Мы встретились в Раю… Часть вторая
Шрифт:
* * *
Берегись, мол: женщину во мне разбудил ты! — ты предупредила. Если б знал ты, что это за сила, ты бы осторожен был вдвойне! Берегись? Тревожно станет мне, но с улыбкой я скажу, беречься? ведь беречься — можно не обжечься, а какой же толк тогда в огне? * * *
В ночь карнавальных шествий, масочных королев, Ваше Несовершенство, я понесу ваш шлейф. Сделаю вид, как будто Вы недоступны мне, робким и страстным буду (на шутовской манер). А на рассвете липком Вас, одуванчик мой, сумрачный сифилитик стащит к
ПИКОВАЯ ДАМА
COMMEDIA DEL ARTE
* * *
Моей души бегонии и розы дремучей ночью, словно дикий тать, я поливаю медным купоросом, чтобы не смели больше расцветать. Я буду жить, добрея и жирея, не зная слез, не ведая тоски. Душа — не место для оранжереи, мне надоело холить лепестки. А вам не жаль? — ночной случайный зритель бестактно спросит. Я отвечу так: мне не понять, о чем вы говорите — о купоросе или о цветах. * * *
Я в краю метели и бурана, там, где валят лес и роют торф. На пластинке — Катули бурана, гармоничный, страстный Карел Орфф. И хрупка окна поверхность, и млечна, как устали стекла вьюгу держать! Эта Лесбия! Зачем она вечна?! И куда мне от нее убежать? А время катит тяжелей и заметней. Я повторяю вслед за диском затертым: Катулл измученный, оставь свои бредни: ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым. 130. СТИХИ К ИРИНЕ
* * *
От твоей моя обитель — ровно рубль. Счетчик щелкает. Водитель крутит руль. Фонари дневного света мимо глаз. Я гляжу картину эту в сотый раз. Ах, киношные билеты — заплати! Хорошо, что нынче лето, ну… почти. Не копейка, не полушка — целый рубль! Дверь такси — кинохлопушка: новый дубль. * * *
Покуда нет, не страх любимого лица, но что-то там, в глазах, обрушивается. Логичен, как загон, заплеванный подъезд, истончился в картон несомый нами крест. Стечение примет, хоть не в приметах суть. От дыма сигарет уже не продохнуть, не повернуть назад, недолго до конца, и что-то там, в глазах, обрушивается. 131. СТИХИ К ЛИКЕ
* * *
Словарь любви невелик, особенно грустной, поздней. Сегодня куда морозней вчерашнего, но привык к тому я, что так и есть, что тем холодней, чем дальше. Вблизи все замерзло. Даль же туманна, и не прочесть ни строчки в ней из того нетолстого фолианта, где
два… ну — три варианта судьба нам дала всего. * * *
Я тебе строю дом крепче огня и слова. Только чтоб в доме том ни островка былого, чтобы свежей свежа мебель, постель и стены, мысль чтобы не пришла старые тронуть темы. Я тебя в дом введу по скатертям ковровым. Только имей в виду: дом этот будет новым, дом этот будет наш, больше ничей! — да сына нашего: ты мне дашь сына и дашь мне силы выдюжить, выжить. Жить станем с тобой счастливо: ты — вечерами шить, я — за бутылкой пива рукопись править. Дом позже увидит, как мы оба с тобой умрем, вычерпав жизнь до капли, как полетим над ним, светлым манимы раем: так вот тончайший дым ветром перебираем. Божьим влеком перстом, Змея топча пятою, я тебе строю дом. Дом я тебе построю. * * *
Мы не виделись сорок дней. Я приеду, как на поминки, на поминки-сороковинки предпоследней любви моей. А последней любви пора, вероятно, тогда настанет, когда жизнь моя перестанет: гроб, и свечи, et cetera. * * *
Я никак не могу отвязаться от привкуса тлена в поцелуе твоих удивительно ласковых уст: дикий ужас проклятия — не до седьмого колена, а до пор, когда мир этот станет безлюден и пуст. В беспрерывном бурчанье земли ненасытной утроба, в беспрерывном бурчанье, бросающем в дрожь и в озноб. У постели твоей на коленях стою, как у гроба, и целую тебя, как целуют покойников: в лоб. Всё мне чудится в воздухе свеч похоронных мерцанье, всё от запаха ладана кругом идет голова. Столкновение с вечностью делает нас мертвецами, и одной только смертью, возможно, любовь и жива. 132. В СУМРАЧНОМ ЛЕСУ
19 ОКТЯБРЯ
Поделиться с друзьями: