Музей Совести

С тех пор, как я поселился на Садовой в квартире Учителя, мне недоставало ни сил, ни мужества съездить и посмотреть на дом, из которого меня так неожиданно и жестоко выгнала судьба. Несколько раз я отправлялся в начало Невского проспекта, где мы жили с бабушкой Алиной в большом старинном доме, но, не доходя до него, останавливался в нерешительности и поворачивал обратно. Что хотел я от нашего бывшего дома, от своего прошлого, что искал? Частичку позабытого счастливого детства? Воспоминания об уюте, о жилище, полном моих личных и отнятых навсегда вещей? Наверное, я искал там потерянную любовь моей семьи, близких мне людей. Я искал чувство защищённости, уверенности, которые давала мне их любовь. Эти чувства ушли из моей жизни вместе с ними. Вместе с моей семьёй. И я боялся приблизиться к чужим мне теперь стенам, чтобы не растерять последние капли греющих меня воспоминаний. Я всё ещё был полон надежды найти убийцу моей бабушки. Узнать, почему же она должна была так несправедливо умереть. Узнать о судьбе нашей квартиры.

Ничто не могло просто так исчезнуть. Ничто не растворяется во Вселенной без следа. Не только материальное, а даже наши чувства и мысли оставляют свой след. Так говорила мне когда-то бабушка, и у меня не было оснований ей не верить. Вот этот след я собирался рано или поздно отыскать. Именно поэтому портрет Алины так дорог для меня. Он, как талисман, не даёт забыть о моих подспудных поисках, о желании отыскать след справедливости в моей горькой судьбе…

Глава 3 Кокон страха

Кто пожелает своему единственному чаду нелюбви?

Несчастий, гонений и лишений?

Горя и неудач?

Есть ли такие люди на свете?

Уверен в одном – ни в коем случае это не родители из интеллигентной семьи, где порядочность и открытость настояны не на аристократических, порой спорных, генеалогиях, а возникли из трудолюбия, честности и прилежания.

Мои родители были именно таковыми и желали мне, вихрастому Антону Глебову, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, их единственному ребёнку, только добра. Они не могли знать своей трагической судьбы, которая плачущим эхом отозвалась на моей дальнейшей жизни. Молодые и красивые, они не ожидали, что в один из тёплых дней начала осени им навстречу выедет большая машина, за рулём которой окажется горластый и пьяненький паренёк, полукриминальный тип, не знающий толком правил дорожного движения.

Видимо, по причине своего полупьяного состояния он и остался жив при лобовом столкновении его нового японского джипа с нашей старенькой «Ладой». Моим родителям повезло намного меньше. Вернее, трагически не повезло. То ли потому, что они были абсолютно трезвы, то ли потому, что всегда соблюдали правила движения и правила жизни. Трудно сказать. Но свершилась большая несправедливость, и они погибли. Оба и сразу.

Печальную новость нам сообщили по телефону из милиции. Даже не удосужились послать в семью, где произошла трагедия, хотя бы участкового. Казённым голосом милиционер сообщил о факте аварии на дороге и попросил приехать на опознание. Слово это я услышал, но не знал, что оно означает. Я стоял рядом с бабушкой и не понимал, почему она заплакала и стала суетливо куда-то собираться одна, без меня. Я ни за что не хотел оставаться дома один, потому что испугался и незнакомого слова, и непонятных слёз бабушки. Но спорить ребёнку со взрослыми бесполезно – всё равно они настоят на своём. Бабушка Алина, мать моего папы, оставила меня на попечение соседей и куда-то уехала, накрыв голову чёрным платком.

Со следующего дня только бабушка стала отводить меня в садик и забирать оттуда, потому что мама и папа враз исчезли из моей жизни. Не предупредили, не объяснили, не сказали ни слова. Просто исчезли. Как будто их и не было в нашей семье. Пропали навсегда из жизни маленького мальчика, их сына. А через неделю мы с бабушкой Алиной ехали в кабине небольшого грузовичка на кладбище. В этот день я узнал, что у меня больше нет ни папы, ни мамы, и мы едем их хоронить. Вместе. В одной могиле.

Когда машина остановилась, к ней подошли трое мужчин. Вместе с шофёром они выгрузили из кузова гробы и поставили их на прихваченные с собой табуретки. Бабушка подвела меня сначала к маме, потом к отцу. Она не разрешила мне обнять и поцеловать их, потому что увидела, как сильно я испугался, глядя на их жёлтые холодные лица. Отвернувшись от страшно-неподвижных, ставших вдруг мне чужими, людей, лежащих в деревянных ящиках, я уткнулся в бабушкину юбку и заплакал.

Гробы заколотили и поставили на землю, один на другой. Вначале опустили в чёрную яму с мокрыми осыпающимися краями гроб с папой. На него поставили мамин. Мы стояли с бабушкой, тесно прижавшись друг к другу, словно одно дерево с двумя сросшимися стволами. «Мама легче, поэтому ей место наверху, а вдвоём в одной могиле хоронить – дешевле», – объяснила мне тихонько бабушка. И я подумал, что моим родителям будет хорошо лежать вдвоём, рядышком. По малолетству я не понимал, что значит – дешевле. Не понимал, что значит – смерть.

Так мы остались с бабушкой Алиной одни в нашей большой четырёхкомнатной квартире в центре Петербурга. В доме, стоящем в самом начале моего родного Невского проспекта. Впрочем, это когда-то давно вся квартира принадлежала нашей семье, а потом мы стали занимать только две комнаты. Одну – мама с папой, другую – мы с бабушкой. Две оставшиеся комнаты были заняты чужими людьми. Соседи менялись, разъезжались, съезжались, женились, разводились, мелькали перед глазами, но мне в то время не мешали. В силу моего возраста. Родители погибли, когда мне исполнилось шесть лет. Они возвращались домой с хорошей новостью: папе предложили новую работу. Новость оказалась запоздалой, работу папа так и не получил. Смерть в лице полупьяного водителя опередила радостное событие.

Сломала налаженный ритм жизни.

Покорёжила жизнь и бабушке, и мне.

Обрушилась на нас всей тяжестью неизбывного горя.

Пригнула нам головы.

Подогнула колени.

Насколько помню, последующие за трагедией годы жили мы с бабушкой очень дружно. Любили друг друга, как могут любить родственники, оставшиеся вдвоём из всей семьи. Кроме нас, у нас никого больше не было. Она, я и ещё могилы моих родителей да деда Николая, бабушкиного мужа, которого я совсем не знал. Кроме небольших радостей и сопутствующих любой жизни огорчений, делить нам с бабушкой было нечего. Только нашу любовь и воспоминания об ушедших от нас любимых людях.

Бабушка окончила в своё время художественное училище и работала в школе учителем рисования. По выходным и после работы она давала частные уроки. Подрабатывала. Когда повезёт. Везло ей не часто, и у неё оставалось достаточно времени, чтобы давать уроки рисования мне, её единственному и любимому внуку. Больше она ничего и не умела. Она могла только рисовать и любить людей, моя дорогая бабушка, очень добрая и ласковая женщина.

Поставив меня на скамеечку перед мольбертом с мелком, карандашом или кистью в руке и дав очередное задание, Алина часто повторяла в разных вариациях:

– Я очень рада, что сегодня мне никуда не нужно спешить и я могу хоть часок позаниматься с тобой. Хотя ты мой самый талантливый ученик, я могу научить тебя только азам великого чуда живописи. Но ведь без знания алфавита не становятся писателями. Сначала нужно выучить буквы, затем научиться складывать их в слова. Почувствовать, прочувствовать и полюбить строй родной речи. Только после этого можно начинать писать самому. Но не раньше. Так и в рисовании. Ты научишься правильно держать в руке карандаш.

Кисть.

Почувствуешь её твёрдость или мягкость.

Научишься понимать и ощущать всю цветовую гамму.

Смешивать краски и доводить их до нужного тебе цвета.

Не только видеть, но и осязать предмет, который изображаешь.

Когда-нибудь ты станешь большим известным художником, и я буду гордиться тобой. А пока ты только идёшь к своему успеху… Вот, нарисуй, пожалуйста, эту старинную вазу. Она досталась нам от родителей твоего деда Николая Александровича. Если ты будешь думать о том, что почти сто лет назад в ней стояли цветы, то это поможет тебе передать в рисунке дух того времени. И если ты соединишь возникшее чувство с собой, сегодняшним, у тебя на бумаге отразится не просто ваза, а маленькое художественное произведение. Попробуй. Это очень важно – научиться соединять в одном рисунке прошлое и настоящее изображаемого тобой предмета или человека. Только тогда ты сможешь передать на бумаге или холсте его внутреннюю суть, его душу. И к тебе придёт величие Рафаэля, известность Брюллова, окрылённость Ван Гога. Антоша, я верю в тебя, в твоё будущее… А теперь давай работать.