Музыканты

–  Это Манечка, - пояснил другой член рождающегося акционерного общества - краснощекий жизнелюб.
– Она помогает тетушке Жуже. У бедняжки вдруг прорезался зуб мудрости.

–  Вот уж не к месту!
– проворчал заезжий негоциант.

–  Господа, господа!
– захлопал в пухлые ладошки Кальман.
– С Манечкой мы разберемся потом. Речь идет о будущем Шиофока. Наше великое преимущество - железная дорога. Кроме того, поселок лежит на берегу красивейшего озера Европы, а может, всей планеты, воды которого ласковы, как объятия…

–  Манечки, - подсказал ехидный делец, - когда у нее не режутся зубы мудрости.

–  Как объятия Вирсавии, царицы Савской, Клеопатры, - игнорируя пошляка, продолжал Кальман.
– Здесь ранняя весна, долгое сухое лето, золотая осень. Сезон может длиться с мая по октябрь.

–  В октябре холодно купаться!..

–  Но не холодно прогуляться под золотыми платанами до казино и оставить на зеленом сукне несколько монет. Не холодно посидеть в ресторане за стаканом токайского и съесть добрую уху из местной рыбы. Здесь все сорта речной рыбы, все виды дичи, прекрасные прогулки, чудный климат. Будапешт в двух шагах, а кажется, что ты порвал с цивилизацией…

–  Вот уж верно!
– подхватил ехидный делец.
– Прохожие мочатся у заборов.

–  Мы начнем со строительства туалетов, - веско сказал Кальман.
– Вокруг них возникнет прекрасный современный город с казино, бассейнами, ресторанами, кафе, концертным залом, летним театром, ипподромом, с пристанью, где будут пестреть паруса прогулочных и спортивных яхт, дымить трубы катеров. Но едва ли не самое привлекательное будущего курорта - естественные пляжи без конца и без края. Тысячи очаровательных женщин усеют берег, подставив солнцу жаждущие загара тела…

–  Побойтесь бога, Кальман!
– не выдержал румяный жизнелюб.

–  Я еще ничего не сказал о маленьких гостеприимных домиках, где неумолчно поет цыганская скрипка, а посетители не зависят от состояния челюсти какой-то замарашки.

–  Послушайте, мы же все женатые люди! Кроме Золтана, да и тот овдовел недавно.

–  Никто вас не неволит. Сидите дома и вяжите чулок. Я все сказал, господа. Вот предварительные сметы. Их составляли люди, заслуживающие полного доверия. Банк отпускает необходимые кредиты. Я без страха и сомнений даю гарантийное письмо на весь свой счет, на все движимое и недвижимое имущество. Вот оно, - и Кальман протянул сидящему рядом с ним господину денежный документ.

Тот внимательно изучил документ и передал рядом сидящему. Бумага пошла по рукам, производя на всех сильное впечатление. Торговец зерном Кальман считался не только хорошим дельцом, но и весьма прижимистым, осмотрительным человеком, сумевшим сколотить одно из самых хороших состояний в Шиофоке. Взгляды, которыми обменивались присутствующие, свидетельствовали о том, что «прожектерство» Кальмана открылось в ином свете.

Кальман в самом деле был хорошим коммерсантом с раскидистым умом и тонким нюхом. Но было у него одно ненужное деловому человеку достоинство: на дне души, за роем цифр, расчетов и подсчетов таился поэт. Он все правильно высчитал про Шиофок, вскоре ставший модным курортом, прелестным озерным городком с парком и множеством увеселений, но ошибся в отношении себя самого: в то время как все окружающие обогатились на расцвете Шиофока, Кальман разорился и, почти буквально, пошел по миру. Его погубило тайное поэтическое безумие, порожденное безоглядной влюбленностью в Шиофок. Перед этим пали все расчеты и даже врожденная прижимистость. Но кто знает: не будь этого тайного «порока» у отца, глядишь, не прозвучала бы музыка сына, который по внешности, манерам, всем замашкам был куда большим дельцом, нежели отец; из безумств разорившегося коммерсанта возникли «Княгиня чардаша»*, «Марица» и бессмертное танго «Наездника-дьявола».

____________________

* У нас - «Сильва».

И вот лед тронулся, хотя и с меньшим шумом, чем на Балатоне: один за другим шиофокские коммерсанты писали на бумажках какие-то цифры и передавали Кальману, чье округлое, добродушное лицо расцветало от удовольствия. Наконец, стукнув кулаком по столу, он воскликнул:

–  С такими деньгами мы превратим Шиофок в новую Ниццу!

–  Да, Кальман - это голова из чистого золота!
– подхватил дородный усач.

–  Высшей пробы!
– поддержал заезжий негоциант.

То был звездный час папы Кальмана…

–  Надо отметить начало новой эры Шиофока!
– прозвучало предложение.

И было принято с энтузиазмом.

Компания отправилась по тихим, пустынным улицам в единственное ночное заведение - бедный мужской рай, чей слабый свет не потухал рачительностью тетушки Жужи.

Хотя час был непоздний, в заведении находились всего два посетителя: дантист, возможно призванный в помощь «ночной жизни», и железнодорожный служащий, отупевший от гудящей тишины рельсов. Появление «большого света» оживило мертвое царство и дремлющую за стойкой бара увядшую рыжеватую блондинку, мадам Жужу. Зажглись огни, захлопали пробки шипучих вин, поспешно взбодрила перед зеркалом останки былой красоты хозяйка и кинулась занимать знатных гостей; и вот уже появились нераспечатанные колоды карт, освобождались столы для жарких баталий, извлекались из тайников: задних карманов брюк, из широких поясов, из набрюшников, даже из сапог - заначенные от жен плоские пачки денег. Запенилось вино в бокалах, зазвучали тосты за процветание жемчужины Европы - Шиофока, за здоровье Кальмана, и вот как из-под земли возник горбоносый, лезвиеликий цыган с неизменной скрипочкой, и звуки чардаша подняли патриотическое чувство до степени экстаза. Лишь иноземец, верный своей малой заботе, настаивал на появлении «ночной жизни».

–  Объясните ему, - попросила мадам Жужа, - что у нее лезет зуб. И чего он беспокоится? Коль на то пошло, у меня давно прорезались зубки.

Но настырный иностранец, оглядев мадам Жужу, с полного лица которой пудра осыпалась, как штукатурка со стен старой сельской церкви, потребовал, чтобы ему показали больную.

В конце концов из двери, ведущей в кухню, выглянула одутловатая физиономия с подвязанной шерстяной тряпицей щекой. «Ночная жизнь» Шиофока выглядела крайне непрезентабельно, но опытный глаз приезжего проглянул скрытую прелесть Манечки.

–  Тут есть дантист, - вспомнил он.
– Ну-ка, любезнейший, покажите свое искусство.

Манечка замотала головой.

–  Не дам рвать зуб мудрости. Я хочу умной стать.

–  Марица!
– строго сказала хозяйка.
– Самое умное, что ты можешь сделать, это хорошо развлечь нашего гостя. А для этого зуб мудрости не обязателен.

Дантист раскрыл свой чемоданчик со страшными инструментами, и рыдающую Манечку увели на кухню для операции.

А цыганская скрипка, чуждая житейской пошлости, томилась о небе…

…Рано утром зерноторговец и зиждитель славы Шиофока нетвердой походкой возвращался домой. Его встретили звуки скрипки - играл постоялец, профессор Лидль, - и багровое от гнева лицо жены.

–  Доброе утро, женушка!
– воскликнул глава семьи.
– Похоже, я сделал лучшее дело своей жизни.

–  Сомневаюсь, - сказала жена, глядя на его опухшее лицо.

–  Поверь мне, душа моя. Мы заложили фундамент нового Шиофока.

–  Если это фундамент, - покачала головой мадам Кальман, - то хороша же будет вся постройка.

Ее муж сделал вид, будто не понял намека.

–  А где Вениамин нашей семьи, радость моих слабеющих очей, мой Имрушка?
– переведя этим патетическим восклицанием разговор на другую тему, спросил он со слезой умиления.

–  Заперт в чулане, - спокойно отозвалась мадам Кальман, в числе многих добродетелей которой не последнее место занимала отходчивость.

–  Что он опять натворил?
– грозно спросил строгий родитель.

–  Профессор Лидль пожаловался на него. Он хулиганит под окнами, когда тот занимается.