My December

Прочищает горло, делая шаг в сторону западного крыла.

Гермиона молча кивает. Идет за ним, перебирая тонкими ножками. Бледная, уставшая, трепещущая.

Они идут рядом, бок о бок. Обоим неуютно, оба знают, что это не правильно, но не отстраняются. Девушка идет неслышно, не осмеливаясь даже вздохнуть, не осмеливаясь нарушить спасительную тишину. Драко рядом — это все, что ей сейчас нужно.

Она лишь изредка вскидывает глаза, чтобы посмотреть на то, как полная луна играет с его платиновыми волосами, как тени ложатся на его лицо, словно вырезанное из мрамора. Малфой делает вид, что не замечает, горделиво шагая вперед.

Справа от Драко раздался вскрик. Гермиона, не удержавшись на ногах, падала вниз. Ловкие руки парня подхватывают ее, крепко прижав к себе.

В нос ударил запах шоколада. Такой прекрасный, сладкий запах шоколада, который он был готов вдыхать часами. Ее губы были приоткрыты, а в ореховых глазах читался испуг. Тело гриффиндорки подрагивало от его близости, от холодных рук, держащих ее за талию.

Гермиона замечает его взгляд, остановившийся на ее бледных губах. Затем снова смотрит в глаза.

Губы. Глаза.

Глаза. Вновь губы.

Всего один раз. Последний. Последний раз зарыться руками в этот ореол волос, в последний раз почувствовать ее на вкус.

Неправильно?

Плевать.

Что подумает отец?

Его сейчас нет.

Грязнокровка?

Не важно.

И он делает это. Накрывает Гермиону своими губами, быстро, порывисто, осторожно. Словно вторя: “прощай”.

Они оба понимали, понимали, что это больше не повторится, но продолжали такой печальный, горький, соленый поцелуй.

Она не отстраняется, нет, лишь крепче прижимается к аристократу.

Его язык, их тела, запах карамели и шоколада. Им обоим так хорошо. Так чертовски хорошо чувствовать друг друга.

Тонкие пальчики аккуратно прочерчивают линию от подбородка к виску. Малфой вздрагивает, не отрываясь от девушки. Она так давно мечтала об этом, просто прикоснуться, просто… чувствовать… его.

Не было ни похоти, ни страсти, ни даже ненависти. Лишь отчаяние, отчаяние и жажда, которая опьяняла обоих.

Время словно остановилось. Словно отстранило их от внешнего мира. Была лишь ночь, тишина и два человека, что забыли обо всем.

Забыли. На мгновение, всего на одно чертово мгновение забыли о том, кем являются друг для друга.

И никто не жалел. Так было нужно. В последний раз. Сейчас это казалось правильным.

***

Гермиона давно надела теплую мантию и кожаные башмаки на меху. Ее сердце никак не могло сбавить темп — его прикосновения все еще горели на коже.

После того поцелуя они не обмолвились ни словом — просто шли дальше, изредка бросая друг на друга обеспокоенные взгляды.

Девушка сидела на краю кровати, вслушиваясь в каждый шорох. Драко должен был выйти с минуты на минуту. Она ждала.

Было так страшно, словно тысячи кинжалов вонзились под кожу. До того момента, как Драко уйдет, оставались считанные минуты. И в который раз за сегодняшний день Гермионе казалось, что время тянется бесконечно, будто бы кто-то наверху жаждет помучать ее.

Девушка не знала, что услышит там, за визжащий хижиной. Ее уверенность постепенно улетучивалась, уступая место панике.

Конечно, ей было важно узнать, что происходит с Малфоем. Ведь он был ее… другом? Нет, не подходящее слово. Тогда кем?

Союзником, возлюбленным, врагом, напарником? Похоже, этот вопрос останется нерешенным для них обоих. Впрочем, это было не так уж и важно. Главным оставалось то, что она волнуется за него.

Мерлин, как же она за него волнуется!

Ведь могло произойти все, что угодно. Зачем Люциусу понадобилось встречаться с сыном? А вдруг что-то случилось с Нарциссой?

Нет, Драко не переживет этого, не выдержит. Сломается, как и она.

Гермиона никогда не считала себя слабым человеком. Но когда случилась та авария, девушка почувствовала себя едва вылупившимся птенцом, которого безжалостно столкнули с дерева. И вот она осталась один на один с реальной жизнью, без уютного гнездышка, которое обеспечивало безопасность.

Осознавать все те плохие вещи, творящиеся в ее жизни, было невыносимо. Невыносимо осознавать правду, которая порой лишала Гермиону последней надежды.

Жизнь такая хрупкая вещь. Сегодня ты имеешь все, а завтра — ничего. Один день, одна ошибка, стечение обстоятельств, и твой мир разрушен.

А маглы в заумных книгах пишут, что жизнь это бесценный дар, что это чудо, данное нам богом, которое мы просто обязаны ценить. Да вот только сама Грейнджер не понимала, в чем заключалось это “чудо”. В ее жизни плохих моментов было в разы больше, чем хороших. Сплошные страдания, боль, каждый день — новая пытка. Разве она просила этого?

Нет, этого она не просила.

Сколько на Земле по-настоящему счастливых людей? Сотни тысяч? Но есть миллиарды землян, которые умирают от голода, которые лишены семьи, родного дома. Их жизнь полна испытаний, порой даже смертельных, и разве кто-то это заслужил? Так где чертова справедливость, о которой она так много читала?!

Тяжело вздохнув, Гермиона зарылась пальцами в волосы, опустив голову. И было в этом жесте что-то столь обреченное, столь вымученное. Не хотелось думать, не хотелось вообще ничего.

И тут ее слух уловил едва слышные шаги. Лакированная подошва его туфель скользила по полу. Девушка насторожилась, привстав с кровати.

— Muffliato, — прошептали ее губы.

Гермиона могла рассчитывать лишь на свою удачу и на судьбу. Не смотря на то, что снаружи темно, Драко запросто мог увидеть гриффиндорку, стоило ему просто повернуться. Но, как говорится: “жизнь без риска — не жизнь.” Во всяком случае, он ее не услышит, а там… девушка что-нибудь да придумает. Она всегда выходила из воды сухой, значит, и сейчас это может получиться.

Дверь, ведущая в коридор, еле слышно закрылась. Гермиона подбежала к ней, чувствуя, как душа уходит в пятки.

“Ну, давай же! Он уже ушел!”.

Девушка слегка отворила ее, посмотрев на право, где виднелся силуэт слизеринца. Сглотнув, гриффиндорка сделала аккуратный шаг вперед, дождавшись, пока Малфой свернет направо.

Все вокруг Драко расплывалось. Коридоры казались узкими и темными. Хотелось развернуться и убежать, спрятаться в каком-нибудь темном углу и сжаться в комок. Но не идти навстречу своей судьбе, судьбе, которую он никогда не хотел.