На грани миров
Шрифт:
Я сделала осторожный шаг ближе к большому залу. Он был огромным, с одинаковыми лестницами по обеим сторонам, ведущими на общую площадку. Хотя Персиваль и утратил часть своего изначального лоска, в свое время он был потрясающе гламурен. Хорошая чистка и несколько сотен галлонов краски, и, кто знает, кем он снова может стать.
Прогулка внутри этого монолита не была похожа ни на что, когда-либо ощущаемое мною раньше. Прилив адреналина прошел сквозь меня, не оставив ни одну клетку нетронутой. Наступило убаюкивающее спокойствие. Вместе с чувством ностальгии, которое не имело смысла. Я вспомнила что-то такое,
Перси это тоже почувствовал. После первоначальной дрожи недоверия он, казалось, окутал меня теплым плащом. Реально теплым.
Я поняла, что он горяч. Слишком горяч, тем более, что, по словам фиолетовой пожирательницы людей, здесь никто, кроме миссис Гуд, не проживал. Дом должен быть пуст. Кто поддерживал тепло?
Мой телефон зазвонил, жесткий звук показался неуместным в таком чудесном памятнике минувшим дням.
Я нажала на зеленую кнопочку и ответила:
— Ты не поверишь, какое это прекрасное место.
Моя лучшая подружка меня проигнорировала.
— Во что я не могу поверить, так это в то, что ржавое корыто, которое ты зовешь машиной, сумело проделать такой путь.
Аннетт Осмунд была моей лучшей подругой с тех пор, как мы вместе изучали биологию у Тренера Тига в старшей школе. Именно копна кудрявых каштановых волос и красные очки «кошачий глаз» поначалу привлекли меня к ней. А ее причудливая оксюморонная личность — непочтительная, но теплая — заставляла меня возвращаться к ней снова и снова. У нас возникла мгновенная связь, как будто наши души знали, что мы будем лучшими подругами и более чем двадцать пять лет спустя.
Я прошла в боковую комнату. Комнату, которую моя предшественница могла бы называть салоном или будуаром. Я прочитала достаточно исторических любовных романов, чтобы у меня просто закружилась голова, эмоции бежали по позвоночнику и выливались на кончики пальцев.
— Ржавое корыто? — переспросила я потрясенно. — Ты имела в виду мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук»?
— Прекрати.
Я подавила смешок.
— Что? Ты что-то имеешь против моего винтажного мятно-зеленого «Фольксвагена-жука»?
— Я не шучу.
— Ты ее не уважаешь. Что мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» тебе вообще сделал?
— Я клянусь Богом, Дэфни, если ты произнесешь «винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз…
— Винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз. Когда твой самолет приземляется?
— Никогда. Я бросаю тебя в час нужды.
Я резко остановилась, задержав пальцы на искусно вырезанном куске лепнины.
— Ты знаешь, что я могу найти тебе замену.
Она фыркнула:
— Нет, не можешь.
— В моей жизни есть и другие люди.
— Нет у тебя никого.
— Некоторых из них можно легко повысить до друзей.
— Неправда.
— Ты относишься к этой должности несерьезно.
— Не…. Ладно, это вполне справедливо.
Я крутанулась вокруг своей оси, голова кружилась от радости, вдохновения и болезненного чувства страха. Даже если я смогу содержать дом, у меня никогда не получится уделять ему то количество внимания, в котором он так отчаянно нуждался. У меня просто не выйдет.
— Этот дом великолепен, Нэтт. Он древний, сырой и пыльный, но в нем столько потенциала.
—
Прямо как у твоей вагины?— Странно, что, хотя миссис Гуд скончалась всего три дня назад, кажется, будто никто не бывал здесь уже много лет.
— О, точнехонько как в твоей вагине!
Она тихо сказала что-то баристе, пока я, проходя через лабиринт смежных комнат, оказалась на кухне. Часть нее была настолько устаревшей, что казалась совершенно раритетной. Другая часть выглядела совершенно новой, с техникой, за наличие которой в своем ресторане я бы убила. Странное сочетание старого и нового, и каждый дюйм выглядел прекрасно.
— Знаешь, — сказала я, когда она вернулась на линию, — мою вагину посещали много раз за эти годы.
Я остановилась, чтобы получше рассмотреть дровяную печь, которой явно не пользовались уже много лет. Никогда не видела такую в реальной жизни.
— Ага-ага.
— Много, много раз.
— Как мой Домик Мечты Барби.
Я пораженно выдохнула:
— Ты сравнила мою вагину со своим Домиком Мечты?
— В общем, да. В реальном мире они оба одинаково бесполезны.
Мою вагину никогда еще так не оскорбляли за всю ее вагинальную жизнь.
— Ее очень часто посещали! Больше раз, чем Тадж-Махал!
— Рада слышать.
— Больше раз, чем США.
— Кого ты пытаешься убедить?
Я дико жестикулировала, не указывая ни на что конкретное.
— Да она использовалась чаще, чем Кардашьяны вводят пин-коды на картах!
— Продолжай петь, Белоснежка.
О-о, ну это была последняя капля.
— Слушай сюда, мисс Моя-Сексуальная-Жизнь-Лучше-Твоей! Множество мужчин посещали мою вагину. Десятки. Возможно, сотни, — мой голос повышался с каждым слогом. — Многие воины штурмовали эти врата и после возвращались лучшими людьми. Даже не думай забивать свою хорошенькую головку волнениями о моем особенном местечке. Лучше побеспокойся о том, чтобы…
Я замолчала в тот момент, когда повернулась и увидела высокого мужчину без рубашки, на теле которого было больше чернил, чем в газете «Нью-Йорк Таймс». Он стоял на моей — вроде как — кухне и вытирал руки полотенцем, оглядывая меня с головы до ног. То же самое делала и я. Не считая полотенца.
Два
Парни,
седина в бороде — это сексуально.
Оставьте ее в покое. — Взрослые опытные тетеньки.
Если быть честной, у меня было на тысячу больше причин пялиться, чем у него. Он был растрепанным, неряшливым и поразительно красивым. При виде фотки такого красавца читательницы резко останавливаются на странице журнала, который прежде рассеянно листали. Как будто у них не было выбора. Как будто блеск в его глазах требовал их внимания.
Одним словом, он был ошеломляющим. Потому что ничто, кроме ошеломления, не заставило бы меня остановиться в этой конкретной ситуации. Я никогда за все сорок с лишним лет не назвала бы потенциального взломщика красивым. Мой мозг так не работал. Если бы он работал так, выживание сильнейших было бы спорным вопросом. А вся работа Дарвина — напрасной.