Н.С. Хрущев

В июне 1955 года в Женеве состоялась встреча четырех держав на высшем уровне — первая после Потсдамской конференции 1945 года. В советскую делегацию входили Хрущев, Булганин, Молотов и Жуков. Для Хрущева это были первые переговоры на столь высоком уровне. Но держался он уверенно, хотя и постоянно был настороже: как бы империалисты не сотворили какую-нибудь пакость.

— Господа! — начал президент Д. Эйзенхауэр. — Все эти дни мы только и говорили о создании надежных механизмов поддержания стабильности и сохранения мира. Не ошибусь, если замечу, что ключевым словом нашей встречи и основной проблемой, которую мы решаем, стало взаимное доверие. Думаю, со мной согласятся все присутствующие. Не так ли, господин Хрущев?

— Для этого мы и приехали, — отозвался Хрущев. — На недоверии далеко не уедешь.

В ходе переговоров был обсужден довольно широкий круг вопросов, однако в целом встреча была признана неудачной. Не удалось подписать ни одного конкретного соглашения. Позднее Хрущев заметит, что советская делегация вернулась из Женевы, не добившись желаемых результатов. Однако удалось нарушить изоляцию — и это уже был результат.

А в мае 1955 года, незадолго до Женевской встречи, удалось решить проблему Австрии. Несмотря на сопротивление ортодокса Молотова, Хрущев настоял на компромиссе: из Австрии выводятся иностранные войска, 6 том числе и советские части, а страна объявляется независимым нейтральным государством. Этот договор стал важным рубежом в смягчении напряженности. Недаром Хрущев высоко оценивал решение проблемы Австрии:

«Австрия оказалась для меня и всех нас пробным шагом, демонстрацией того, что мы можем вести сложные переговоры и провести их хорошо. Мы отстояли интересы социалистических стран, вынудили капиталистические страны, которые проводили агрессивную политику, согласиться с нашей позицией, подписать мирный договор с Австрией, вывести оттуда свои войска. В результате она стала нейтральным государством и официально провозгласила нейтралитет… Я и мои коллеги внутренне праздновали победу. Выезд Дуньки в Европу оказался успешным, с демонстрацией того, что мы ориентируемся в международных делах, ц без сталинских указаний. Если образно говорить, то мы в своей международной политике сменили детские трусишки на брюки взрослых людей… Мы ощутили свою силу».

В апреле 1956 года, уже после XX съезда, Хрущев вместе с Булганиным совершил свой первый официальный визит в одну из ведущих стран Запада — Великобританию. Приглашение советские вожди получили от премьер-министра А. Идена еще в Женеве. К тому времени сведения о секретном докладе Хрущева на XX съезде просочились на Запад, и советский лидер вызывал всеобщий интерес. Итальянский журналист Д. Бертоли так писал о Хрущеве:

«Он был с Булганиным… Низенькие, толстые, одетые причудливым образом, в широченных брюках и пиджаках, которые казались деформированными, они ходили всегда вместе, внимательно следя за тем, чтобы не обогнать друг друга. На вокзале Виктории премьер-министр Иден приветствовал их с высоты своей спеси в метр восемьдесят пять. В Оксфорде оба были с радостью приняты студентами, хором кричавшими «Пуур олд Джо» («Бедный старый Сосо»), намекая на антисталинскую кампанию, которая только началась. Оба русских приветливо улыбались и делали знаки приветствия студентам, которые выглядели восторженно… Улыбки исчезли с их лиц, когда им было сообщено о содержании стольких криков и аплодисментов. В одном из великолепных зданий университета посетители обнаружили, что бюсты старинных ректоров и знаменитых ученых университета загримированы так, что походили на тирана, исчезнувшего три года назад, нахмуренного, в усищах и с наградами на груди».

Когда Хрущева спрашивали, выступал ли он на съезде с секретным докладом, тот уклонялся от ответа. На обеде в резиденции премьера на Даунинг-стрит Хрущев встретился с Уинстоном Черчиллем, уже отошедшим от дел. Старому политику было любопытно, кто же сменил Сталина на посту лидера Советского Союза. Хрущев был, как всегда, разговорчив, Черчилль же предпочитал слушать. Зашел разговор и о преступлениях Сталина. По мнению Хрущева, процесс развенчания культа личности Сталина — дело сложное и чрезвычайно болезненное. Тут спешить нельзя, надо действовать постепенно, поэтапно. Черчилль с сомнением покачал головой:

— Господин Хрущев, именно в силу той болезненности, о которой вы говорите, мне кажется, вопрос надо решать одним ударом и до конца. Затяжки могут привести к серьезным последствиям. Это как преодоление пропасти. Ее можно перепрыгнуть, если достанет сил, но никому не удавалось сделать это в два приема.

Вряд ли подобное мнение Черчилля тогда понравилось Хрущеву, однако, как известно, он не раз потом использовал в своих многочисленных речах эту метафору: «Нельзя перепрыгнуть пропасть в два приема!» А. Авторханов так характеризовал Хрущева 50-х годов: «Хрущев — психологически чрезвычайно сложный тип при кажущейся внешней простоте. Нужна была смерть Сталина, чтобы он развернулся во всем своем противоречивом многообразии. Его потенциальные возможности, сдерживавшиеся железными тисками сталинизма и своенравной волей диктатора, сказываются только теперь. Хрущев — единственный человек даже в «коллективном руководстве», который приобрел внутреннюю свободу мысли и действия. При этом он нанес чувствительный удар золотому правилу сталинской дипломатии — «не говори, что думаешь, и не думай, что говоришь». Фарисейским формулам Вышинского и стандартной жвачке Молотова в международной дипломатии Кремля он противопоставил до наготы обнаженный стиль практического циника — «мы, конечно, враги друг другу, но давайте торговать — торговать в политике, торговать в экономике, торговать даже в совести». И послесталинская дипломатия сразу вышла из тупика: Корея, Индокитай, Югославия, Австрия, Женева, Индия, Бирма, Афганистан, Египет, Федеративная Республика Германия — это только первый этап многообещающей «торговли» Хрущева».

Глава 9 XX съезд Борьба с тенью Сталина

Хрущев начал борьбу с покойником и вышел из нее побежденным.

У. Черчилль

В течение каких-нибудь трех часов Хрущев похоронил того, кому создавали авторитет коммунистического полубога в течение трех десятилетий.

А. Авторханов

XX съезд партии навсегда вошел в российскую историю благодаря докладу Хрущева о культе личности Сталина на закрытом заседании 25 февраля 1956 года. До сих пор спорят, чем руководствовался Хрущев, настаивая на том, чтобы сказать правду о злодеяниях уже покойного диктатора, каковы были последствия этого выступления. Одни считают, что именно с этого хрущевского доклада стала размываться, исчезать вера — в мудрость партии, в величие социализма, в светлое будущее «великого советского народа». А Хрущев пошел на этот шаг, руководствуясь исключительно своими властными амбициями.

По мнению других, это был акт гражданского мужества Хрущева. Понимая, что правда о сталинских беззакониях ляжет тяжким грузом и на него, Хрущев, тем не менее, сумел переступить через личные чувства.

Прежде всего напрашивается вывод: под десятилетия «самоедской» экономической политики, тоталитаризма и репрессий было как бы подведено теоретическое обоснование в виде ссылки на культ личности. Тогдашние вожди во главе с Хрущевым видели в этом выход из сложившегося положения. Но сама кампания критики культа личности развивалась в официально очерченных рамках. Позднее примерно то же самое, но на иной социокультурной почве, будет происходить в Китае при Дэн Сяопине.

Первоначально вся вина за миллионы жертв беззакония возлагалась на Берию. Любопытны в этой связи следующие рассуждения Хрущева:

«Мы создали в 1953 году, грубо говоря, версию о роли Берии, что, дескать, Берия полностью отвечает за злоупотребления, которые совершались при Сталине. Это тоже было результатом шока. Мы тогда, никак еще не могли освободиться от идеи, что Сталин друг каждого, отец народа, гений и прочее. Невозможно было сразу представить себе, что Сталин — убийца и изверг. Поэтому после процесса над Берией мы находились в плену этой версии, нами же созданной в интересах реабилитации Сталина: не бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали богу, а потом бог насылал град, гром и другие бедствия».

А если бы Берия остался в составе «ареопага»? Нашли бы другого «стрелочника»? Кого? Кагановича, Молотова, Маленкова, того же Хрущева? Как бы то ни было, вырисовывается довольно любопытный веер альтернатив…

По мере того как верхушка партийной элиты все больше узнавала о сталинских беззакониях, все чаще вопросы культа становились предметом обсуждения на заседаниях Президиума ЦК партии. Но от остальной партийной элиты все это держалось в секрете. И тем не менее, люди ощущали нарастающие перемены в отношении Сталина. На страницах печати исчезли упоминания о нем, его перестали цитировать. Для многих все это было совершенно непонятно. Поэтому подобный переход от «феномена Берии» к «феномену Сталина» сопровождался нарастающим непониманием между народом и властью. Контраст между недавним восхвалением Сталина и нынешним его замалчиванием думающими людьми воспринимался как аморальный. «Когда имя Сталина исчезло со страниц газет, — вспоминает известный публицист и критик Игорь Дедков, — а потом очень быстро появилась формулировка «культ личности», то этим было как-то задето нравственное чувство, чувство справедливости. Как же так? То он заполнял собой все газеты, все на него молились. И кто в первую очередь молился? Все эти «начальники», руководители страны. Почему вы раньше кричали «ура!», а теперь молчите? В общем, это было сделано как-то безнравственно. Не по-человечески».