Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

— Где штаб?

У входа в харчевню толпились лесорубы. С ними весело разговаривала девушка, которую он в прошлый раз принял за дочь хозяина. Нет, дочь трактирщика не стала бы так смеяться сейчас, и он напомнил ей:

— Ты, дочка, говорила, что у вас снеди хватит на две тысячи таких голодных бродячих отцов, как мы. Ну что ж, накрывай столы!

И, не выслушав ответа смутившейся девушки, он пошел внутрь.

Столы были отодвинуты к стенам. Айно торжественно восседала на груде конфискованного оружия, на сдвинутых столах сладко спал молодой лесоруб.

— Садись, Лундстрем, — приветливо сказал Коскинен, — кофе сегодня дешев, ровно вдвое, полмарки стакан, — и сразу же обратился к группе крестьян, обитателей деревни.

Преувеличенная серьезность их речи и медлительность движений выдавали большое, с трудом сдерживаемое волнение.

— Ну что ж, товарищи, — ласково сказал Коскинен, обращаясь к самому старшему из них, — чем могу я быть вам полезным? Или вас не удовлетворяет оплата, предложенная за перевозку начальником хозчасти товарищем Олави? Садитесь, пожалуйста. — Но, увидев, что все табуретки заняты, Коскинен сам встал.

Олави стоял рядом с Коскиненом.

Помолчав с десяток секунд, как положено правилами приличия, старший сказал:

— Нет, оплата совсем не плохая. Особенно если для верности вперед заплатите.

И хозяева удовлетворенно закивали головами.

— Что же, можно половину вперед. Олави, ты сейчас тогда с ними рассчитайся. Ну что же вы стоите? С оплатой дело урегулировано.

Тогда снова заговорил старший:

— Видишь ли, товарищ начальник, в нашей округе очень много медведей.

— Что же, мы вам всех вывести не сможем.

— Нет, не о том мы говорим. Сколько убьете, столько и ладно. Мы и сами с ними хорошо справляемся. Только охотничье оружие нам нужно.

— Ну нет, товарищи, поделиться своим оружием с вами я не могу, по секрету говоря, нам и для батальона не хватает.

— Да мы вашего не просим, мы о своем печемся.

И старик показал на груду оружия, на которой торжественно сидела Айно.

— Конфисковали наше оружие. Без другого на худой конец обойдемся, а без охотничьего никак.

Олави подошел к груде. Он еще не успел принять оружия и раздать его третьей роте. Не пришлось долго разглядывать, чтобы убедиться, что около половины оружия было охотничьим. Преобладали охотничьи винчестеры.

— Они правы, — спокойно доложил Олави начальнику.

— Выбери сейчас же, Лундстрем, охотничье оружие и отдай под расписку этому товарищу. — Коскинен показал на старшего крестьянина.

Крестьяне одобрительно закивали и зашептались.

— Произошла небольшая ошибка, товарищи, — спокойно объяснил Коскинен. — Мы у крестьян никакого имущества не отбираем, мы их друзья, и, когда мы придем к власти, сразу же все крестьяне получат казенные и помещичьи земли и леса. Оставьте себе охотничье оружие и бейте медведя, лося и дичь на здоровье.

Лундстрем выбрал из груды охотничьи ружья, написал расписку. Старший внимательно прочитал расписку, подняв при этом очки с носа на лоб, пересчитал оружие и затем старательно чернильным карандашом вывел свою подпись.

— Все в порядке, товарищи.

— Я боялся все время за Инари, он все еще не понимает, как важна для нас крестьянская поддержка, — как бы про себя сказал Коскинен.

В комнату вошел с группой своих ребят Вирта. И Коскинен приказал ему:

— Вторая рота выступит на соединение с первой через четыре часа. Обозы и третья рота выходят через четырнадцать, около шести утра, чтобы к вечеру прибыть, уже минуя хутора, в Куолаярви.

«Он говорит так, как будто Куолаярви уже захвачены нами», — подумал Лундстрем.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На улицах горели костры.

Слышны были ржание лошадей и громкие разговоры невидимых в темноте людей.

И оттого, что люди эти не были видны, их казалось бесконечно много. И ощущение множества людей, идущих вместе на одно и то же дело, на одни и те же трудности, страдания и радости, волновало и одновременно успокаивало уверенностью в своей силе и непобедимости. Шутка ли сказать, сколько народу шло заодно в этих малолюдных северных районах Похьяла.

Лундстрем впряг отдохнувшую лошадь управляющего в сани.

Кучер сладко спал в помещении харчевни.

«Пусть спит, холуй, до второго пришествия», — подумал Лундстрем.

Когда Коскинен выезжал из деревни, его неожиданно окликнул старик, тот, что говорил от имени делегации, пришедшей за охотничьим оружием.

— Вы уходите?

— Да.

— А когда вы снова придете к нам? — и в голосе его звучала надежда.

— Не беспокойся, мы еще вернемся, — ответил Коскинен и дернул вожжи. — Мы еще вернемся, Суоми! — громко повторил он.

«Разве мы покидаем Суоми?» — подумал Лундстрем, и сердце его сжалось.

Метрах в двухстах за околицей через сетку зачастившего снега пробивалось пламя костра первого дозора. У костра дежурили часовые. Они в темноте, не узнав Коскинена, спросили пароль.

— Все отлично, — сказал Коскинен, отъехав.

Лундстрем в одном из дозорных, к своему удивлению, узнал почтальона. На его вопрос дозорный махнул рукой.

— Пусть письма сами ходят.

Темнеют спины последнего ряда лыжников второй роты.

Кто-то идет рядом с санями и разговаривает с Коскиненом. Я хорошо запомнил фамилии партизан и даже во тьме различу их лица. Кианто, Кивинен, Вянеля, Кяльмин, Керанен, Викстрем, Линола, Курвинен, Ниемеля, Кяркенен, Хольман, Сванде, Вайсонен, Эмиль Ватери, Лаура Хирвонен, Альбин Пеланен, Август, Малинен-Ренге, Вилле-Элиас, Матсон. Но разве перечислишь поименно всех участников этого зимнего, неповторимого снежного похода, прошедших сотни километров в нестерпимом морозе, в полярных тундрах в феврале 1922 года, восставших, чтобы отвести удар от единственной в мире Страны Советов?

Разве точно припомнишь, что случилось в каждой пройденной деревне в эти дни февраля?

Переход и потом сон, дежурство у костра, перекуры, холодная закуска и ледяной ветер в лицо.

Одна деревня была похожа на другую.

День переходил в ночь, ночь в день, и трудно потом было припоминать, что когда произошло. Так это было все быстро и неожиданно.

Лундстрем проснулся оттого, что сани внезапно остановились. Он открыл глаза, и сразу на его веки опустилась и растаяла липкая мохнатая снежинка. Было темно. Шел снег.