Мы из блюза
Шрифт:
– Ох и дерзец же вы, - смерила меня Мария Федоровна ледяным взглядом. – Дерзец и бунтарь. Никакого пиетета перед правящей династией, надо же! А ещё монархист! Вот что, Григорий Павлович. Если у вас нет сиюминутных обязательств перед моим сыном, соблаговолите проследовать с нами и дать Татьяне Николаевне урок вашей заморской музыки.
– Почту за честь, ваше императорское величество, - глубоко поклонился я, стыдясь фривольности своей выходки – а всё нервишки, спасибо господам офицерам. И послушно пошёл за царственными дамами. Выпить точно надолго откладывается. Переживем, не впервой.
***
Бледнее непрокуренного потолка,
– Господин статский советник! – голос юноши напряженно звенел, но фальши не давал. – Александр Оттович! Я прошу руки вашей дочери Надежды Александровны и приношу к ее ногам всё мое достояние и самоё жизнь!
– Внезапно… - пробормотал Юргенс. – Коля, прошу тебя, не тянись, я ж не фронтовой штабс-капитан, а всего лишь статский советник. Так что садись.
Коля послушно сел, но оставался предельно напряженным. Александр Оттович смерил его оценивающим взглядом, крякнул, достал початую бутылку коньяку и два бокала, разлил.
– Ну-с, примем по пятьдесят капель ради такого случая.
Геринг послушно пригубил отличный продукт от Шустова, а Юргенс продолжил:
– Николай, я, как отец, не имею ничего против. Скажу больше: я рад – ты давно зарекомендовал себя как здравомысленный человек, помнишь о своих корнях, достаточно обеспечен, чтобы я мог не беспокоиться о дочери. Словом, лучшего зятя я уж и не знаю, где взять. Говорю открытым текстом: я готов дать свое отеческое благословение. Но, сам понимаешь, времена за окном стоят эмансипированные, а дочь у меня одна, и против ее желания я пойти никак не смогу, если ей вдруг не захочется идти за тебя замуж. Так что допей, что там у тебя осталось, для пущей храбрости, и ступай к Надежде. Жду вас обоих.
Коля, кивнув, залпом махнул коньяк, порывисто встал и, коротко поклонившись, вышел. Александр Оттович проводил его взглядом, налил себе ещё, закурил и задумчиво посмотрел сквозь заоконный вид.
– Дети выросли, - вздохнул он. – Пора стареть. А не хочется.
Коля деликатно постучался.
– Да-а? – послышался Надин голос. – Войдите!
Всё такой же бледный, наследник славы остзейзких баронов вошел в давно до мелочей знакомую комнату любимой. Постояв несколько секунд, упал на колено перед Надей.
– Надежда Александровна! Я, Николай Карлович Геринг, на веки вечные вручаю вам руку и сердце и прошу быть моею женой!
Надя в неподдельном изумлении округлила глаза, не глядя отложила книгу, которую до того читала – «Черную стрелу» Стивенсона, - и одним прыжком бросилась Коле на шею, отчего тот, конечно же, утратил остатки равновесия и упал. Последовала веселая возня на полу, в ходе которой чопорному Коле внезапно досталась пара поцелуев, после чего влюбленные переместились на диван, где и уселись, трогательно взявшись за руки.
– Божечки, как давно я ждала, - счастливо улыбнулась Надя. – Разумеется, я согласна, мой любимый рыцарь, - и, выдержав паузу, ехидно добавила: - но с одним непременным условием!
– Я готов!
– Как ты знаешь, я очень увлечена музыкой. И, став твоей женой, я все равно не расстанусь с ней – пусть меня не манит публичность, но играть и петь для себя, для тебя и для друзей я буду непременно. И, конечно, внимательно следить за новинками музыкального мира. Ты сможешь это пережить?
Вместо ответа Коля поднялся, снял со стены гитару, наскоро подстроил – и заиграл тайком списанную из Надиной тетрадки песню.
Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине.
Мне хочется плакать от боли или забыться во сне -
Где твои крылья, которые так нравились мне?
Где твои крылья, которые нравились мне?
Где твои крылья, которые нравились мне?
Когда-то у нас было время, теперь у нас есть дела -
Доказывать, что сильный жрет слабых,
Доказывать, что сажа бела.
Мы все потеряли что-то на этой безумной войне…
Кстати, где твои крылья, которые нравились мне? [2]
Уже после первого куплета Надя села за пианино и аккуратно подыгрывала любимому.
Александр Оттович, услышав музыку, все понял верно, поэтому к тому времени, как дети, взявшись за руки, вошли в гостиную и опустились перед ним на колени, рядом не было ни пепельницы с окурками, ни коньяка, ни пустых бокалов – но непочатая бутылка «Клико» со льда и три фужера.
– Счастья вам, дети, - дрогнувшим голосом произнес статский советник и оглушительно открыл шампанское.
***
Валериан Павлович возвратился из Царского Села в, мягко говоря, крайне расстроенных чувствах. Усилием воли заставил ехать себя не домой, а на службу, потому что дома удержаться от искушения пить водку до забытья едва ли удастся. Мгновенная перемена – а для полковника она воспринималась именно так – произошедшая с императором, хоть и не была чем-то, выходящим за грань возможного, но все равно шокировала. Где тот разъяренный тиран, крывший их по матушке и угрожавший то Шлиссельбургом, то Петропавловкой? А нету. Исчез, развеялся – будто и не было никогда ничего такого, а все лишь морок, наваждение. Сгорбившийся, с потухшим взором немолодой человек что-то едва внятно лепетал, что, может, не стоит вот так вот резко, а? Люди-то, на самом деле, хорошие… Не виноватые… Слаб человек, вот и подвержен наущению бесовскому… Васильеву хватило сил сказать, что механизм запущен, и обратный ход дать, увы, не получится.
– Да? Ну, на всё воля Божья, - перекрестился император и столь же вяло и безучастно добавил: - ступайте, господа.
Васильеву невыносимо хотелось застрелиться. Вот прямо тут, на глазах у «самодержца». Просто потому, что так нельзя. Умри страшной смертью, но вот так – ни в коем случае не может позволить вести себя единоличный правитель огромной страны. «А то кирдык», - вспомнилось коровьевское присловье. Увы, но тут этот загадочный господин, кажется, прав. Жаль, револьверы сдали при входе, себе в голову пальнуть – и то не из чего. Балашов, кстати, позже сказал, что его одолевали те же мысли.
И вот уже четверть часа полковник сидел в своем кабинете, бессмысленно перебирал какие-то бумаги ни о чем и мучительно думал, что же, черт возьми, делать дальше и что теперь вообще делать.
В дверь постучали, вошел дежурный.
– Господин полковник, к вам ротмистр Потоцкий с докладом.
– Просите.
Немедленно вошёл Казимир Болеславович Потоцкий, яркий поляк, первейший щёголь во всем жандармском корпусе.
– Здравия желаю, господин полковник!
– Здравствуйте, господин ротмистр. Казимир Болеславович, служба службой, но прошу без чинов – устал.