Музыканты

–  Может, хватит об этом, Верушка?
– Кальман кивнул на горничных.

–  Подумаешь!
– свободно сказала Вера.
– Это никого не касается. Все мужчины ненавидят своих тещ. А мамуля такая непосредственная!

–  Слишком, - пробормотал Кальман.

Верушка подошла к зеркалу, жестом отпустив горничных.

–  Скажи, солнце, ты действительно обобрал Пуччини?

–  Нет. У нас общий первоисточник: «Сцены парижской жизни» Мюрже. Либреттисты пошли в чужой след.

–  Их пора менять, - заметила Вера (участь господ Брамера и Грюнвальда была в этот момент решена).
– Они совершенно исхалтурились. Но где был ты?

–  Возле тебя, - тихо сказал Кальман.
– Я действительно не сидел у них над душой, как прежде. Что мне оперетта, когда рядом «магнит, куда более притягательный». Знаешь, откуда это?

–  Из рекламного проспекта?

–  Нет, из «Гамлета»… Понимаешь, Верушка, это самая личная из всех моих оперетт. Ведь даже сцена под дождем взята из жизни. Помнишь, как ты меня ждала, а я тебя потерял, и потом мы встретились возле твоего пансиона?

–  Еще бы не помнить! Я этого тебе никогда не забуду.

–  Неужели ты такая злопамятная?

–  Шучу, шучу!.. Заглянем в спальню его королевского высочества и - в театр!

Они прошли в детскую. Здесь в кровати с сеткой, под бархатным балдахином, под присмотром накрахмаленной няньки, возлежал наследный принц - полуторагодовалый Чарльз.

Кальман глядел на сына больше чем с любовью - с благоговением.

–  А знаешь, он все-таки похож на меня, - сказал Кальман, любуясь прищуренными глазками ребенка.

–  Упаси боже!
– вырвалось у Верушки.

–  Что - я настолько уродлив?
– не обиделся, а приуныл Кальман.

–  Ничуть! Ты по-своему хорош. Любая твоя черта значительна, потому что на ней клеймо - Кальман. А если мальчик не унаследует твоего таланта?.. Пусть уж лучше он пойдет умом и талантом в отца, а красотой - в мать.

–  Не возражаю, - кивнул Кальман, - только бы не наоборот… Ты знаешь, я лишь однажды был по-настоящему счастлив, - сказал он самой глубиной души.
– Когда из тебя вылез этот людоед.

–  Чует мое сердце, что он не последний, - покачала золотой головой Верушка.

Кажется, Кальман впервые отправился на премьеру в отменном расположении духа…

Появление Веры вызвало в театре едва ли не большее волнение, нежели самого прославленного композитора. Дамы общебетали ее меха, бриллианты, мужчины отдали дань красоте. Вчерашняя статисточка принимала всеобщее внимание как нечто само собой разумеющееся.

И была сцена под дождем, и Вера нашла руку Кальмана, и нежно пожала, и он уже не огорчался несколько вялым приемом своего детища и порхающим по залу именем «Пуччини». Вера была благодарна ему - все остальное ничего не значило. И тут грянула ослепительная «Карамболина - Карамболетта», мелькнувшая ему из глубины печали в далекие дни, - великолепная исполнительница с волнующе-зазывным голосом и совершенной пластикой схватила зал и властно повлекла за собой. И с последней нотой определилась новая победа Кальмана - такого шквала аплодисментов не было в «Иоганн Штраус-театре» со времен «Цыгана-премьера» и «Княгини чардаша».

–  Ты - гарантия счастья, - шепнул Кальман Верушке, подымаясь, чтобы выйти на аплодисменты и восторженные вопли публики…

…- Мы опаздываем!
– кричит Вера, еще более роскошная, сверкающая и сияющая, чем два года назад, когда Кальманы отправлялись на «Фиалку Монмартра».

–  Не опоздаем, - проворчал Кальман.
– Император не может опоздать. Значит, все остальные пришли слишком рано.

–  Что ты там бурчишь, Имрушка? Опять чем-то недоволен?

–  Я люблю традиции. Мы должны зайти в детскую.

Наследный принц что-то строил из кубиков и не обратил на родителей никакого внимания, но из сетчатой кровати в бессмысленной радости загугнило новое существо в чепчике.

–  Принцесса Елизавета!
– торжественно произнесла Вера.

–  Лили… - прошептал Кальман и отвернулся.
– Не могу… сердце разрывается.

Воплощенное здравомыслие, Вера не поняла движения мужа.

–  Ты что?.. Здоровая, крепкая девочка!..

–  Но такая маленькая, хрупкая, незащищенная!..
– тосковал Кальман.

–  Ничего себе хрупкая!.. Высосала одну кормилицу, сейчас приканчивает вторую.

–  Может ли быть что-нибудь лучше детей?
– сказал Кальман.

–  Взрослые люди, если они не гады. Неизвестные величины всегда сомнительны.

–  Это не ты придумала, - Кальман глядел на Веру, словно видел ее в первый раз.
– Ты не могла додуматься до такого.

–  Ты считаешь меня круглой дурой?

–  О, нет!
– убежденно сказал Кальман.
– По-своему ты очень умна. Но только другим умом.

–  Хорошо, что покаялся. За это будешь награжден еще одной наследницей или наследником.

–  Верушка!
– растроганно сказал Кальман.
– Если тебе не трудно, то прошу еще одну девочку.

–  Принято!.. И поедем. Слушай, а ты совсем перестал бояться премьер?

–  Не знаю. Но я живу не только ими. Эта детская стала для меня важнее. И потом я верю в Губерта Маришку, как в бога. С ним не бывает провалов. Тьфу, тьфу, тьфу!..
– он сделал вид, будто плюет через плечо, и схватился рукой за притолоку.

Вера расхохоталась:

–  В глубине души человек не меняется. В знаменитом Кальмане, Муже, Отце, Хлебосольном хозяине, Короле оперетты дрожит маленький провинциальный Имрушка.

–  Возможно, ты права… - задумчиво сказал Кальман.

…Шла самая эффектная сцена из оперетты «Наездник-дьявол». Герой - лихой гусар и венгерский патриот - на всем скаку взлетает на вершину высоченной крутой лестницы и там подает императрице петицию о создании венгерского парламента. И впоследствии никто, кроме великолепного наездника и безумно смелого человека Губерта Маришки, не отваживался так играть эту сцену. Подвиг свершался скрытно от глаз зрителей, которые видели лишь результат: потрясенность императрицы и всех окружающих.

На репетициях, в том числе генеральной, Маришка великолепно выполнял этот опасный трюк, но тут конь почти на самом верху оступился, взмыл на дыбы, медленно и грозно повернулся на задних ногах и вместе с наездником грохнулся вниз. В последнее мгновение Губерт Маришка сумел выброситься из седла, конь и всадник упали поврозь. Каким-то чудом конь уцелел и поднялся на ноги. Маришка оставался недвижим. В зале царила мертвая тишина.

–  Жизнь куда богаче любой фантазии, - шепнул Кальман на ухо Верушке.
– Такого варианта провала даже я не предвидел.