На грани безумия

— Ты уверен?

В этот момент нас прервал официант, и мы заказали еще по пиву. Я тер глаза тыльной стороной ладони и размышлял об этом. Мысль о том, что дата, которая, как я всегда полагал, была моим днем рождения, возможно ею не была, взбесила меня.

Я должен знать.

— Хорошо, — сказал я, — посмотри, что можно накопать.

— Не волнуйся, братан, — ответил он. — Я посмотрю, что смогу найти на просторах интернета.

Когда мы расстались, я медленно побрел между зданиями, возвращаясь в свою квартиру. Шел мимо пьяниц и туристов, даже не взглянув на них, мои мысли были сосредоточены на двух разных воспоминаниях.

Один раз я спросил мать-настоятельницу, знала ли она, кто мои родители, и ее взгляд сказал мне, что она знала, даже когда она соврала об этом. Я тогда напомнил ей об этой конкретной заповеди и заработал целый день молитв, чтобы задуматься о своих собственных грехах.

Другое воспоминание – о Лиа.

Снова.

Ее тело, ее голос, ее глаза, когда она оглянулась на меня перед посадкой на автобус в Финикс – все это крутилось в моей голове на повторе, как заевшая пластинка, пока я добирался до своей квартиры и выводил Одина на ночную прогулку. Она засела у меня в мозгу, пока я лежал, пытаясь уснуть, но пришедшие сны были совсем иного рода.

Маленькая девочка, может быть, семи или восьми лет, на ней длинный халат, но она еще недостаточно взрослая, чтобы быть обязанной носить хиджаб, традиционный женский платок. Она смотрит из темного угла, как я борюсь с веревками, которыми обвязаны мои запястья.

Потребовалось несколько часов, чтобы скинуть с головы мешок, и мои глаза все еще приспосабливаются к свету.

— Салам (араб. – мир, приветствие) — вырвался хрип из моего сухого горла.

Глаза девочки расширяются, но она не приближается и не отвечает. Не уверен, что бы я сделал, если бы она сказала что-нибудь в ответ: я знаю только десяток арабских слов и не собираюсь вступать в длительные разговоры. Я сосредотачиваюсь на ее глазах, но она продолжает оглядываться. Затем киваю в сторону большой бочки.

— Ма (иск. араб. – вода)?

Ее глаза метнулись в сторону бочки с водой, но сама не двигается. Она несколько минут колеблется и вот, наконец, не отрывая от меня взгляда, подходит немного ближе к бочке. Тянется за маленькой чашкой, окунает ее в бочку и возвращается, с ее пальцев капает воды.

— Вот и все, — шепчу я. — Ма ... мин фадлак (иск.араб. – вода… пожалуйста).

Она кидает на меня странный взгляд, и я понимаю, что обратился к ней как к мужчине, но не могу вспомнить, как сказать «пожалуйста» женщине, и я думаю, что в любом случае она догадалась, что я хочу сказать. Так или иначе, мое произношение, по-видимому, ужасно.

Не успела она сделать ко мне и трех шагов, как из-за угла выходит мужчина и сразу начинает на нее кричать, и она бросает чашку в сухой песок. Жемчужная вода моментально впитывается в него.

Я проснулся в холодном поту, чувствуя жажду. После того, как я ввалился в кухню попить воды, я вообще был не в состоянии заснуть. Образ девочки, ее глаз, когда мужчина застал ее врасплох, взял на руки и унес, заставил мое сердце колотиться в груди.

Мои воспоминания о ней были четкими и ясными, хотя я больше ни разу ее не видел в лагере. Я понятия не имел, что с ней произошло, и какие неприятности с ней могли случиться за попытку помочь мне. К тому моменту я был причиной стольких смертей. Ттак и не узнал, стал ли я причиной и ее гибели.

Одна мысль постоянно преследовала меня. Что, если ее наказали за то, что я просил ее сделать? Каким было наказание?

Другие воспоминания – веревки, цепи, кулаки, колени – затопили мою голову, пока я не почувствовал себя больным.

Я проворочался в постели, потом задремал, проспал достаточно долго, чтобы ощутить сухой песок во рту и снова встал. Я отлил, вышел из ванной и обнаружил Одина, стоящего рядом, смотрящего на меня и виляющего хвостом. Я шагнул к нему ближе и протянул руку, чтобы почесать голову.

Один принял ласку, потом повернулся и направился обратно в гостиную. Я последовал за ним, предполагая, что он захочет выйти, но я ошибся. Он остановился, посмотрел на меня, затем подошел к своей собачьей кровати возле окна. Лег и положил голову на лапы.

— Ты думаешь, мне стоит просто поспать рядом с тобой? — спросил я его.

Его хвост ответил мне утвердительно, ударившись о ковер. Я пошел в спальню, схватил подушку и вернулся в гостиную. Прижав подушку к груди, посмотрел на Одина.

— Это смешно, — сказал я.

Хвост Одина глухо ударился об пол.

— Это не сработает.

Еще один удар.

Тяжело вздохнув, я опустился на пол и положил подушку рядом с подстилкой Одина. Лег на живот, обхватил руками подушку и посмотрел на него.

Его глаза ярко сияли в свете ночного города, проникающего сквозь окна, и он часто дышал, из-за чего всегда казался улыбающимся. Он высунул язык и лизнул меня, прежде чем опустить голову на лапы.

— Фу, какая гадость, — сказал я ему, закрывая глаза.

В конечном итоге я провалился в сон. И это было не так уж и здорово, потому что мне все равно снились кошмары, но когда я проснулся, Один был рядом, наблюдал за мной и бил хвостом об пол.

* * *

Следующие шесть недель я провел в своей квартире, собирая и систематизируя информацию. Иногда выводил на прогулку Одина, но декабрь принес зимний холод, а у берега озера вообще невозможно было находиться, так что ни один из нас не хотел разгуливать там слишком долго. В остальное время он просто лежал на моих ногах, пока они не начинали неметь, и, чтобы заставить его двигаться, мне приходилось бросать ему резиновую кость.

Сон все равно оставался той еще проблемой.

В хорошую ночь я мог проспать три или четыре часа, но никогда две ночи подряд. Сны не становились тяжелее – на самом деле, они всегда были почти одинаковые – но все еще каждый раз будили меня и не позволяли заснуть снова. Постоянный недосып отразился на моей способности ясно мыслить, тщательно собирать информацию, и, вообще, это меня бесило.

Невозможность понять, почему сны внезапно вернулись, постепенно сводила меня с ума.

Идея Марка о том, что мой поход в пустыню Аризоны напомнил мне об Ираке, не была плохой – просто я в нее не верил. Пока я там находился, у меня не было кошмаров – я не помнил ни одного сна до того момента, пока не вернулся. Может быть, какая-то связь и была, но я не думал, что она зависела от условий местности.