Мыс Марии

–

Что?

–

Мне почти тридцать лет, а я так и не сделал в этой жизни ничего. Не съездил на Северный полюс, не открыл ничего, не изобрел, не ходил под парусом, с парашютом не прыгал.

–

Зачем тебе?

–

Всегда хотел. Но все время не до того. То одно, то другое. Осознаешь?

–

Конечно. Семья, квартира, Гоа для жены. Приоритеты взрослого мужчины борются с нереализованными фантазиями мальчишки? Кризис среднего возраста?

–

Что ты понимаешь. – Раздосадовано махнул рукой Зенкевич. – Мыс Марии для меня как синоним большой мечты. Несбыточной. Всего, о чем я мечтаю, но боюсь осуществить. Его недостигнутый мыс стал моим недостижимым. Осознаешь? Недостижимым. Потому что Гриня сильнее. Он бы доехал. А я просто трус. Страх больше мечты, понимаешь?

–

Значит, тебе это просто не надо, Зин. Это же была Петькина мечта, а не твоя. Что бы ты делал на Земле Франца-Иосифа? А на мысе Марии?

–

Смотрел. Исследовал.

–

Ага, много от тебя там пользы.

–

Чувство какой-то фатальности, предопределенности, не могу понять, что происходит. Как будто время уходит. Вчера подумал, умру, и какими мои последние слова будут? «Несите лестницу»

41

?

–

Ты что такое несешь? Ты пьян в стельку, Зенкевич! Дурак! «Несите лестницу», знаешь ли, уже занято. И «Спокойной ночи, котенок»

41

«Несите лестницу» – последние слова Николая Гоголя.

42

тоже.

–

Эти гении расхватали все лучшее.

Кэт невесело улыбнулась и напомнила:

–

Нерон сгенерировал шедевр.

–

«Какой великий артист умирает»?

–

Да. Это так прекрасно. Какими же они были замечательными актерами, эти римляне. А Цезарь? Тут жест, какой жест. Совершенно театральный. Он же расстегнул свою накидку, или что там у него было? Пеплос

42

«Спокойной ночи, котенок» – последний слова Эрнеста Хемингуэя.

43

? Чтобы покрасивее упасть. Он же на зрителя отработал, довел свою роль до конца, да такого красивого, что мы все до сих пор о нем говорим.

–

«И ты, Брут?». А Веспасиан

44

и его прекрасное «Кажется, я становлюсь богом»?

–

«Кажется, теперь я стану богом». – Педантично поправила Кэт. – В цитировании требую точности.

–

43

Пеплос – женская, а впоследствии, и мужская одежда в Древней Греции и Риме. Без рукавов, надевавшаяся сначала на голое тело, позже, поверх туники.

44

Тит Флавий Веспасиан (9-79) – римский император, основатель династии Флавиев.

Ну да, конечно, простите, ваша светлость, падаю ниц. Конечно, это же не мой далекий прадед «воскресил Корнеля гений величавый»

45

!

Кэт впервые за несколько дней засмеялась:

–

Это однофамилец был. – Она снова погрустнела. – А сейчас что, Зенкевич. Сейчас так красиво умереть нельзя даже на сцене. Римляне, конечно, лицедеи. Театр боевых действий, политическая арена… Это только они могли придумать…

–

45

«…воскресил Корнеля гений величавый» – цитата из романа в стихах А. Пушкина «Евгений Онегин».

Ну должно же и нам что-то остаться… Гриня, помнишь, сказал: «На мысе Марии». Тоже поэтично. Нет?

–

Он сказал: «На мысе Марии»? – Не поверила Кэт.

–

А ты не помнишь? Или ты не слышала? А, да, тебя уже уволокли… Ты так орала… Когда я подбежал к нему, он был еще жив. Схватил меня за руку и прошептал почти беззвучно, но очень четко: «На мысе Марии, запомни, на мысе Марии». Последние слова.

–

У тебя прекрасная память. – Оторопев, почти механически пробормотала она.

–

Мне было шестнадцать. Это была первая смерть, которой я смотрел в лицо. И последняя, впрочем. Больше на моих руках не умирал никто.

–

Гринев точно так и сказал?

–

«На мысе Марии, запомни, на мысе Марии».

–

А что на мысе Марии?

–

Ты меня спрашиваешь? Я туда так и не доехал. Откуда мне знать. Тебе, пожалуй, лучше должно быть известно.

–

Он знал столько островов, проливов, перевалов, всех этих «земель Санникова»… Мыс Марии… Почему именно он?

–

Говорю же, это была его мечта.

–

Это не была его мечта.

–

Но он мне о нем столько раз рассказывал. Я очень хорошо помню.

Кэт долго искала в сумке свой айфон, потом долго, промахиваясь мимо нужных букв, набирала в браузере это название.

–

Да, рассказывал, он о нем знал, он много чего знал. Но это… С чего ты взял, что это на Севере?

–

Петька был помешан на Арктике. Это могло быть только там.

–

Мыс Марии – на Сахалине. – Читала Кэт. – Ты ничего не путаешь? Сахалин – это вообще не его история. Очень странно и не похоже на Петьку. Зачем перед смертью вспоминать именно его? Вместо любимой Арктики.

–

Нет. Как бы высокопарно ни звучало, но никогда не забуду шепот умирающего друга. Он совершенно точно говорил о мысе Марии.

–

Все, хватит, Зин, пить и думать о смерти. Философы хреновы собрались. И о собственной ничтожности тоже хватит. Тебе нужно думать о жене и сыне, понял?

–

Как будто мне недолго осталось, Кэт. Не Парамонова, а я должен был погибнуть в прошлую субботу.

Кэт уставилась на пьяного друга, и его лицо вдруг показалось ей очень бледным, почти землистым, глиняным. Мгновение, и по коже пошли вдруг трещины как по песчаной шее египетского Сфинкса. Снова Голем, рискующий рассыпаться в прах. Кэт тряхнула головой, стараясь избавиться от наваждения.