Музей разочарований

Это ведь мой папа. Конечно, он не был учтивым, как звезды черно-белого кино, не любил вычурных разговоров ни о чем, но когда он говорил о том, что любил, его глаза светились чистой магией. И я это в нем обожала.

Я собиралась что-нибудь ответить, но тут родители погасили свет и начали петь «С днем рождения». На моем любимом торте, который мама делала на каждый мой день рождения — с клубничной глазурью и кондитерской посыпкой — горело 17 свечей.

Родители пели, а Китс улыбался, положив руку мне на колено. По моим ощущениям она весила целую тонну.

Когда пришло время задуть свечи, я почувствовала странную пустоту. У меня не осталось дыхания для того, чтобы загадать желание, кроме самого желания дышать. Я вспомнила рисунок Эфа: динозавр в комиссионном магазине и надпись: «Всё меняется». Подумала о том, что еще год назад и представить не могла, что буду отмечать день рождение с красивым парнем. Но без Эфа. Я так и не загадала желание.

Китс отказался от пирога.

— Искусственные красители. — Он с виноватым видом пожал плечами.

— Ну и зря, — сказал отец, отрезав себе огромный кусок.

Вскоре родители удалились в гостиную, а мы остались на кухне и сидели в тишине, пока я доедала свой кусок торта.

Он вытащил из кармана маленькую коробочку в оберточной бумаге.

— Вот. — Он подтолкнул её ко мне.

— Китс, ты не должен был...

— Я хотел, — отрезал он. — С днем рождения, Скаут!

Подарок был крошечный, его тщательно упаковали.

— Красиво завернуто. — Я попыталась вновь стать той девушкой, которая еще год назад отдала бы левую руку за то, чтобы красивый кудрявый мальчик подарил ей маленькую завернутую коробочку в день рождения.

— Спасибо продавцу в магазине, — улыбнулся он, и я улыбнулась в ответ.

Я открыла коробочку. На темно-синей бархатной подушечке лежала золотая кость желаний на золотой цепочке.

Первая мысль: я ненавижу золото.

Вторая: это очень дорого.

А затем: это совсем мне не подходит.

— Ух ты, — произнесла я, извлекая подарок из коробочки.

— Вот, позволь мне застегнуть. — Он убрал мои волосы и, не спрашивая меня, снял цепочку с жетоном, который я надела после воскресной вечеринки. Он отдал мне цепочку, застегнув на её месте новое украшение.

Я смотрела на кулон в ладони: цепочка запуталась, жетон потускнел. Пальцы Китса в это время возились с застежкой, а его дыхание щекотало кожу на моей шее.

— Ну вот, — сказал Китс, — ты прекрасна, Скаут.

Никто никогда не называл меня раньше прекрасной. Я убрала жетон в карман, перемещая кость желаний на цепочке вниз-вверх. Это мой семнадцатый день рождения. И я не только наконец поцеловалась, но и получила то, о чем только могла мечтать: сказку со своим Джоном Хьюзом и хорошим концом.

Только теперь я не знала, нужно ли мне все это.

* * *

На следующий день после уроков мы сели на метро и отправилиськ Китсу домой. Я думала о том, что последний раз была здесь на его вечеринке в честь Первого октября. Тот вечер был идеальным.

— Есть кто дома? — прокричал Китс, когда мы зашли.

Никто не ответил, он взял меня за руку и повел следом за собой наверх, деревянные ступени слегка скрипели. В его комнате я бросила сумку на пол, а пальто и шарф положила на рабочий стол. Сидеть на кровати показалось мне не очень удобным, поэтому я, облокотившись об нее, села на пол возле неё и вытянула ноги.

Китс включил компьютер, и по комнате понеслись звуки The Flaming Lips, больше походившие на мигрень, которая никак не проходит. Я же говорила, что ненавижу эту группу!

Китс сел на кровать и похлопал рукой на место рядом с ним.

— Иди ко мне.

— Не знаю, — неуверенно сказала я.

— Мы не станем делать ничего такого, что ты не хочешь, — сказал он, — просто так удобнее.

Я встала, поправила юбку и села рядом с ним.

Не говоря больше ни слова, Китс начал целовать меня медленно и осторожно. Начал с шеи, затем последовал вверх и поцеловал точку между бровей. Мой зашкаливающий пульс отдавался в косточку желаний, весящую на шее.

Меня вдруг пробил озноб.

Китс приблизился к моим губам, и я поцеловала его в ответ, погружаясь в его привычный вкус. Он надавил на мои плечи, опуская меня на кровать. Он был надо мной, целовал ключицы, впадинку на шее. Я запустила руку в его мягкие волосы.

— Ты вкусно пахнешь, — прошептала я, и он скользнул по моей рубашке, приподнимая её, и сначала дотронулся до моего живота, а затем поцеловал его.

— Китс, — сказала я, по коже побежали мурашки, и я поняла, что никто раньше не касался моего живота, это была неизведанная территория, которую он открыл. Он задрал рубашку еще выше.

Я закрыла глаза, позволив ему целовать меня, позволив себе не думать...

... и увидела:

Майлз нежно смотрит на Оскара;

Киран окружает Грейс заботой;

Три веснушки на носу Эфа...

Мои глаза широко распахнулись. Я оттолкнула Китса.

— Хочешь, чтобы я притормозил? — Его взгляд был полон сожаления, и я не знала, что ответить.

Он провел пальцами по ключице, рука покрылась гусиной кожей. Я прикусила губу.

Насчет этого нужно быть уверенной до конца. Это — особенный момент.

Я встала, одернула рубашку, поправила волосы. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку, на которой до сих пор стояло совместное фото Китса и Эмили. Он увидел, что я это заметила.

— Черт, так и знал, что тебя это разозлит. — Он схватил рамку и засунул её в ящик картинкой вниз.

Я нахмурилась, надела пальто, обмотала шарф вокруг шеи.

— Скаут, пожалуйста. — Китс тяжело вздохнул.

— Нет, мне пора идти.

Я вышла из его комнаты, и с каждым шагом, который уводил меня прочь, во мне росла уверенность в том, мне нравился образ Китса.

Но я не была уверена, что он сам мне нравился.

Серебряный кулон

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

Кат. № 201Х-20

Подарок Эфраима О’Коннора

Вечер презентации выставки о Вилло в музее отца совпал с первым и слишком ранним ноябрьским снегом, жирные хлопья цеплялись к волосам и опадали на плечи. Дрожа от холода, я поднялась по парадной лестнице в красных ковбойских сапогах, воротник бархатного зеленого платья царапал шею. Я вспотела, платье врезалось в подмышки, в бархате оказалось жарко. И я только сейчас поняла, что зеленое платье с красными сапогами — так себе сочетание.