My December

— На меня?

Она задерживает дыхание. Правда — ее слишком тяжело слышать.

— Не только.

И почти сразу же стон вырывается из его уст, а пальцы сильнее сжимают ее ладонь.

— Остановить? Остановить это? Драко!

— Нет. Не…

Она хочет задать свой вопрос, не касающийся того вечера. Ему больно до жути, но это единственный шанс узнать то, что ее так интересует.

Прости меня, Драко, прости меня.

— Ты хотел ударить меня? Или это были порывы эмоций?

— Эмоции.

Он чуть ли не задыхается. Тяжело дышит, глотает воздух. И давится им, делая глаза невероятно круглыми.

Нет сил бороться с этим напором, с этой мощью.

И… просто останови это.

— Ты… — она краснеет от стыда. — Ты считаешь себя похожим на отца?

— Да.

Ее сердце улетает куда-то, сквозь закрытое окно.

Не надо было спрашивать это, она перегнула палку. Это же лично его мнение, это лично его проблема.

Она бы обиделась, если бы ее так использовали. И он поступит точно так же. И будет полностью прав.

Дура, какая же ты дура, Грейнджер.

— Я, — она уже не может остановиться, — я тебе нравлюсь?

И буквально сразу у него мутнеет во взгляде, хватка слабеет. Ноги расслабляются, и тело медленно крениться в сторону.

И он ничего не видит, кроме блеклых точек.

— Нет! — кричит она.

Антизаклятие, противозаклятие.

Черт побери, она не могла его вспомнить!

Мерлин!

Его тело почти съезжало вниз, но пальцы еще пытались удержаться за ее ладонь. Голова клонилась в сторону, и все мрачнело.

— Ниас! Ниас!

Он будто просыпается. С громким вздохом, упав со стула. Его руки падают рядом с ногами, и он еле удерживается, чтобы не упасть.

— Драко! — она помогает ему присесть обратно.

Несчастный. Он был таким несчастным, словно убитый изнутри.

Он скручивается, кривясь от боли, которая медленно отступала.

— Очень плохо? — заботливо спросила девушка.

Теплая ладонь касается красной щеки, проводя по ней медленными легкими движениями.

— Убери руку, — ледяным приказным тоном.

— Что? — она попрежнему прижимает пальцы к красному лицу.

— Руку убрала, — грубо говорит он.

Она, нахмурившись, делает его просьбу.

Что, черт забирай, происходит? Она спросила все, что знала, что могла понимать. И не допустила того момента, когда ему стало слишком плохо.

— Драко, что случилось?

— Случилось?

Он с вызовом переводит взгляд на нее, и в небольших кристалликах полыхает злость.

Оттолкнувшись от парты, он встает во весь рост. Но спина еще немного наклонена, словно не готова выровняться.

— Ты воспользовалась тем, что я позволил тебе залезть в мою бошку. Ты спросила, блядь, то, что нужно было тебе, а не то, что просил я.

Он чуть ли не плевался ядом.

Ебанатка. Это так поступает святая Грейнджер?

Не был бы он в эффекте после Веритаса, давно бы психанул. Только голову разносило, а все тело рвалось на части.

Никогда он больше не будет доверять этой противно-тупой Грейнджер.

И какого хера он вообще сделал это? Доверился ей?

Его даже передернуло от этой мысли.

Довериться грязнокровки. Ахуеть. Этот ж как надо было головой стукнуться?

И, мало того, она ж еще спрашивала, что ее интересовало. Она же тупо воспользовалась им, поимела, мать ее.

— Но… Я… Драко, — ее брови взлетели вверх от бессилия.

— Но… Ты… Драко, — презрительно скопировал он ее. — Ебу я, что ты там “но”, “я”, “Драко”.

Она подскочила к нему, положив руку на плечо.

Ее взгляд перемещался по бордовому лицу.

— Ты глухая, что ли? Убрала!

Его мутило от дозы того презрения, что вылилось на него.

От презрения к ней, к ее “заботе”, к себе. За то, что он так поверил ей.

Поверил?

Да она сама даже не хотела этого. Согласилась под его напором.

И с фига ему нужно было это? Попросил бы Блейза, написал вопросы — друг бы задал все точно так, как на листе.

Но нет, блин! Нужно было прийти к ней, к этой взволновано-испуганной девушке, что стояла перед ним сейчас.

— Отойди.

Но она не двигается. Словно приросла на месте.

— Извини меня.

— Уйди.

Жалобная. Она была такая жалобная, просящая прощения.

И так было всегда — плохо поступил Драко, но никогда не извиняется. Сделает хоть что-то не так Гермиона — распинается, чтобы не держали обиду на нее.

— Пожалуйста.

Она стоит, чуть ли не плача.

Снова. Снова она сделала что-то не так. Снова она виновата.

И от этого стало еще обиднее, еще больнее невидимый кол встрял в содрогающуюся грудь.

Она не плакала, просто тяжело дышала. Вздыхала, пытаясь остановить его одним только взглядом.

Безуспешно. Это было безуспешно под его яростным расположением духа.

Горячая рука тяжело отталкивает ее от выхода, и парень быстрыми шагами направляется к двери.

Но в голове крутятся последние слова, которые так хочется сказать. Не оборачиваясь, он бросает:

— Ты поступила как тварь, Грейнджер.

И дверь с шумом соприкасается со стеной.

На дворе стояла пятница. Обычно она приносила, если не дикий восторг, то приятное ощущение — скоро выходные. А зимой радость удваивалась в предвкушении Рождества.

Сегодня же такого не было. Чем ближе был праздник, тем быстрее в ее голове крутились мысли о том, что оно ближе. Что ее смерть нависает над ней убийственным куполом.

И раздирающий страх бил по голове, вытягивая остальные мысли на второй план. И они казались такими далекими, что не было смысла их решать.

Холод каменных стен делал ее робеющий, а темнота коридоров навевала тоску. Впервые за долгое время она пошла на дежурство. Потому что старая Гермиона завопила в ней диким воплем.