Чтение онлайн

ЖАНРЫ

На грани веков. Части I и II
Шрифт:

Шарлотта-Амалия заждалась и соскучилась. Она пошла впереди, надув губы, стегая хлыстом полевицу, и сейчас же вскочила в седло, избегая помощи кузена. Курт ехал чуть поодаль.

В повозке барона старательно укрыли и укутали. Предвечернее солнце и безветренная духота помогли ему согреться. Полдороги он любовно посматривал на дочь, которая ехала верхом, не оглядываясь, временами ударяя хлыстом по какой-нибудь ветви, подвертывающейся на пути. Двигались шагом, барон уже совсем не мог выносить тряски. Внезапно он поманил племянника.

— О ней одной у меня все заботы. Ты же знаешь, сына у меня нет. Тетка твоя не была со мной повенчана, и я не уверен, признают ли шведские власти Лотту моей дочерью и наследницей. Ведь ныне ищут самого малого повода, лишь бы отобрать наши имения. Поэтому я уж и остерегаюсь ссориться со шведами. Был бы покрепче, сам бы поехал в Ригу хлопотать, а теперь где уж там. Что с нею, сиротою, будет — ведь у меня нечего

ей оставить, одни долги. Ты единственный и ближайший родственник. Над сердцем твоим я не волен, но я взываю к твоей чести и долгу дворянина. Не оставь слабое дитя без помощи и защиты.

— Это я тебе твердо обещаю, дядя. Можешь не тревожиться. Но ты и сам еще доживешь по крайней мере до тех пор, когда Лифляндия вновь освободится от заморского ига, когда мы здесь начнем новую жизнь.

Барон вздохнул:

— Все в руце божьей. Спасибо, племянник, за обещание.

Вновь заговорил он только, когда Шарлотта-Амалия, нахлестав лошадь, поскакала и исчезла в аллее, а повозка, минуя вершину сломанной липы, стала пробираться возле осыпавшейся парковой стены.

— Ты, верно, дивишься тому, как Атрадзен запущен, Нечему дивиться, такой порядок был здесь с незапамятных времен. Приказчик подгоняет мужиков, управляющий — приказчика, а господин — обоих. А коли господина не видно, то никто никуда не идет и ничего не делает. Тогда сломанные ветром липы лежат поперек дороги, брошенные бороны зарастают травой, свезенный известняк обрастает ежевичником, а стены постепенно крошатся и обваливаются. Так оно, наверно, и должно быть.

Проезжая через развалившиеся ворота, он начал вновь:

— При моем отце вокруг замка еще был ров и остатки подъемного моста. Его засыпали и сровняли. Ни к чему это теперь. Что ныне может поделать отвага древних рыцарей и уменье орудовать мечом, если против бочки пороха и пушек не устоит самая толстая стена. Что это даст, если я эти ворота стану держать на запоре? Да пусть приходят, кому надобно, и ищут, кто хочет. Два раза меня навещали литовцы и русские из Кокенгузена {24} . Но скотину еще загодя угнали в лес, а в замке нечем было поживиться. Мои книги им не нужны, а сам я и того менее. Так вот и выходит, что я здесь самый смелый и сильный.

24

литовцы и русские из Кокенгузена.

Во время Русско-польско-шведской войны в 1656 году замок Кокенгузен (русск. Кукенойс) захватил Алексей Михайлович и переименовал в Царевичдмитриев. По Кардисскому миру 1661 года Россия отказалась от завоеваний в Лифляндии, в том числе и от Кокенгузена.

Но вверх по ступенькам пришлось этого «силача» вести двоим, слуге и племяннику. Дрожал он так, точно изнутри его трясла чья-то железная рука. Ноги уже совсем не сгибались. Слуга, пригнувшись, сначала ставил на ступеньку одну его ногу, затем другую. Уложили барона на обычное место в библиотеке. Одеялами и шубами укрыли так, что только лицо и половина седой бороды остались снаружи. Он не жаловался и не стонал, только часто протягивал дрожащую руку за оловянной кружкой. До наступления сумерек слуга внес еще один кувшин горячего грога.

5

В сумерках Курт одиноко прохаживался по рыцарскому залу, разглядывая то, что развешано по стенам.

Вот вырезанный из дерева, раскрашенный и позолоченный герб Геттлингов, сделанный, верно, еще несколько столетий тому назад искусным мастером. Коллекция оружия и доспехов, довольно бедная, рога лосей и оленей, невзрачные по сравнению с тем, что Курту доводилось видеть в Польше и Литве. Все лучшее, видимо, убрано отсюда. На это указывали и светлые пятна на закопченных стенах.

Шаги гулко отдавались по выщербленному каменному полу. В углу Курт не остановился; там сквозь запыленную паутину, точно призрак прошлого, проступало почерневшее лицо его матери, чужое и неприятное. Еще уродливее казалась ее сестра, мать Шарлотты-Амалии. Старая Катрина, сухопарая, с пышными волосами, уставила на него свои сердитые черные глаза. У ее мужа большая, с проседью борода, скрывающая всю грудь, живот и латы, череп голый, но по краям волосы с завивающимися концами, как и у нынешнего барона Геттлинга. Готарда Кеттлера и Плеттенберга он рассмотрел довольно хорошо еще вчера, а сейчас, проходя мимо, только остановился на мгновение и благоговейно склонил голову.

Курт отыскал Шального Якоба и долго изучал его. Щеки ввалившиеся, точно кто-то их с обеих сторон стиснул ладонями. Нос большой и острый, подбородок несоразмерно длинный, заросший редкими волосами. Лоб довольно высокий, но в сплошных морщинах, глаза неживые и пустые. Ничто не свидетельствовало о том, что этот человек был мечтателем и писал латинские стихи. Но, возможно, художник попался местный, из рижских цеховых, он и не

пытался вникнуть и понять, что же скрывается за этим морщинистым лбом и водянисто-голубыми глазами. По шаблону воспроизвел внешность, упуская из виду, что человека нужно искать где-то поглубже. Вильгельм Геттлинг, chevalier errant [8] , был нарисован не в латах, а в костюме, какие носили при дворе Карла Смелого, с ворохом страусовых перьев на шляпе — очевидно, этот наряд казался ему столь же привлекательным, как три шубы на боярах из свиты московского царя. Пухлые чувственные губы говорили, что это, пожалуй, бонвиван, скорее охотник до женщин, нежели воин. Единственный оригинал среди лифляндских рыцарей, он мог восторгаться московитами. Курт покачал головой. Разве старый барон не был в какой-то мере прав, когда упрекал лифляндское дворянство в слепом метании из стороны в сторону и необдуманных поисках помощи.

8

Странствующий рыцарь (франц.).

Слуга пригласил в библиотеку. Барон Геттлинг только что снова поставил на стол кружку, руки его на этот раз, казалось, дрожали меньше. Кроме него тут находился какой-то гость, представившийся Карлом фон Шрадером из Митавы.

Шрадеру на вид было не больше двадцати пяти лет. Лицо белое, точно у девицы, губы красные, словно он недавно ел вишни, темные усики едва-едва пробивались. Но глаза сверкали воинственно, держался он молодцевато, выпячивал грудь, не отнимая руки от рукоятки шпаги. С первого взгляда видно, что ему нужно рассказать много важного и что он не может дождаться, скоро ли этот новый, такой сдержанный знакомый вызовет его на разговор. Когда же стало ясно, что тот и не думает этого делать, он начал сам и, слегка приглушая свой юношески звонкий голос, кивнул головой на лежащего в кресле.

— Я сюда завернул только потому, что следую пешком и дело к ночи, — направляюсь-то я в другое место. От души жалею, что нашему почтенному другу так неможется, что он даже и разговаривать не хочет. Поэтому, полагаю, лучше его не беспокоить.

Подхватив Курта под руку, точно старого приятеля, он вывел его обратно в рыцарский зал. Подобная фамильярность пришлась Курту не по душе — да и сам Шрадер не очень-то ему понравился. Но тут, наверное, оказался виноват не столько этот юнец, сколько мнительный характер Курта, допускавшего близкую дружбу только после более продолжительного знакомства. Очевидно, Шрадер был человеком совершенно противоположного склада. Курту он пока что не давал слова вымолвить. Рыцарский зал и все, что в нем находилось, казалось, уже были ему знакомы.

— Дни барона Геттлинга сочтены, во всяком случае на него нам рассчитывать нечего. То же самое сказал Иоганн Паткуль, когда мы завернули сюда в начале лета по дороге к фон Бенкендорфу, фон Сиверсу и фон Палену {25} . «У немощных нам нечего терять время, — сказал наш великий предводитель, — нам нужны те, кто может сесть на коня и надеть шлем».

— Значит, вы сопровождали его в этом опасном странствии?

Шрадер тряхнул черными кудрями и оскалил меловой белизны зубы. В этот миг он очень походил на молодого беспечного цыгана.

25

то же сказал Паткуль по дороге к фон Бенкендорфу, фон Сиверсу и фон Палену.

Имена и даже их порядок совпадают с эпизодом в романе А. Толстого «Петр I». Исторические факты, свидетельствующие о встречах Паткуля с этими лицами, неизвестны, так что можно отнести это на счет писательской фантазии обоих авторов.

Бенкендорфы — с конца XVII века известный патрицианский род в Риге. Иоганн фон Бенкендорф в 1722 году стал рижским бюргермейстером, до того в 1721 году получил от Петра I приказ занять подобную должность в Петербурге. Еще при шведах Бенкендорф выполнял важные дипломатические поручения в интересах России.

В середине XVII века Бенкендорфы начинают приобретать имения в Ливонии, в 1765 году становятся баронами, позднее получают графский титул.

Александр Бенкендорф приобрел в истории России одиозную «славу» своей службой на посту шефа жандармского корпуса и начальника III Отделения.

Палены — разветвленный род ливонских дворян, в Лифляндии с XIII века. В описываемый период Паленам принадлежало имение Диккельн (Диклю), проданное в 1722 году. В разные периоды Паленам принадлежали Сепкул (Пале), Пернигель (Лиепупе) и другие имения. В историю России вошел граф Петр Людвиг фон Пален, первый курляндский генерал-губернатор (1795–1797) и лифляндский и курляндский генерал-губернатор (1800–1801). Именно этот Пален в 1801 году участвовал в заговоре против Павла I. От него идет курляндская ветвь, которой принадлежали Гросс-Экау (Лиелиецава) и Кауцемюнде (Кауцминде).

Поделиться с друзьями: