Музей разочарований
Шрифт:
— Что? — Он переступил с ноги на ногу.
Во мне что-то надломилось, и я посмотрела на свои руки и ноги, чтобы убедиться, что они всё еще на месте.
— Зачем ты позвал меня на вечеринку, если у тебя на примете уже была она? Почему я вообще тебе понравилась?
Мой голос звучал так жалко, что я сама его возненавидела. А вот Одри оказалась права.
— На какую вечеринку?
— На твою вечеринку! На костюмированную вечеринку!
Он выглядел растерянно.
— Я тебя не приглашал...
По руке пошла трещина: тонкие линии перелома расползаются по всем костям.
—
В углу приглашения были синие чернила: отпечатки от синей ручки, которую он носил в кармане, отпечатки от синих динозавров Эфа. Моё сердце раскололось надвое.
— Я должна идти, — прошептала я.
— Может, обнимемся в знак примирения? — спросил он.
— Обнимемся? — в недоумении повторила я.
Я посмотрела в его глаза, на его вьющиеся волосы. Я вспомнила, как он держал мою руку на вечеринке; как мы разговаривали в лунном свете, и он не мог перестать болтать о Керуаке; как он принес цветы моей маме и назвал моего папу странным. Его губы были потрескавшимися и сухими, он пах как огонь на языке, как слезы на глазах... У меня было чувство, что наконец-то я кому-то нужна.
Но, как оказалось, не ему.
Хитрый Койот из старого детского мультика всегда зависал на секунду в воздухе, прежде чем понимал, что земля под ногами кончилась, и он рухнет вниз.
Сейчас была та самая секунда.
— Купил бы ты бальзам для губ. — Всё, что я могла сказать. Я повернулась и пошла прочь, оставляя руку, ухо и половину сердца на тротуаре возле его дома.
* * *
Следующим утром я проснулась от тихого стука в дверь. 8:43. Простынь была смята и пахла ночными кошмарами, руки липкие и потные от остатков страха. Я отвернулась к стене, надеясь, что мама или папа уйдут. Но стук повторился.
— Пэн?
Голос прозвучал так знакомо, что всё мое тело вытянулось в струнку. Я откинула простыни, подошла к двери и открыла её.
Одри слабо улыбнулась мне, у неё в руках была моя джинсовая крутка. Она чуть было не обняла меня, но в последний момент неловко отодвинулась и повесила куртку на кресло.
На меня навалилось жгучее чувство стыда от того, что она оказалась права насчет Китса и меня. Из глаз потекли слезы, я не смогла их остановить.
— Пэн. — Ее голос был таким добрым, грустным, в нем я чувствовала ее любовь ко мне. На её глаза навернулись слезы, и я не могла смотреть на неё ни секундой дольше.
Я скрестила руки на груди и уставилась на свои ноги, изучая оставшиеся полоски загара от летней обуви.
— Черисс рассказала мне о том, что случилось прошлой ночью. Я хотела убедиться, что ты в порядке.
— Наверное, ты не очень удивилась, — поникшим голосом сказала я. — Ты же предупреждала, что это случится.
Она вздрогнула.
— Я не знала, что они начали встречаться! Клянусь, Пэн, поверь мне! Я бы сказала тебе.
Я равнодушно пожала плечами, всё внутри оцепенело. Я отвернулась от неё, вытащила из стопки грязного белья серый свитер Эфа
и натянула его на себя, потом плюхнулась на кровать, и мне было все равно, что я выгляжу грубой и странной.Одри взяла фотографию с моего стола. Она была сделана в День независимости прошлым летом. Тогда она, Эф и я разбили лагерь на крыше её дома и весь день готовили фруктовый лёд, пока не начался фейерверк. На снимке мы с Одри показывали Эфу языки, ярко-красные от мороженого, а он показывал рукой «знак неудачников»[24]; его губы были такими же ярко-красным, как наши. Я притянула колени к груди и натянула на них старый бело-зеленый плед, желая раствориться в них и исчезнуть. Форд неслышно вошел в комнату, покосился на Одри, затем вскочил на кровать и, громко мурлыкая, помял лапами мою ногу.
Одри поставила фотографию на место и сжала руки, как будто пыталась успокоиться. Она прокашлялась.
— Я скучаю по тебе, и мне очень жаль.
Я ничего не ответила.
— Прости меня за всё то, что произошло между нами за последние два месяца. — Она с трудом сглотнула. — Иногда быть твоим другом очень нелегко. У тебя такие высокие стандарты... Нет, они не плохие! Ты веришь в абсолютную дружбу и настоящую любовь, и твоё сердце такое удивительно большое... Я люблю это в тебе, Пэн... но я больше не Вивьен... не знаю, была ли я ей когда-то...
Форд со счастливым видом разместился на моих коленях и так громко замурчал, что капнул слюной на одеяло. Пришлось тщательно оттирать, но я его так и не спихнула.
— И, может быть... Я надеюсь, мы сможем снова стать друзьями? Начать всё заново?
Я не знала, что ответить. Всё, что происходило последние два месяца, включая последние 24 часа, вращалось вокруг меня, как идиотское торнадо из «Волшебника Страны Оз», уничтожая всё, во что я верила.
— Я плохо поступила с Эфом... — сказала я, и мой голос дрогнул, вся грусть выплеснулась наружу; что-то, что держало меня в оцепенении, наконец отпустило.
— О, Пэн... — Одри села ближе ко мне, задев Форда, который недовольно мяукнул, и крепко обняла меня. — Расскажи мне.
Я покачала головой, пытаясь сдержать волну боли и грусти, но ничего не вышло.
Я положила голову ей на плечо и заплакала. Я плакала и думала о том, что потеряла: Вивьен и Дельфин, непоколебимую веру в сказки и счастливый конец, сон, которым был Китс, реальность, которая обернулась Эфом.
Когда у меня уже не осталось сил, а рыдания превратились в судорожные всхлипы, Одри наклонилась, вытащила что-то из сумки и протянула мне.
— Боже мой... неужели это...
Она кивнула, и я взяла из её рук игрушечный грузовик — тот самый, который запутался в её волосах много лет назад, тот, с которого началась наша дружба.
— Ты до сих пор его хранишь?
Она снова кивнула и я, не задумываясь, опустила голову ей на плечо, продолжая вертеть грузовик в руках.
— Когда медсестра выстригла клок волос, она отдала его мне, и я решила его сохранить. Меня постригли, мне нужно было что-то взамен. — Она пальцем крутанула колесо, и мы вместе слушали, как оно крутится. — Хотя я, конечно, и не догадывалась, что получу тебя в придачу.