Музыкальный Дом

— Скорее всего. Может, не таким способом, не с такой выборкой девушек, может, вообще не девушек, кто знает.

— Он годами забирал жизни, а затем дал одной рождение. Настоящее чудо. Когда становишься родителем, неизбежно меняешься, и связь между творцом и созданием — одна из самых крепких на земле.

— Я — не ее отец, — повторил Уилл.

— Но, сам того не желая, ты занял его место. И это тоже изменило тебя, теперь ты чувствуешь ответственность. Я понимаю, когда-то и я взял под ответственность младшую сестру. Ей было всего три года, когда наши родители умерли.

— У тебя была сестра?

Ганнибал медленно моргнул, опустив взгляд на дно бокала.

— Была. Я не смог о ней позаботиться.

Уилл вспомнил звонкий, жалобный голос, так олененок зовет на помощь маму, попав в капкан. Кто-то забрал ее. Кто-то вроде того немца с огромной деревянной ложкой, которому Уилл с удовольствием бы перерезал толстую, дребезжащую как желе, шею. Холодная ненависть пронзила Уилла до самых кончиков пальцев, как хирургическая игла.

— Скажи, Уилл, если бы ты знал, что с Эбигейл что-то случится, ты бы хотел ей помочь?

Ганнибал не просто смотрел на него, он смотрел сквозь пространство, и будущее расстилалось перед ним, как вид земли с высоты птичьего полета.

— Что ты видишь?

— Она сделает глупость, за которую придется заплатить непомерно большую цену. В следующий раз вы можете встретиться в тюрьме.

Уилл сжал челюсти и тяжело сглотнул.

— А если я вмешаюсь?

— Не волнуйся, у тебя еще есть время, — зная, что теперь внимание Уилла полностью принадлежит ему одному, Лектер улыбнулся, слегка оголив острые зубы. — Ты не проголодался?

Уилл замариновал мясо, ощущая чужое присутствие, будто его постоянно придерживали у поясницы, направляя по кухне. Специи лежали в шкафу над плитой. Сковорода — в ящике островного стола. Запах лимона остался на пальцах, а когда он облизнул их, то и на языке, наполнив рот слюной.

Словно в танце с партнером, который знал о его движениях даже раньше, чем он о них подумает, Уилл готовил, прислушиваясь к собственным ощущениям. Панцирь от Лектера оказался не совсем тем, чем он ожидал: человеческий костюм, как вторая кожа, скользил по его телу, не всегда впору, но интимнее всего, что он переживал за всю жизнь.

Он не здоровался с соседями за руку, не обнимал в утешение, не касался волос, не придерживал за локоть, не задевал случайно коленом в темноте кинотеатра. Ни друзей, ни врагов. Свидания? Уилл работать-то мог только потому, что возвращался каждый день домой и спал прямо на полу среди горячих собачьих тел. Их жизнь одним днем помогала ему стирать усталость, чужие слепки воспоминаний, вставать утром на работу и возвращаться на очередной круг ада.

В коже Ганнибала Лектера, доктора медицины и Чесапикского Потрошителя, ему было удобнее, чем в своей собственной.

— Особая изысканность в составлении композиций блюд пришла из искусства икебаны. Кайсэки-рёри, так японцы называют получение наслаждения от созерцания блюд, утвари, от вкуса изысканных продуктов, тщательно продуманного меню и от совместно проведённого времени, — раздался голос сквозь призму времени: Лектер готовил за соседним столом, обращаясь не к нему, а к своему гостю.

— И этим искусством ты овладел в полной мере, — улыбнулась Алана, складывая в миску нарезанный салат.

— Я льщу себе мыслью, что в начале пути, однако не в человеческих силах объять необъятное.

— Умный, воспитанный, богатый, с приятной внешностью. Ганнибал, в тебе вообще есть недостатки?

Он поднял голову и улыбнулся одними губами, в глазах мелькнул вызов.

— Возможно, мое непомерное любопытство.

— Будем надеяться, ты закончишь лучше, чем пресловутая кошка. И я в том числе, — покачала головой Алана. — Ты ужасно на меня влияешь. Всего два ужина, а я уже не могу пить ничего, кроме твоего чудесного пива.

— Если это все, что нужно, чтобы заманить тебя на еще один ужин, мои бочки в твоем распоряжении.

Фраза была достаточно невинной, но Уиллу стало не по себе. Отвлекшись от помешивания в сковороде соуса, он поднял взгляд и замер: возле стола находилось то самое жуткое существо с рогами, выглядящее посреди теплой кухни как сам дьявол.

Алана будто и не заметила его появления. Чокнувшись с воздухом, она отпила темный напиток из высокого бокала.

— Будь осторожен, Ганнибал. Не жди, что я забуду это обещание.

— Напротив, — лицо существа не шевелилось, голос доносился отовсюду одновременно, — я очень надеюсь на обратное.

Стоило Уиллу моргнуть, как Ганнибал вернулся на свое место, одетый в рубашку, закатанную до локтя, и светлый фартук.

— Как твой проблемный пациент?

Алана прислонилась бедром к столу, придерживая бокал двумя руками.

— Я не могу обсуждать его лечение, это было бы неэтично.

— Как насчет в виде теоретической задачки?

— Она нерешаема. Невозможно социализировать человека, который лучше всего чувствует себя в компании собак.

— Как насчет совмещать их компанию и людей?

— Я пыталась. Привела ему Яблочко, так он заявил, что собак, которых не затребовали из приюта, гуманно умерщвляют и перерабатывают в животный протеин для свиного корма или в жир для получения мыла. И что мыло в нашей клинике именно из ближайшего питомника.

Уиллу показалось, что выразительные губы Лектера дрогнули в намеке на улыбку.

— Он оставил своих собак в приюте. Не самое приятное стечение обстоятельств. Как насчет свозить его к ним, чтобы он удостоверился в их сохранности?

Алана уставилась на Лектера, потрясенная до глубины души.

— Ганнибал! Ты предлагаешь мне украсть собственного пациента?!

Уилл не совсем понимал, что происходит. Речь точно шла о нем и о том времени, когда он находился под опекой в психбольнице в Вашингтоне. Мысль же Лектера показалась ему вполне здравой. Если Алана хотела ему помочь, если она действительно искала способ пробиться сквозь его стены, собаки действительно помогли бы ей завоевать его доверие. Он помнил ее разум: холод, расчет, полная власть рассудка над чувствами и легкая, нелогичная вина за то, что она порой размышляла об Уилле в сексуальном ключе.