Музыкальный Дом

Она считала Уилла красивым, манеры — очаровательными, словно со времен джентльменов из Старого Света, но стоило ее сердцу воззвать к более глубокой симпатии, Алана тут же себя одергивала. Он нравился ей как красивая загадка, криптекс из Кода да Винчи, который таит в себе знания к открытиям столь обширным, что прославят имя любого психиатра на века. Ученый и женщина, она знала, что не сможет отделить одно от другого и так или иначе будет всегда анализировать Уилла с точки зрения психологии. Она была амбициозна, чтобы попробовать, и настолько же гуманна, чтобы не использовать женское очарование, чтобы добраться до его мозгов без его разрешения.

Даже зная, что он это разрешение никогда не даст.

— Ты боишься его.

— Я не боюсь. Я просто понимаю последствия. Если мне повезет, и я останусь беспристрастна, он об этом узнает и никогда не простит. Если же я доберусь до его полного доверия, то только полностью встав на его сторону. Ганнибал, он нестабилен, способен на хладнокровное убийство, а я не готова любить человека, от которого невозможно скрыться. Он может морально уничтожить любого.

— Если захочет. Но то же самое можно сказать о каждом человеке. Даже я могу без его способностей взять нож и убить того, кто мне придется не по нраву. Тебе не нравится не его дар, тебе не нравится твоя потенциальная уязвимость.

— А тебя это не пугает? В обычных отношениях существует хоть какой-то баланс. Я рассказываю о себе, ты — о себе. С ним не существует баланса в принципе. Он возьмет все: детские страхи, сексуальные фантазии, слабости, капризы и мимолетные мысли, даже самые ужасные.

Уилл чувствовал, что Ганнибал не понимал ее беспокойства, ее узколобость его даже слегка раздражала.

— Разве это не прекрасно? Он способен понять любого: тебя, меня, Джека. Без обмана, без пустых фраз вроде «как мне это знакомо», без притворного сочувствия. Абсолютная, чистая эмпатия. Ему даже не нужно проживать твою жизнь, чтобы понять твою точку зрения. Он уловит ее в несколько секунд.

Алана перешла к Уиллу и отставила пустой стакан, качая головой. Но Ганнибал еще не закончил:

— Нынешнее поколение не совсем верно использует одно слово. Это слово «гений», означающее с латинского «дух». С арабского же «иджтинан» переводится как сокрытый. В греческой мифологии гении были сродни демонам, потому что считалось, что они умеют слышать в людях каждую добрую и злую мысль, проносившуюся в их головах. Их называли Даймонии, часть божественного, которое говорило с человеком как внутренний голос.

— Ты имеешь в виду совесть, — задумчиво произнесла она, прикусив губу.

— Которую никто не любит: совесть умеет лишь мучить. Он увидит, на что ты способна.

— Я хочу быть другом Уилла и в то же время понимаю, что ничем хорошим это не кончится, потому что я также хочу узнать, как работает его дар. Не говоря уже о романтических отношениях. Сейчас ему нужен профессионал своего дела, а не любопытствующий дилетант-психиатр.

— Лучшее в мире было сделано дилетантами, Алана.

— Ты намного компетентнее, чем я. Это тебе стоило вести практику в клинике.

— Меня бы уволили за нетрадиционные способы лечения, и они бы не позволили перенести мою библиотеку в тот крошечный кабинет.

Алана усмехнулась.

— Нет, не позволили бы. Для этого пришлось бы достраивать целый этаж.

Теперь Уилл знал, почему, когда он еще лечился в клинике, она его поцеловала, а затем, извинившись, стремительно вышла из палаты. В ее буре эмоций он уловил лишь всплеск похоти, сожаления и мысли о «неправильном». Ганнибал подошел к ним обоим и положил руку поверх ее. Стоя там же, где и Алана, Уилл тоже почувствовал тепло его ладони.

— Ты хочешь помочь, но не знаешь, как. Но что если способ есть? И что если для этого потребуется своеобразная жертва?

— Уилл не какой-то ацтекский бог, для благополучия которого нужно заколоть барашка.

— Отказ от внутренних убеждений — тоже жертва, и, переступив границу, уже невозможно вернуться обратно.

— О каких убеждениях речь? — она напряглась, ее рука все еще была под защитой сухих, горячих, узловатых пальцев.

— Моральных. Этических. Нравственных, — Лектер склонил голову, на его лице ничего нельзя было прочесть, однако Уиллу показалось, что он говорит искренне. — Иногда во благо людей, которые нам небезразличны, нужно совершить большую жестокость. Она требует не только безжалостности, но и большой любви. Так мать однажды оставляет своего птенца, чтобы он научился заботиться о себе. Так медведица убьет возможного партнера, чтобы защитить своих медвежат.

Так мать убьет собственное дитя в ванне, чтобы предотвратить страдания в будущем, — мысленно продолжил Уилл.

— Мы не животные, Ганнибал. Нам не нужно убивать, чтобы выжить.

Ее ответ разочаровал доктора, который надеялся на что-то большее, чем холодные доводы рассудка. Она не понимала.

Во времена, когда Ганнибал преподавал, эта девочка-отличница училась хорошо и сдавала все вовремя. Умные, начитанные эссе, ссылки на именитых ученых, но ужасно скучные, банальные интерпретации. На фоне истериков, депрессирующих или считающих себя непонятыми студентов, которые так и норовили удариться то в одну крайность, то другую, ее работы звучали непривычно разумно. В ней был потенциал, единственное, что ее останавливало от саморазвития, по его мнению, — это отсутствие опыта и желания рисковать. Во всех сильных чувствах она была лишь теоретиком: Алана брала поверхностно, рассуждая о страстях, сводящих людей с ума, словно принцесса, прожившая всю жизнь в замке и видевшая мир через узкую бойницу.

Ее близких никто не убил на ее глазах, ей не пришлось сражаться за жизнь, она не засыпала, зная, что завтра может и не наступить, она не знала, что такое настоящее горе, чтобы ценить близких, как они того стоили. Ее сердце не разбивали, потому что все это время оно было за стеклом.

Уилл не был уверен, что тоже знает, каково пережить все это, но никакие принципы не смогли бы его остановить, если бы Алана попала в беду. И уж тем более он не стал бы обсуждать этическую правильность своих методов на кухне у друзей.

— Разве? — спокойно спросил Ганнибал, отстраняясь. — Хотя ты права. Во мне сейчас говорит философ, а не психиатр. Как насчет того, чтобы перенести нашу беседу за стол? Будь добра, отнеси это в столовую.

Алана кивнула и вышла, не задавая вопросов, а Лектер, смотря ей в спину, вполголоса произнес:

— Рейс до Рочестера вылетает через два часа. Можешь взять мою машину.

Уилл от удивления открыл рот. Так он видел его все это время?

— Что случится с Эбигейл?

— С ней — ничего. А вот кое с кем случится она.

То ли зверь не читал газет, то ли он предпочитал охотиться на более доступные жертвы, но ночь прошла спокойно. Относительно, потому что Эбигейл просто физически не могла уснуть и оказалась в три утра на барном стуле возле окна, попивая кофе.

Она пыталась лечь спать, но запах затхлости, чуть влажные простыни и навязчивые мысли, без спроса лезущие в голову, прогнали сон. На улице за домом приглядывали полицейские в штатской машине, и Эбигейл было не так обидно проводить ночь на ногах, когда она знала, что не одна.