На фига попу гармонь...

– Напарник! С чем пирожки? – закипая от гнева, произнес он.

– С котятами. Ты такие не любишь… – алчно набивал рот Билл.

Бросившись на обжору, Джек сумел отбить один целый и еще половинку пирожка, которую вырвал из практически бездонной утробы.

Чекисты тоже поужинали и прилегли вздремнуть после лесных приключений. Когда они захрапели, расстроенный Буратино, вытащив из рюкзака небольшое зеркальце, долго крутился перед ним, меняя местами шершавую темно-коричневую верхнюю шишку и зеленую нижнюю.

«Нашли подопытного хомячка…» – матерился он.

Не придя ни к какому решению, понуро побрел к берегу и забил влажным песком заднюю дырку, как следует его утрамбовав методом трения о дерево.

«По-моему, аж дым пошел, – прекратил он елозить гузкой по стволу. – Так и сгоришь на работе!..» – пожалел себя, направляясь к палатке. «Уже проснулись! – вздохнул он. – Сейчас начнут отпускать свои гадские шуточки…» – стоически двигался к костру, который расшуровали фээсбэшники.

– А вот и простреленный боец! – обрадовался Железнов. – Я уж подумал, ты утопился… – жизнерадостно сообщил он, подкладывая в костер ветку.

– За дровами ходил? – намного ласковее произнес Крутой, вынесший с поля боя товарища.

– Зачем ему дрова? Он и сам может нести людям тепло, – плотоядно ухмыльнулся старлей.

– Ну-ну! – остудил его начальник. – Под трибунал пойдешь! О-о! Добренький-предобренький Буратинка… не сходить ли тебе на разведку к Мишане, чтоб разнюхать, чего это он приобрел? – ерничая, предложил подчиненному капитан.

«Совсем авторитета не стало, как на войне продырявили…» – молча страдал Буратино, но, собрав всю волю в кулак и кое-как успокоившись, дал согласие. «А то все равно своими приколами достанут», – мысленно вспыхнул он.

– Хиппуешь, дружище?! – встретил беднягу Леха, завистливо разглядывая сосновые причиндалы.

– Прикрой срам-то! – заворчала Кумоха, но, впрочем, беззлобно, скорее, по обязанности старой девы.

– Залазь к нам! – пригласил гостя Ероха, хлопая около себя по верхней крышке шифоньера, и подвинулся, уступая место.

Дабы не ударить перед друзьями лицом в грязь, Буратино принялся рассказывать леденящую душу историю о неизвестных врагах, боестолкновении, где он отмудохал одной левой пятерых, но, в конце концов, многочисленные враги одолели и он потерял в бою нос.

– Зато приобрел кое-что другое, – завистливо поглядел на зеленую сосновую шишку леший.

Героический эпос в самом интересном месте прервала Кумоха:

– Белоснежкой буду… Ероха, из тебя песок сыплется!..

Буратино сразу просек ситуацию, и его фас, да и профиль тоже, стали цвета благородного красного дерева. Незаметно заткнув пальцем нижнее отверстие, он подумал: «Вот, голова садовая… Ведь видел же у Железяки пробку от сухого вина», – принял отвлеченно-рассеянный вид похмельного ежика, отстраненно наблюдая, как перепуганный домовой, приподняв одну нижнюю половинку тулова, достал песчинку, понюхал ее, попробовал на зуб и высказал выстраданное свое мнение:

– Сомнений нет! Натуральный речной песок…

– Это не старость! – попытался подбодрить его Буратино. – Это просто мочекаменная болезнь…

– Это я что? – совсем сник домовой. – Скоро буду камнями… эта… на двор ходить?

– Да нет! – успокоила его Кумоха. – Просто у тебя в почках песок образовалси.

– Да с чего-о? Окромя чая, ничего не пью!.. Ладно бы у Лехи… С алкашами самогонку жрет безмерно…

– Но! Но! Не надо переходить на личности, – как-то чересчур уж болезненно отреагировал лешак.

– Хоть я и из неблагополучной семьи, – заткнул складками штанишек отверстие Буратино, освободив палец, – но вот, однако ж, не спился… и Леху пронесет…

– Это в каком смысле? – насторожился леший.

– Станешь еще председателем шалопутовского общества трезвости, – обнадежил его Буратино.

– Ха! – по своей бабской привычке все опошлить взяла слово Кумоха. – А председателем общества дружбы народов Шалопутовки и Гвинеи-Бисау он не станет?..

Почувствовав, что разговор принимает нежелательный оборот, Буратино решил откланяться, так ничего и не выяснив о цели визита к егерю папуасов из этой, как ее, Гвинеи-Бисау.

«Век воли не видать и не есть гималайской пиццы, коли я постепенно не превращаюсь из Буратино в песочные часы с разбитым стеклом», – думал он по дороге к типа друзьям.

* * *

Пшенин, обнявшись с доном Чезаре, сидели за столом, сервированным картошкой в мундире, продольными половинками огурцов, посыпанных солью, ржаным хлебом и водкой под названием «Что делать?».

– И Ле-е-ни-и-н такой молодо-о-й, и юный октябрь впереди-и, – вполголоса пели они, попеременно смахивая слезы.

– Что творится в деревне?… Черт не разберет! – разлил по стаканам философский напиток Пшенин.

– В чем дьяволино должен разобраться? – задал логичный вопрос дон Чезаре, поднимая граненый стакан.

– Да соседки базарят – какие-то двое туристов – один все время раком передвигается – отхреначили местных мужиков и отняли водку…

«Халтурщики! – подумал дон Чезаре. – Водка-то им зачем? Гармонь нужна!»

– За интернационал! – предложил он тост.

Зажевав огурцом и ржаным хлебом, порадовался: «Фигурка-то у меня юношеская станет!»

– Ну а как у тебя, товарищ секретарь парткома, обстоят дела на личном фронте? – сделал хватательное движение пятерней дон Чезаре.

– Глухо как в танке! – ответил Пшенин, закусывая алкогольную дозу круто посоленной картошкой.

– Это как? – удивился глава преступного синдиката «Опиумный кругляшок».

«Оружием, что ли, подторговывает?» – удвоил внимание.

– Все бы ничего… Да вот… достает один гад звонками про золото партии.

У Дона Чезаре выпрыгнул изо рта огурец.

– И ты знаешь, где оно?..

– Да откуда?.. Брежнев мне про это не успел рассказать… А Горбачев, если возьмется что объяснять, так и вовсе запудрит мозги, – вздрогнул от телефонного звонка. – Во-о-т! Опять! – поднял трубку. – Я приблизительно знаю, кто это, – шепотом произнес Пшенин.

– Тогда попроси у него что-нибудь самое нужное… – подскочил к аппарату дон Чезаре.

«Отда-а-й зо-о-лото-о партии-и!» – раздался в трубке загробно-просительный голос, каким в электричках доки нищие повествуют о сгоревшем в империалистическую войну доме, о голодном блокадном детстве и о том, что вчера отстали от поезда «Москва – Нью-Йорк», а все деньги остались у тещи.