Мы все умрём. Но это не точно
Шрифт:
— Мне когда-то тоже было страшно, — тихо проговорил он вслух. В голове ощущалась легкая пустота. Хотелось сбросить последний камень, лежавший на душе, и воспарить ввысь. — Знаешь, когда собственное тело становится твоей тюрьмой. Я думал, что никогда не выберусь из этого кошмара, и даже смирился, но мне все равно было очень страшно. Зато с тех пор я не боюсь чудовищ.
Гермиона лежала, прикрыв глаза, и, кажется, вовсе его не слушала. Теодор нежно убрал с её лица прядь и еле слышно добавил:
— Я теперь сам стал таким.
Её расслабленное тело блестело от пота, она медленно и ровно дышала, будто спала, и Тео подумал, что она вовсе не слышала его исповеди.
— Оставь всё в прошлом, — не открывая
Нотт неуклюже помог ей встать и перебраться в комнату. Абсолютно голые, мокрые друг от друга, укрывшись одним пледом, они наконец-то заснули. Не чувствуя ни холодного ветра, дующего сквозь щели в окнах, ни тревоги прошлого вечера, ни дикого воя прошлого, только лишь обычное, простое умиротворение. А Теодор бы ещё добавил что-то про странное ощущение свободы, но на этой мысли его сознание погрузилось в тёплый, обволакивающий сон.
Комментарий к 22. Контроль
Атмосфера к главе: https://pin.it/2MKBhCj
Пробую новый формат с видео: https://t.me/c/1865953043/102
========== 23. Кто не спрятался ==========
Нотт сладко потянулся и расслабленно прикрыл глаза. Перед ним на столе лежал открытый зачарованный блокнот с одной-единственной строчкой.
«Кажется, Грег умирает…»
Где-то в глубине комнаты вновь раздался протяжный, сиплый стон с нотками предсмертной агонии. На страницах блокнота тут же проступило ответное «Бегу», и губы Теодора расплылись в довольной улыбке. Гермиона избегала его уже неделю. Она появлялась в квартире только тогда, когда самого Нотта дома не было, и такое её поведение будило в какие-то новые, непонятные эмоции. Её хотелось догнать, сжать и не отпускать. Пьянящий азарт бурлил в желудке словно выпитая залпом бутылка шампанского.
И это казалось странным.
Девушки в его жизни приходили, уходили, и это уже стало таким же естественным, как круговорот воды в природе. Даже в то утро, когда он проснулся в кровати один, Теодор выдохнул с искренним облегчением: ему не пришлось ей как-то неловко врать и что-то объяснять. Но уже на второй день Нотт поймал себя на мысли, что слишком часто вспоминал о ней. Где она? Чем занята? У кого теперь живёт? Почему не обратилась за помощью к нему, как и предполагалось? Зачем он вообще о ней думает? Немного поразмыслив, Тео пришёл к выводу, что Гермиона была первой, перед кем он настолько раскрылся. Пусть даже на один вечер, но раньше никто, кроме Малфоя, не знал о том, что он произнёс тогда вслух. Зачем Теодор вообще что-то сболтнул Цветочку, сам сказать не мог, никак помутнение рассудка случилось. Но при этом ему стало как-то спокойнее. Будто эти слова, разделенные с ней, утратили свою тяжесть… На третий день Теодор неожиданно для себя осознал, что хочет её увидеть, прикоснуться, услышать голос, но Грейнджер опять ответила, что занята.
От скуки Нотт вспомнил про дневничок Гермионы в своём рюкзаке и потратил остаток дня на чтение её записей. Он водил пальцем по страницам, иногда улыбаясь забавным моментам, иногда хмурясь, а в какой-то миг даже вновь ощутил то странное чувство, когда девочку захотелось прижать к себе, спрятать и никуда не отпускать. Теодор перечитал дневник несколько раз и узнал о ней всё: любимое число, детское прозвище, когда и с кем впервые поцеловалась, о ком и о чём мечтала, что после встречи с Василиском в Хогвартсе она панически боялась змей, но каждый раз боролась с этим страхом, гуляя по какому-то террариуму.
И ему этого всего оказалось мало. Словно чайная ложка воды для высушенного колодца. Эти мысли и моменты ему не принадлежали, они были просто украдены им. Теодору же вдруг захотелось ощутить всё самому: сходить вместе с ней в террариум
и погладить змей — он бы доказал ей, что это не страшно. Он бы показал ей, как правильно делать взмах палочкой, чтобы перекрасить предмет в другой цвет, и они бы вдвоём поупражнялись на волосах Малфоя. Тео научил бы её летать на метле, и они вместе ощутили бы, как отчаянно замирает сердце на большой скорости…Но на все его послания в блокноте она отвечала коротким «Позже».
Так прошла неделя, а Грейнджер всё продолжала успешно его избегать. Как девочка подгадывала нужный момент, Нотт не знал, но в том, что она приходила к ним каждый день, сомнений не возникало. Гермиона всегда оставляла на столе Костерост, спрашивала у Грега про Малфоя, а потом исчезала, словно её здесь никогда и не было. Иногда Тео заставал лёгкий цветочный шлейф духов, один раз на столе стояли тёплые шоколадные маффины, а в другой Грейнджер так спешила исчезнуть, что бросила недопитый чай и забыла одну перчатку. Кое-кто, видимо, всерьёз решил поиграть с ним в прятки… И, это казалось любопытным.
Где-то за спиной протяжно скрипнули диванные пружины. Грег, который, в отличие от Грейнджер, не успел вовремя спрятаться от Нотта, поворочался, приподнялся на локтях и, обведя комнату мутным взглядом, еле слышно прохрипел:
— Воды-ы, — голос Гойла звучал так, словно ему в рот насыпали добрый фунт сухого песка и заставили проглотить всё одним махом.
Теодор не спеша достал из кармана клубничную магловскую жвачку, один за другим оторвал блестящие кусочки фольги и закинул пару подушечек в рот.
— Пи-и-ть, — продолжал тянуть Грег.
Тео медленно разжевывал жвачку, похрустывая на зубах сахарной глазурью и внимательно разглядывая хрипящего Гойла. Тот вяло махнул рукой и снова протянул долгий, жалобный звук. Нотт старательно надул сладкий розовый пузырь и звонко лопнул его. Вместо жалости он испытывал желание пнуть Грега посильнее. Соберись, нытик. Круциатус Лорда выдерживал молча, а тут… Теодор выдул ещё один пузырь, больше предыдущего, опять звонко лопнув его. Жвачка налипла на подбородок, и он отлепил её пальцами, мысленно выискивая в душе последние крохи терпения.
С одной стороны Грег раздражал своим нытьём, но с другой - виновником его состояния являлся сам Теодор. Поэтому помедлив, он всё же натянул самую сочувствующую улыбку, смочил махровое кухонное полотенчико водой из под крана и приложил ко лбу друга.
Грегори выглядел откровенно плохо, и это было хорошо.
Нотт замер, оценивая результат, поправил мокрую тряпочку, чтобы лежала ровнее, заботливо подоткнул одеяло и вновь окинул взглядом — да, так смотрелось даже эффектнее. Внимательность к деталям — вот что истинно важно. Тео ещё раз оглядел комнату, подмечая незаконченные штрихи. Гермиона должна вот-вот появиться, и требовалось, чтобы всё выглядело идеально. Штор в этой квартире не водилось, поэтому для создания атмосферы болезненного полумрака Теодор стянул простыни со всех кроватей и занавесил ими окна. Вот так, чтобы было темно, как в склепе. Потом поджёг веточки полыни и ещё каких-то пучков цветов, позаимствованных у Бруно, и прошёл с ними по всем углам. Комната наполнилась прекрасным, оккультным ароматом жжёной травы, словно созданным для отпевания покойников.
А отпевать действительно было кого.
В центре комнаты на диване с самым умирающим видом возлежал Грегори Гойл. Нотт и его пристроил так, чтобы болезненный вид и лихорадочно красные щёки сразу бросались в глаза. Тео высунул кончик языка, выставил большой палец вверх и взглядом художника окинул пространство. Правильную геометрию тоже следовало соблюсти, но в этой картине чувствовался лёгкий диссонанс. Теодор придвинул к дивану столик, аккуратно расставил в лучшем ракурсе десяток пустых бутыльков из-под зелий и отошёл на пару шагов, вновь оценивая результат.