Мы ничего им не должны!

– Ты родом южанин? Корсиканец? У кого служил? – отставной полковник, крепкий мужчина лет пятидесяти напряженно всматривался в черты лица незваного ночного гостя, пытаясь понять, не встречал ли он его раньше. Что мелькало у него в памяти, словно мелкая рыбешка играющая на солнце в пруду, но ничего вытащить сетью воспоминаний не получалось.

– Какая вам сударь разница? Два часа! – напомнил Фигнер о грядущей неизбежной катастрофе.

Одно у военных хорошо, при всех их недостатках и тупости в критических ситуациях они действуют быстро и без лишних соплей. Девчонку за считанные секунды оторвали от папаши и силой засунули под одеяло, наказав спать дальше. Полковник кинулся натягивать одежду и сапоги, а Александр в это время поспешно заряжал ему пистолеты. Воспользовавшись минутной паузой, его спутник – Фигнер не преминул сказать пару слов своей новой "даме".

– Не везет, так не везет с женщинами, была бы ты красавица постарше, хоть пощипал бы на прощанье… – в ответ это шаловливое создание, уже полностью оправившееся от первоначального испуга продемонстрировало ему язык. Александр зря опасался, девица от пережитого сегодня потрясения заикаться точно не будет, равно и мочится в постель.

– Папа возьми меня с собой! – без обиняков потребовала юная авантюристка, рассчитывая видимо на небывалое приключение, глаза у нее загорелись точно у кошки увидевшей мышь. Но это не игра и не дешевый роман – здесь убивают по-настоящему, девчонка останется дома.

– Эстер сиди тут и никуда не выходи! Господи, полон дом девок, куда их девать прикажете? Ладно, хоть племянницу скоро замуж выдам.

Втроем они выскочили, нет, скорее даже вылетели, как вихрь из передней, мимоходом опрокинув, подвернувшуюся под ноги, какую-то кадку с фикусом. Затем пути резко разделились: двое подхватив свои рюкзаки, рванули бегом прочь из города, а один с саблей, зажатой под мышкой, понесся в направлении кордегардии, он должен успеть… он успеет.

Глава 8. Маленькие ловушки большого пути

Приключения и неприятности – такие забавные вещи, всегда по непонятной причине преследуют человека, как раз в тот момент, когда он этих напастей всячески избегает. Не стали исключением из этого неписанного правила и наши путешественники. Желание отведать домашней пищи и отдохнуть хоть одну ночь по-человечески и под крышей дома завело их в итоге на небольшой крестьянский хутор, точно специально попавшийся по дороге, где за умеренную плату можно было получить все мыслимые в провинциальной глуши услуги: пищу и кров.

Крестьянин так же инстинктивно привязан к своему жилью, как зверь к своему гнезду или норе, и эта привязанность сквозила во всем устройстве добротного, даже по местным меркам каменного домика крытого аккуратной черепицей. Начать с того, что оба окна и дверь выходили на юг, чтобы обеспечить больше дарового света. Количество дверных и оконных проемов умышленно выбрано минимальное, поскольку за каждую "дырку" приходится платить приличный налог, по этой причине даже в городах сплошь и рядом встречаются дома с заложенными кирпичом "лишними" окнами. Место для хутора, на небольшой возвышенности и на самом каменистом участке годной для виноградника земли, было, без всякого сомнения, выбрано исключительно удачно. Вода по склону холма стекала вниз самотеком, не задерживаясь и подтопления ввиду разливов реки можно было не опасаться. К самому дому вели всего три высокие ступени, искусно сделанные из досок и колышков и засыпанные щебнем. Внизу по самой границе владений крестьянина, вдоль тропинки, тянулся грубый плетень, скрытый за живой изгородью из шиповника и еще каких-то колючих кустов неизвестного растения. Ограждение не против людей, взрослый человек перелезет без особого труда – непреодолимое препятствие для коз, свиней и прочей скотины. Увитая плющом решетчатая беседка, в которой были расставлены простые столы и грубо сколоченные скамьи, как бы приглашавшие путника остановится, передохнуть, выпить молодого вина и заодно перекусить немудреными деревенскими яствами. Строение закрывало своим зеленым шатром весь вид между домом и проселочной дорогой. Внутри ограды, по самому верху откоса, на клумбах перед фасадом красовались розы, левкои, фиалки и прочие неприхотливые цветы. Кусты жимолости и жасмина красиво сплетали свои ветви над кровлей беседки, хотя и не ветхой, но уже поросшей мхом. Справа от дома рачительный хозяин пристроил вместительный хлев на 3–4 коровы. Утрамбованный участок земли перед этой постройкой, сколоченной из почерневших, но крепких досок, служил двором, в углу был сложен огромной кучей навоз. По другую сторону особняка стоял навес с соломенной крышей, подпертый шестью бревнами, там хранился виноградарский инструмент, пустые бочки и вязанки хвороста, наваленные вокруг выступа, образованного домашней печью, топка которой в крестьянских домах почти всегда устроена под колпаком очага. К дому примыкал большой и ухоженный виноградник, предмет неустанной заботы владельца, обнесенный живой изгородью и заботливо обработанный, как у всех местных крестьян принято: земля была так хорошо удобрена, лозы так умело рассажены и окопаны, что ветви их начинают зеленеть и со временем плодоносить первыми на три лье в окружности. За тою же оградою кое-где покачивались жидкие верхушки фруктовых деревьев – миндальных, абрикосовых и слив. Между виноградными лозами обычно сажали картофель и бобы – ни один квадратный метр плодородной почвы не должен пропадать впустую. Кроме того, к усадьбе принадлежал еще расположенный позади дворика и вытянутый по направлению к реке большой участок, сырой и низменный, но весь без остатка занятый полезными посадками. Чрезвычайно удобное место для разведения излюбленных овощей рабочего люда: белокочанной капусты, огурцов, чеснока и репчатого лука – и все огорожено забором-плетнем с широкой калиткой, в которую с трудом проходили возвращавшиеся с пастбища тучные коровы, меся по дороге копытами землю и роняя по пути дымящиеся навозные лепешки.

Внутри все и мебель и посуда оказалось под стать небогатому жилищу пейзанина, сумевшего в бурные годы революции урвать правдами и неправдами неплохой кусочек земельных владений соседнего монастыря или репрессированного конвентом роялиста-помещика. Хотя в крестьянском обиходе для стряпни обычно употребляют только два предмета – сковороду и котел – в этом доме в виде исключения имелись еще две огромные медные кастрюли, подвешенные под колпаком очага над переносной плиткой. Несмотря на такой признак зажиточности, вся остальная обстановка соответствовала внешнему виду дома. Вино, предназначенное не для продажи, а для собственного потребления, хранилось в глиняном кувшине, столового серебра в доме сроду не водилось – ложки были из дерева или металлические оловянные, вилок не было и в помине, зато тарелки и блюда – фаянсовые. Вокруг основательного дубового стола столпились, словно цыплята возле курицы, некрашеные грубые и тяжелые стулья, пол в жилище правда был земляной – доски стоят слишком дорого – недоступны простому крестьянину, но чистенький и заботливо посыпанный желтым речным песочком. Каждые пять лет по давней традиции стены белились мелом, равно как и массивные балки потолка, к которым были подвешены на крюках куски копченого свиного сала, вязанки лука, пакеты со свечами и мешки для зерна. У глухой стены в древнем ореховом шкафу, стоявшем рядом с хлебным ларем, лежало кое-какое белье, сменное платье и праздничная одежда всей семьи. Из предметов роскоши в наличии было разве только ружье на стене возле очага, но огнестрельное оружие у местных жителей встречается часто, даже пожалуй слишком… Никто не встретил путников, прошедших через калитку заливистым лаем – не держал крестьянин в своем хозяйстве и сторожевого пса, не принято здесь, еще недавно собаки были типичной принадлежностью только господского дома.

Гостеприимным владельцем этого маленького уголка Франции оказался некий "папаша Фуршон", так обычно принято величать на селе домохозяина и главу семейства, впрочем на вид мужику, как и его супруге было не более сорока. Семейство у Фушона оказалось на удивление небольшим: жена и две несовершеннолетние дочери, правда позднее из разговора с хозяином выяснилось, что были у него еще и взрослые сыновья, но они по разным причинам отсутствовали: один подался в город на заработки, другого забрали в прошлом году конскриптом в армию. Нельзя сказать, что незваных гостей, "не пойми кого" сразу приняли радушно, но прирожденное умение Самойловича ладить с людьми и несколько серебряных монет быстро прорвали плотину недоверия.

Особое внимание сразу же привлекла к себе старшая дочь хозяина, девица в юном возрасте, что называется шекспировской Джульетты. Анна-Мария, простая крестьянская девочка, была не по летам развита, что свойственно многим натурам, которым суждено так же преждевременно увянуть, как преждевременно они расцвели. Тоненькая, хрупкая, смуглая, как листок табака, миниатюрная, девица была не по росту сильна, в чем вскоре убедились оба Александра, ни Сашка и Самойлович не удержались от соблазна и соответственно предприняли попытки ухаживания. Француженки в провинции, как правило, в массе красотой не отличаются, но эта молоденькая девушка была приятным исключением, совсем как в старой оперетке "Соломенная шляпка", где там Миронов напевал: "Зубки жемчуг, а губки – коралл, хороши так же взгляд и улыбка…" Расстояние между нижней губой и подбородком было так мало, что, взяв Анну за подбородок, вы обязательно задели бы и губы, но вы не замечали этого недостатка, любуясь красотою ее зубов. Вы невольно наделяли душою эти блестящие, гладкие, прозрачные, красиво выточенные зубки, которые не скрывал слишком большой рот с губами, похожими на причудливо изогнутые кораллы. Ушные раковины были так тонки, что на солнце они казались совсем розовыми. Цвет лица, хотя и немного смуглый, однозначно говорил об удивительной нежности кожи. Если правы некоторые знатоки, утверждающие, что любовь основана на прикосновении, то нежность этой кожи, несомненно, волновала так же сильно, как запах дурмана. Грудь, да и все тело поражали своей худобой и изящностью, но в соблазнительно маленьких ножках и ручках чувствовалась необычная нервная сила, живучесть организма. Сашке девица напомнила почему-то Марину Влади в юности, память услужливо подсунула скверную черно-белую фотографию из какого-то журнала. Тут скорее всего сработала установка даже не на внешнее сходство, а на стереотип поведения, каким запомнилась актриса по кинофильмам.

Вот только в руки эта привлекательная "ласточка-рыбка" упорно не давалась, ласки, объятия и поцелуи – пожалуйста, под юбку – никак, вырывается девчонка, вплоть до драки: обет видите ли она дала остаться до свадьбы девственницей. Резонное замечание Фигнера, что, дескать мужу все одно больше достанется, действия не возымело и пришлось удовлетвориться в основном внешним осмотром, да "ощупом". Вдвойне удивительно, особенно если учесть, что вела себя молодая особа с ними более чем "вольно". Обладательница редкого двойного имени то и дело с какой-то развратной кокетливостью покачивала, как бы встряхивала бедрами, отчего при каждом шаге колыхалась ее белая в синюю полоску юбка. Не давала она покоя ни Александру, ни его спутнику весь вечер, то на колени залезет на правах полу-ребенка вслед за сестрой, то толкнет как бы случайно, а уж глазками шаловливыми прямо насквозь прожигает, точно неизвестными еще в 1800-х лазерами. На младшую, 3-х или 4-х летнюю сестренку внимания, по вполне понятной причине гости не обратили, та находилась в столь юном возрасте, что ее можно было счесть еще существом бесполым. Александр даже имя девочки не запомнил, тем более что мать и старшая сестра каждый раз называли ее иначе, различными детскими прозвищами.

– Играется, травит нас дрянь такая… – сказал тогда в полголоса разочарованный Самойлович, а его собрат по несчастью вынужден был согласиться с таким точным определением.

Обет, обет… обед – накормили у папаши Фушона их распрекрасно, до отвала поэтому вскоре кокетничавшую напропалую Анну-Марию не сговариваясь решили оставить в покое. Разве, только пощипывали Аньку временами за круглую попку, благо девчонка не возражала и не шумела лишний раз по этому поводу. Все эти "развратные действия" происходили прямо на глазах у родителей девушки – нравы на селе простые, близость к природе сказывается. Разве только безуспешные попытки сблизиться предпринимались в отдалении: на заднем дворе возле уборной, в разросшемся до состояния джунглей винограднике, или в уютной беседке.

Скорее всего так все бы и закончилось без каких либо происшествий, но наступил вечер. Деревенские жители свечи экономят и спать ложатся сразу, как только на улице стемнеет. Сашка и его компаньон отправились на чердак, чтобы не стеснять хозяина и его семью, все равно в доме кроме супружеского ложа других кроватей и коек не было. Если в стены папаша Фушон вложился по полной, сразу видна хорошая профессиональная кладка и материал использовали прекрасный, то на потолок не то денег не хватило, не то данный элемент конструкции жилища был сочтен незначительным. Все выглядело как в старом добром советском гараже, кое-как струганные и плохо необтесанные толстые доски, положенные поверх сосновых балок. Земли для тепла как в России в этих южных краях на потолок не подсыпали, зато там нашлось немало свежего сена, а что еще надо для ночлега усталому путнику с дороги? За годы странствий и походов Сашка настолько привык к этому "естественному матрасу", что когда случалось спать на нормальной кровати, то зачастую чувствовал себя "не в своей тарелке".