Музей нашей жизни

Порой не можешь вспомнить ничего, кроме обложки. Какие-то персонажи, чьи-то истории и потом ничего. Нет жизни, которая бы оставила память. Нет истории, которую хотелось бы узнать. Ведь нет никого смысла в том чтении, что не даёт самого важного, а именно – понимания как стоит поступить, и какие варианты возможны.

“Терпкий, липкий аромат смолы сосны остался на ладонях у Якуба. Он ещё раз сильно-сильно растёр свежие коричневые почки. Грубая, обмороженная кожа на руках, покраснела ещё больше. В мелкие раны попали капли соснового эфира. Морозный воздух, лесной и чистый сделал аромат ещё крепче. Он положил свои большие ладони на лицо и вдохнул глубоко-глубоко. Затем резко схватил лежавшее на земле ружьё. С криком от распирающей злости он выстрелил в небо”.

Хвойный аромат сосны, могучие деревья, уходящих высоко в небо рисовали в воображении Эмиля леса в Карловых Варах. Выстрел нравился ему больше всего. После некоторых пациентов случалось сильное раздражение, которое он не показывал, но копил в себе. Он ещё не стал безразличным к чужим тревогам и бедам, но уже всё чаще видел причину всех бед в самом человеке. В больнице наблюдаешь разных больных и сталкиваешься с невероятными сюжетами жизни.

Утром Эмилю принесли записку от Владимира. Ночью привезли девушку с сильнейшим отравлением. Если выживет, то он будет лечить её, а если нет, то ему предстоит поставить свою подпись и разговор с родственниками. Им он сочувствовал и иногда, припоминал ту самую фразу про душевно больных людей.

Расстроенные струны человеческой души. Из всех тысяч лет собираются ноты в грустную партитуру. Как вдохнуть жизнь в сломленных людей?

1 августа 1914 года началась Первая мировая война. Она разделила жизнь на “до” и “после”. Прошло уже больше года мирной жизни. Хотелось красивых дней и красивого счастья. Не о такой жизни мечтали, встречая 1900 год. Теперь каждый словно Якуб. Как это всё надоело. Правда, ему жилось много лучше других, и он отлично понимал это.

Жизнь часто обещает куда больше, чем в итоге оказывается на деле. Впрочем, бывают исключения. Когда жизнь не обещает совсем ничего, а возносит высоко вверх.

Аромат сосны из книги Эмилю временами заменял терпкий горький бальзам. Тонкая фляга – гарант сохранения бодрости и оптимизма. Постоянно прибегать к нему ошибка. В особых случаях – это лекарство исключительно эффективно. Праздновать только победы, а не привыкать лечить свои поражения.

На нижней полке шкафа стояла деревянная коробка из сандала. Старая, резная и довольно объемная. Там лежали несколько открыток от родителей, последнее письмо от матери и тонкая тетрадь-дневник с интересными изречениями. Эмиль перечитывал прошлые записи временами.

Оставить потомкам возможность узнать себя поближе ему не хотелось. Там не осталось страниц, датируемых 1907-1919 годами. Уцелели только несколько листочков в толстой когда-то тетради. На одном из них красным карандашом было обведено имя – Томас Карлейль. Видный британский писатель, почётный ректор Эдинбургского университета.

Про него Эмилю рассказал Поль ещё до войны. В начале осени его цитата появилась на большой черной доске в переплётной мастерской. “Из всех проявлений человеческого творчества самое удивительное и достойное внимание – это книги. В книгах живут думы прошедших времен; внятно и отчетливо раздаются голоса людей, прах которых давно разлетелся, как сон. Всё, что человечество совершило, передумало, всё, чего оно достигло, – всё это сохранилось, как бы волшебством, на страницах книг”. Дяде Селин она показалась уместной среди столов для переплёта, едкого запаха клея и разных реагентов для работы.

– J'ai tr`es froid! 10 – пожаловалась Полина, грея руки и снимая с себя запорошенное пальто.

Селин заждалась её возвращения от мадам Жужу.

– Pourquoi? Faire du cacao? 11 – спросила Селин.

– Bien S^ur! Vent fort! 12 – объяснила подмерзшая с улицы подруга, укутываясь в протянутый плед.

Дружба – стихия, как и любовь. Всё решается в секунду и держится на взаимной симпатии. Душевное совпадение людей определяет долговечность дружбы и любови.

10

Фр. Я очень замерзла

11

Фр. Почему? Сделать какао?

12

Фр. Конечно! Сильный ветер!

Ужин в конце мая был в самом разгаре, когда имя Карлейль прозвучало в столовой на rue Hoche.

– Создание интеллектуального идеала может стать огромной бедой!

– Если речь идёт о фанатиках! – поддержала мнение брата Элен.

–"Hat man sein Warum des Lebens, so vertr"agt man sich fast mit jedem Wie.

Der Mensch strebt nicht nach Gl"uck; nur der Engl"ander tut das" 13 , – процитировал Массимо.

– Das ist aus dem buch von Jenseits von Gut und B"ose oder? 14 – уточнил Эмиль.

13

Нем. “Если у вас есть свое “почему” , вы поладите почти со всеми “как”. Человек не стремится к счастью, это делают только англичане”.

14

Нем. “По ту сторону добра и зла”

– Ja! Genau! 15 – с довольным видом произнёс он снова на немецком языке и тут же вновь добавил на французском: “В книге Ницше весьма мысли!”.

– Мы отлично понимаем твой немецкий, – задорно сказала Соланж, рассматривая Массимо. Всё-таки что-то в нём менялось, тень другой жизни и культуры, и он выглядел более чужим.

– Законность особых привилегий для людей исключительных невероятно опасна! – с задумчивым видом добавила Элен.

– Я согласен с тобой! Обоснование диктатуры у Карлейла весьма опасная вещь! – поддержал Массимо. – Ницше же оттуда подчерпнул идею об исключительной нравственности.

15

Нем. Да! Конечно!

– Ничего нового! – возразила Соланж. – Всегда есть герои и масса.

– Соланж! – резко прервал подругу детства Эмиль.

– Весь вопрос в том, кто будет делить людей на разряды? – также внимательно как минуту назад она разглядывала его, теперь на неё смотрел Массимо.

– Осведомлённые люди надо полагать! – уверенно произнесла она и заметила кивающую в знак согласия Жанну.

– Нравственные идеалы Ницше и Карлейла в этот майский вечер далеки от нашей жизни как Луна от земли, – иронически заметил Эмиль.

– Он просто стремился к лучшему! Возрождению духа немецкой нации!

– И в определённой мере преуспел. Не каждый человек станет в 24 года профессором в Университете Базеля!

– Соланж! Это не самое важное в жизни! – возразила Элен.

– Учти, где закончился его жизненный путь, – поддержал сестру брат.

Беседа оставила странное ощущение. Эмиль никогда не называл Соланж своей невестой. Шутки, полунамёки, предположения, но вокруг что-то витало. Он не подтверждал, но и не опровергал сплетни вокруг дочери Леграна.

Вдруг, дверь с витражом в кабинет Эмиля открылась. Довольная собой собака махнула ему пару раз хвостом. Затем внимательно посмотрела в глаза хозяина.

Немного ворча и покряхтывая, Роми улеглась спать, вытянувшись вдоль дивана. Через несколько минут большой белый лабрадор лежал, слегка похрапывая.

– Elle est l`a! 16 – радостно сказала Элен, обнаружив собаку в комнате брата.

– Oui! 17 Она опять открыла дверь головой!

16

Фр. Она тут!

17

Фр. Да!