My Ultimate Winter Playlist or Let's Do It

– Постой так еще немножко, - проскулила я.

– Ты это говорила пять минут назад, - голосом строгого отца семейства возразил он. – Мое терпение лопнуло, - Бенедикт подхватил меня на руки и потащил в ванную, на пороге опустил на пол.
– Дальше сама?

Я, ворча, как гном из «Белоснежки», оторвалась от него и поплелась к зеркалу снимать украшения и смывать штукатурку. Он забрал склад металлолома с полочки и повесил на душ полотенце. Когда я скинула с себя платье и решила попросить его потереть мне спинку, то, обернувшись, увидела только закрытую дверь. Какие мы культурные, надо было брать такси, а то все шампанское насмарку. «Ну, Камбербэтч, погоди! Я только выберусь», - повторяла я вот уже которую минуту и все никак не могла заставить себя выйти из-под душа. Еще рывок, увещевания себя любимой в необходимости оторваться от горячей воды, мысли о потребности делиться благами цивилизации. Завернулась в полотенце и побежала радовать Бенедикта освобождением ванной. Ага и уже, в спальне темно, хорошо, что я не гасила свет в ванной, тихо, как на кладбище в полночь, и так же никаких признаков жизни. Это несчастье спало и видело не первый сон.

Дело Ваше, мистер Выпри Свою Уставшую Девушку В Ванную И Развались На Всю Кровать. Я взяла свою родную “ежевику” с прикроватного столика и полезла в дебри шкафа. Открыла сумку, которую мы не успели распаковать, и зарылась в нее в поисках футболки и шортов. Шорты я нашла почти сразу. Это голубое чудо с оборочками тяжело не найти хотя бы наощупь, а вот футболка затерялась в трижды перерытых шмотках. Ну и черт с ней, буду спать, как есть, иначе рискую заснуть головой на полке. Я натянула шорты, которые ни от чего не спасали, и рухнула на кровать, стукнувшись лбом об локоть Бенедикта. Мне захотелось вспомнить свое свободное владение ругательствами на пяти языках, а ему хоть бы хны. Развалил свои руки на все подушки. И где мне прикажете голову положить? Правильно, на его могучей мужской груди, пусть знает, что оккупация территорий чревата проблемами с дыхалкой. Я скромненько умостилась с краю и поняла, что топлес дресс-код у нас общий, он тоже был только в пижамных штанах. Вскоре со своей скромностью я сползла на простыню, мне это дело, ясен пень, не понравилось, поэтому я протянула руку, нашаривая место для парковки и…увлеклась. Провела рукой по торсу, по груди, почесала за ушком, как кота, ноль реакции, потерлась щекой, поцеловала. Ага, Спящая красавица невозмутима, как Сиддхартха Гаутама. Я улеглась на него поудобнее, пусть завтра, когда проснется, локти кусает. А пока главное, чтобы мои соски не пробили самый короткий путь к его сердцу, который, по словам скелета из «Басен из склепа», лежит через ребра.

***

Проснувшись, локти кусала я. Спасибо, работа. Все эти утренние просыпания вконец убили во мне сову. Теперь я, как раненая в голову птица, вставала в такие часы, о существовании которых еще пару лет назад вовсе не знала. Я прищурила глаза, навела резкость, отлично, восемь утра. Отвернулась от Бенедикта, попыталась свернуться калачиком и забить на взбесившиеся внутренние часы, но нет же. Меня начали одолевать мысли о кофе с тостами, спасибо, что не о гегелевской философии политики. Опять повернулась и попробовала распластаться на торсе своей Спящей красавицы, которую мои передвижения по кровати тревожили так же, как Маттерхорн полеты птиц и майские грозы.

Сон ушел и даже сладкого послевкусия не оставил, только желание дозы кофеина и контрастного душа. Делать нечего, я пошла к шкафу совершать попытку найти футболку засветло. И вот удача, она оказалась на самом верху завала. Я подобрала безразмерный кусок хлопка и поплелась принимать водные процедуры в сочетании с мыльными операми. Если что, я заранее чхала на соседей, которых не приведут в восторг мои вокальные данные.

– Доброе утро, - пробормотало оно из кровати и улыбнулось. Я тоже не сдержала улыбки, увидев его заспанную и такую милую мордашку, помятые кудряшки и то, как он неуклюже справляется со своей отлежанной рукой (спасибо мне), пытаясь подпереть голову. – Что так рано? Уже распланировала день по часам?

Смотря на этого вальяжного англичанина, во мне проснулось желание смачно зевнуть и свернуться калачиком под батареей, но я подавила его, потянувшись и поточив когти о дверной косяк, а потом оперлась на него и коварно улыбнулась.

– Что это у тебя на футболке? – спросил он, я изобразила саму невинность и непонимание. Расправила принт и удивилась тому, что обнаружила. Да, неужели. – Вот только не надо разыгрывать «Эпоху невинности». Где ты этого мужика нашла?

Этот мужик лежал сейчас передо мной и возмущался, оригинал мужика. А тот, что на футболке, скромно подпирал полуразмытую стену, на которой было написано «DirtyDirty Girls Love», а под ногами авторы футболки сверхъестественным образом уместили «Benedict Cumberbatch». Не спрашиваете, где я достала шедевр. Когда я это увидела, то смеялась, как еще не смеялась ни над одним современным мыльным романом, а потом поняла, что это судьба, купила и забыла ее до того, как начала паковать чемодан на Берлин. Тут-то она сама и всплыла из завалов футболок для спанья. Я безропотно приняла знак свыше. Пока Бенедикт возмущался по поводу моего внешнего вида, я и знак свыше уже скромненько умостились у его ног на кровати.

– Хеллс, - протянул он, видимо считая, что произнесение моего имени призовет мелкую негодницу, то-бишь меня, к ответу. Я только захлопала ресницами, потупила взор и начала колупать пальцем кровать (за неимением печи пришлось браться за подручные средства). – Иди сюда, - он протянул ко мне руки, я, все еще изображая крайнюю степень кисейности, пододвинулась ближе. Он присел в кровати, опершись о спинку, и притянул меня поближе. Я села к нему на ноги, потерлась носом о его нос и скользнула своими губами по его губам:

– Доброе утро.

– Кто заговорил? – с театральным удивлением воскликнул он. – Я тебя еще раз спрашиваю, что это? – для наглядности он оттянул пальцем ворот футболки и провел по нему. Нагнись он немного в мою сторону, и ему открылись бы совсем другие пейзажи. Я решила помочь ему, сама подалась вперед и снова скользнула по его губам, куснула за мочку уха и спросила:

– Чем тебе футболка не угодила?

Он отстранил меня, вспомнив о компрометирующей детали гардероба:

– Я сейчас выкину этого лишнего мужика вон из нашей кровати!

– Да, пожалуйста, - сказала я, чуть не смеясь от его наигранной сцены праведного гнева, и подняла руки. Он удивился, недоверчиво посмотрел на меня, я продолжала изображать болельщицу, только вот помпонов не хватало, сообразил, что я серьезна, как никогда, сорвал с меня футболку и закинул трехочковый, даже не задев спинку кровати.

Мы на мгновение замерли. Я попыталась сделать глубокий ровный вдох, но встретилась взглядом с Бенедиктом, посмотрела в его уже темно-голубые глаза-бездны, и воздух в легких разрядился электрическим разрядом, пульс сбился, движения и поступки уже не принадлежали мне. Как и его ему.

***

Он положил меня в нагромождение подушек, удивительно, когда они превратились в беспорядок, и убрал со лба непослушный локон, я провела рукой по его кудрям. Столько чувственности в простых движениях, ток на кончиках пальцев, тепло каждого движения. Бенедикт склонился ко мне, еле коснулся моих губ, оставляя на них след желания.

– Я так не могу, - выдохнула я, пытаясь сохранить хоть каплю рассудка, - этот парень смотрит на нас, - я указала в сторону лампы, на которую он со снайперской точностью забросил футболку. Бенедикт, даже не оборачиваясь, кинул туда подушку, лампа пошатнулась и упала в кресло.

– Еще какие замечания? – его хриплый голос, сходящий на нет, был полон нетерпения. Не одна я теряю контроль над собой.

Слышу его осипший голос и растворяюсь в совершенно другой действительности, где что бы ни произошло вечные восемь двадцать шесть, за окном теплые лучи холодного оранжевого солнца пытаются проложить путь в номер, перепрыгивают через оконную раму и скользят к кровати, играют на белых простынях, на нашей коже, дотрагиваются до его скул, расцвечивают мои волосы, спускаются к бедрам вместе с его рукой, обследуют плечи, застывают в межключичной впадинке, я делаю вдох, золотой с красным отливом свет разливается по груди. Мир замирает в покадровой сьемке, вдох, движение, ощущение, выдох, стоп-кадр.

Бенедикт вторит движению солнца, кончиками пальцев проводит по острым ключичным косточкам так, словно может пораниться, спускается ниже до солнечного сплетения, туда, куда еще не добралось утро, медленно указательным пальцем проводит по животу и останавливается у кружева шорт, обратный путь осязают его губы. Я почти исчезла в ощущениях, они обволакивают, одурманивают, как ритмы трип-хопа, сила тактильных ощущений превращает каждое из них в трип, только стук сердца, его и моего, как ломаный ритм Massive Attack, говорит о том, что мы еще живы. Я хватаюсь за ошметки реальности, как могу: смыкаю пальцы на его плечах, впиваюсь в кожу ногтями, притягиваю его к себе.