тарелку в сторону.

— Не хочешь, не ешь, — не стал её неволить Ермил. — Бери котлетку и ешь, пока горячая. С горчицей не хочешь? — спросил он, только сейчас заметив на столе горчицу.

Она покачала головой.

— А я, пожалуй, возьму, — сказал он, подвигая к себе горчицу.

Он ковырял вилкой в тарелке и глядел поверх Вериной головы на кремовую стену, в углу которой на подставке были расставлены цветы. Вот сейчас приведёт он её, сдаст и уедет, а она останется. Выходит, что он обманул её. Сознание, что он обманывает, сильнее всего жгло Ермилово сердце, и он насильно запихивал в рот клейкую картошку, как бы этими насильственными действиями уничижал себя. Сегодня вечером, и завтра утром, не дождавшись его, Вера будет думать, что он обманул её. Нет, она так не будет думать. Она будет думать, что если не сейчас, не сию минуту, а завтра, послезавтра, в воскресенье, через неделю, но он вернётся за ней. Не может он не вернуться. Так не бывает, что «папка» не вернётся. Но если и через неделю он не вернётся, она точно подумает, что он бросил её.