Музыканты

–  Н-нет, - чуть подумав, сказал Кальман.
– Тут что-то не то.

Преступника извлекли из чулана, где он, по некоторым признакам, утешался вишневым вареньем, и за руку отвели пред грозные очи профессора Лидля.

–  Извините, глубокоуважаемый профессор, - сказал папа Кальман, - чем проштрафился наш парнишка?

–  Он мне мешает работать!
– гневно раздувая усы, ответил Лидль.
– Только я начинаю играть, он тут как тут. Заглядывает в окна, корчит рожи. Скверный мальчишка!.. Я откажусь от комнаты, если это повторится.

–  Это не повторится, господин профессор, - заверил папа Кальман, который после всех жертв во имя Шиофока не хотел лишаться выгодного жильца.

– Но он не хулиган. Когда его сестра училась музыке, он часами просиживал под роялем. Он буквально помешан на музыке.

–  Помешан на музыке?..
– фыркнул профессор.
– А ну, что я играл?

–  Вторую рапсодию Листа, - сразу ответил мальчик.
– Переложение для скрипки.

–  Гм!.. Угадал… А ты можешь ее напеть?

И полный, несколько флегматичный мальчик без всякого смущения с абсолютной точностью стал напевать труднейшее произведение Ференца Листа.

–  Вы издеваетесь надо мной!
– вдруг вскричал Лидль.
– Этот маленький мошенник получил музыкальное образование!

–  Да, - Имре лукаво глянул на профессора, - под роялем.

–  Невероятно!
– почему-то сразу поверил Лидль.
– Мальчика необходимо учить музыке. У него абсолютный слух и превосходная музыкальная память. Он будет вторым Эрккелем, - добавил, усмехнувшись, Лидль.

–  Господь с вами!
– испугался папа Кальман.
– У нас совсем другие планы. Кем ты хочешь стать, Имрушка?

–  Государственным прокурором!
– выпятив грудь и надув губы, бойко ответил мальчик, едва ли понимавший, что это значит.

–  Вон что-о!
– разочарованно протянул Лидль и снова рассвирепел: - Тогда - пошел вон!.. Прокуроры меня не интересуют!..

Семья Кальманов ретировалась из комнаты жильца.

–  Ты с честью вышел из положения, - похвалил сына Кальман и вытащил из кармана горсть мелочи.

Сын с жадным интересом следил за рукой отца. Но тот успел подавить порыв неразумной расточительности - монеты посыпались назад в карман, остался один грошик.

–  Держи!
– важно сказал папа Кальман.
– Не транжирь, лучше брось в копилку. К совершеннолетию у тебя скопится…

–  Два гроша, - договорил сын…

…Минуло время, и все, о чем мечтал папа Кальман, обрело весомость яви: дома и виллы, отели и рестораны, летний театр и концертный зал, барочные здания бассейнов, великолепный парк, где гарцевали всадники и всадницы. Шиофок стал модным курортом. Его бескрайние пляжи были усеяны полосатыми телами - будто зебры пришли на водопой, но то вовсе не зебры, а дамы в наимоднейших поперечно-полосатых купальных костюмах. Закрывая максимальную площадь тела, костюмы начинались штанишками чуть повыше колен и почти достигали горла. Тем не менее этот туалет казался на редкость соблазнительным представителям сильного пола, окружавшим зебровидных дам. Купальщики нежились под солнцем, плескались в воде, ныряли, плавали; по голубой глади скользили яхты под разноцветными парусами, дымили катера…

А основоположник этого процветания - папа Кальман тщетно пытался спасти остатки своего состояния. Последняя надежда была на директора банка, старого знакомого, постоянного партнера по бриджу и компаньона в нескольких смелых финансовых спекуляциях. Но когда Кальман вошел в просторный кабинет директора, тот даже не предложил ему стула. Он стоял перед гигантским столом в поношенном, некогда элегантном черном костюме и пожелтевшем пластроне и чувствовал себя ничтожным попрошайкой.

–  Так вы не дадите мне отсрочки?
– с трудом проговорил он и услышал, как жалко звучит его голос.

–  Нет, дорогой. И вы это отлично знаете. Ведь когда-то сами были коммерсантом.

–  Похоже, меня окончательно списали?

–  Это вы себя списали, дорогой. Слишком азартны, размахнулись не по чину.

–  Кому обязан Шиофок своим процветанием?
– горько сказал Кальман.
– Эти парки, отели, рестораны, толпы туристов, ваш банк, даже стол, за которым вы сидите, - все это поначалу было лишь в моей голове.
– Что - не так?

–  Так, - равнодушно согласился директор.

–  Значит, я провидел будущее?

–  Конечно, провидели, дорогой Кальман, никто не собирается уменьшать ваших заслуг. Но вы - нищий.

–  А кто меня разорил? Вы. Хотя всем обязаны мне.

–  Никто никому ничем не обязан, - медленно и внушительно, как символ веры, произнес директор.
– Люди вкладывают деньги и получают прибыль… Люди берут деньги в кредит и возвращают с процентами. Если же они только берут и не могут рассчитаться, их выбрасывают за борт деловой жизни. Ей-богу, совестно говорить вам об азах коммерческой деятельности. С такими людьми можно выпить рюмку ликера, сыграть партию в кегли, обменяться анекдотами - и все! Практически этих людей уже нет, они бесплотные духи. Вы призрак, Кальман, и вам пора исчезнуть, уже пропел петух. Я устал от вас.

Кальман обвел глазами солидную обстановку кабинета: мебель «чиппендейл», английские напольные часы, портреты каких-то чванных людей в багетных рамах, в том числе и сидящего перед ним, которого он некогда за шиворот втянул в нынешнее богатство.

–  Какая же вы бездушная скотина, - сказал он тихо.

–  А вы поэт, это хуже, - и директор обрезал кончик дорогой сигары.

Кальман повернулся и вышел. Тяжелая дверь в последний раз захлопнулась за ним.

Оказавшись на улице, он выпрямился, приосанился. Пусть он проиграл, пусть он банкрот, но нынешний Шиофок был придуман им, он все-таки золотая голова, пусть не для себя и своей несчастной семьи, но для любимого города, оказавшегося таким неблагодарным. Но все равно он любит Шиофок и будет любить до последнего дня.

Он двинулся по улице, изредка раскланиваясь с прохожими и людьми в экипажах, но ни один не остановился, чтобы перекинуться с ним словом.

Лишь сильно постаревшая, но куда более дерзко рыжая, чем в прежние времена, мадам Жужа, пившая какую-то смесь со льдом в летнем кафе при своем новом и весьма презентабельном заведении, дружески приветствовала Кальмана.

–  Добрый день, господин коммерсант! Почему вы к нам больше не заходите?

–  Разве вы не слышали о моих обстоятельствах, дорогая Жужа?
– вздохнул Кальман.

–  Вы столько сделали для города, и никто не поддержал вас в трудную минуту, - искреннее сочувствие было в ее голосе.

–  Такова жизнь!
– философски заметил Кальман.

–  Хотите рюмочку чего-нибудь?

–  Спасибо, сердце пошаливает…

–  Жаль, девочки еще спят… Хотя… Марица!..

Из двери высунулась Манечка с перевязанной щекой. Кальман вздрогнул, испытав жутковатое чувство повтора уже раз пережитого.

–  Это что еще такое?
– грозно спросила хозяйка.

–  Жубы, - с трудом проговорила Манечка, вид у нее был довольно затрапезный.
– Опять режутся, теперь сверху.