Музыканты

–  Тьфу на тебя! Ступай на кухню. Не отпугивай посетителей.

Кальман приподнял котелок и побрел дальше, позабыв о выправке.

–  Такова жизнь, - пробормотала ему вслед мадам Жужа…

Дома Кальмана ожидал очередной сюрприз. У дверей стояли подводы, дюжие молодцы выносили из квартиры рояль. На одну из подвод уже были погружены кровати, диваны, комод и огромный платяной шкаф с зеркалом. За грузчиками, выносившими рояль, с плачем тащилась старая служанка Ева и, потрясая кулаками, вопила:

–  Осторожней, ироды! Рояль дорогая, на ней барин молодой играет. Испортите вещь, что мы барину скажем?

–  Успокойтесь, Ева, - сказал Кальман.
– Эти вещи уже не вернутся.

–  Как не вернутся?
– опешила Ева.

–  Их описали.

–  Это писатели, что ли, утрешние?
– сообразила старуха.
– Всю квартиру облазили и все пишут, пишут, пишут, как ненормальные.

–  Они не писатели, - улыбнулся Кальман.
– Куда хуже - финансовые инспектора.

–  Ну, мне такого без стакана палинки не выговорить, - проворчала Ева.
– Что же, мы в пустом доме останемся?

–  Нет, не останемся. Дом тоже описан.

И мимо онемевшей Евы вошел в парадное.

Жена, старший сын Бела и четыре дочери ждали его в пустой комнате, служившей некогда столовой. Мимо них из других комнат то и дело проносили всевозможные вещи. «Писатели», устроившиеся в коридоре за столом-маркетри, помечали изъятые вещи в длинном списке.

–  Отказали?
– спросила жена; она выплакала все слезы и сейчас производила впечатление относительного спокойствия.

–  Разумеется… Сегодня же отправимся в Пешт.

–  Отец, я не поеду, - сказал Бела.

–  Что это значит?
– нахмурился Кальман.

–  Я пойду служить в банк. Кто-то должен работать. Мы не можем всей семьей сесть на шею родственникам.

–  Ты пойдешь работать в банк, который нас разорил?

–  Да. Я уже был там. Я сказал: вы отняли у нас все. Так дайте мне возможность помогать семье.

–  И они взяли тебя?

–  Без звука!.. Впрочем, сперва устроили небольшой экзамен. Но ведь я хорошо подготовлен. Тут нет никакого благородства с их стороны, отец. Работы будет много, а жалованье маленькое.

–  Тут есть великое благородство, сын мой!
– патетически воскликнул господин Кальман, который, не читав Диккенса, порой в точности повторял интонации и жесты бессмертного мистера Майкобера.
– Твое благородство. Разреши обнять тебя от всего сердца. Жена, дочери, перед вами редкий пример самопожертвования, запомните этот миг.
– Он смахнул слезу.
– Но что делать с нашим меньшим, нашим Вениамином, что в детском неведении резвится в поместье своего родовитого школьного друга?
– впав в деланный тон, папа Кальман не мог от него избавиться.

–  Надо написать ему, чтобы он сидел там как можно дольше, - предложила мадам Кальман.
– Куда нам его девать?

–  Но разве добрая будапештская тетка не приютит бедного сиротку?
– витийствовал господин Кальман.

–  Побойся бога, дорогой, какой же Имре сиротка? Мы, слава богу, живы и не собираемся умирать. Ну, потеряли деньги, было бы здоровье и мужество.

–  Здоровье и мужество - ты это хорошо сказала. Молодец, женушка! Правда, я предпочел бы деньги. Ладно, напиши ему, чтобы сидел на месте. Экий счастливчик! Мы будем ютиться невесть где, а он - наслаждается жизнью и лучшим поместьем нашего округа! Итак, будем собираться.

–  Собирать нам нечего. Все при нас.

–  Тем лучше, - беспечно сказал господин Кальман.
– Не придется тратиться на перевозку.

–  И на носильщика, - добавила жена.

–  И на оплату багажа, - заметил Бела.

–  И на носильщика в Пеште, - сказала Розика.

–  И на подводу, - добавила Вильма.

–  Колоссальная экономия!
– обрадовался господин Кальман.
– Ну, дети, присядем на дорогу… А, черт, ни одного стула. Плевать, мы люди не суеверные. Вперед, к новой жизни!.. Хей-я!..

ИЗГНАННИК

Не ведая о несчастье, постигшем семью, юный Имре безмятежно резвился в садах первых шиофокских богачей - родителей его школьного приятеля Золтана.

Тот роковой день начался, как обычно, с шоколада и лимонного торта на открытой террасе, овеваемой ароматом роз. Два упитанных мальчика быстро разделались с угощением и вытерли салфетками коричневые сладкие усы. На них умильно поглядывала чинная и томная мама Золтана, одетая так, словно вокруг не сельская пустынность, а будапештская эспланада: огромная, словно цветочная клумба, шляпа, отделанное кружевами платье и митенки.

–  Кем ты хочешь стать, Имре, когда вырастешь?
– спросила дама, не потому что это ее сильно интересовало, а потому что этикет требует занимать гостя.

–  Министром юстиции, - не задумываясь, ответил Имре.

Аппетит его повысился за минувшие годы.

–  Какой умница!
– умилилась дама.
– Ты наверняка будешь министром при связях твоего дорогого отца и влиянии, каким он пользуется в Шиофоке. Ну, а ты, мой мальчик?

Завистливо поглядев на Имре: ишь, в министры шагнул - и шумно втянув воздух полуоткрытым ртом - аденоиды - Золтан выпалил:

–  Императором!

Дама испуганно замахала руками.

–  Глупыш!
– произнесла она с интонацией, подразумевавшей более крепкое слово.
– Для этого надо быть Габсбургом, а не Габором.

–  А я поменяю фамилию, - находчиво отозвался сын.

Матери очень хотелось дать ему подзатыльник, но неудобно было в присутствии постороннего; она тщетно придумывала подобающую случаю сентенцию.

–  Почтальон!.. Почтальон!..
– закричал Золтан и кинулся с террасы навстречу человеку в форме и с большой кожаной сумкой через плечо.

Он вернулся с ворохом конвертов, газет, рекламных проспектов.

–  Тебе, Кальман, письмо. А это все тебе, мама.

Имре схватил письмо и, узнав каллиграфический почерк старшего брата, отбежал к кустам жимолости, чтобы без помех прочесть дорогие строки.

«Братишка, - писал Бела, - отец разорился, и нас выгнали из родного дома. Где мы будем жить, неизвестно. Постарайся пробыть у своих друзей как можно дольше, а потом поезжай к нашей доброй тетке в Будапешт. Так решил семейный совет. Не вешай носа, малыш. Твой любящий брат Бела».