На исходе дня. История ночи

Но крики дозорных, кроме того, имели и еще одно следствие, касающееся спящих горожан. Судя по частым жалобам, сон жителей был весьма неглубоким и прерывался в основном именно крикливыми стражниками. От современников, которых постоянно будили славословия, посвященные крепкому сну, не укрылась комичность ситуации. «Как только ляжешь ты поспать, — негодовал поэт начала XVII века, — про сладкий сон начнут кричать». В датской пьесе «Маскарады» (Mascarade; ок. 1723), написанной бароном Людвигом Хольбергом, слуга Хенрик жалуется: «Ночью каждый час они будят людей ото сна, громким криком выражая надежду, что те хорошо спят». Корреспондент лондонской газеты, выступающий под псевдонимом Страдающий Бессонницей (Insomnius), приписывал такие вопли зависти. И все же местные власти полагали, что некрепкий сон повышает бдительность и помогает предотвращать всякие несчастья — нападение неприятеля, преступления, пожары. Крики стражей, охраняющих ирландские замки, судя по сохранившимся свидетельствам, служили той же цели. Ричард Стейнхёрст, историк конца XVI века, замечал: «Они регулярно кричат, упреждая домовладельцев, дабы уберечь их от ночных грабителей и бродяг: не следует спать слишком крепко, иначе трудно будет дать должный отпор забравшимся в дом злодеям». Был ли этот шум продуманной политикой или естественным следствием несения дозорной службы, но отцы города редко принимали во внимание жалобы горожан на крики часовых⁴⁴.

Одной из основных обязанностей ночного дозора было предотвращение пожаров. Пожары не только чаще случались ночью, они еще оказывались и более опасными — мало кто мог поднять тревогу. Делом дозорных было определить источник подозрительного света или дыма. В колониальной Филадельфии часовые имели приказ арестовывать всякого, кто курит на улице, а в Бостоне им самим запрещалось «вдыхать табак» рядом с чьим-нибудь жилищем. Если же где-то вспыхивало пламя, патруль немедленно поднимал тревогу. Проституткам в городах, где они находились на легальном положении, было поручено выполнять те же функции. Обычно звон колоколов тоже сообщал тревожную новость. После стокгольмского пожара 1504 года звонаря за пренебрежение своими обязанностями собирались казнить на дыбе, но благодаря просьбам о смягчении участи ему лишь отрубили голову. Во Франции дозорные могли привлечь к борьбе с огнем любого прохожего, жаловался Мерсье, «невзирая на возраст, занятие и знаки отличия». Тех, кто отказывался помогать на пожаре, следовало подвергать аресту. Если уклонившихся признавали виновными, им отрезали уши⁴⁵.

У патрульных были и дополнительные задачи во время обходов, например проверять, хорошо ли хозяева запирают двери. «Проходя мимо, — рассказывает посетивший Лондон путешественник, — они сообщают, который час, и палкой стучат в дверь каждого дома». Однажды рано утром стук в дверь разбудил Пеписа: «Это были констебль и дозорные, обнаружившие, что дверь на наш задний двор открыта»⁴⁶.

Обязанностью дозорных было проявлять бдительность по отношению к потенциальным преступникам. В Англии им разрешалось арестовывать ночных прохожих только на основании собственных подозрений. Они имели право задерживать, имея лишь самые общие полномочия, пьяниц, проституток, бродяг и других сомнительных личностей. По свидетельству современника, «если им встречается кто-то, кого можно заподозрить в злонамеренном поведении — ссорящихся людей или распутных женщин, — дозорные имеют право препроводить их к констеблю в караульное помещение». Там арестованных либо допрашивал мировой судья, если он находился на месте, либо их оставляли на ночь под арестом до утреннего разбирательства, после чего нередко отправляли в исправительный дом. У стражников было немало возможностей для злоупотребления данной им властью. Уважаемые горожане возмущались столь широкими полномочиями, ибо дозорные могли схватить «людей благороднее, чем они сами», как жаловался один писатель XVII века. Но с бедными стража обращалась еще хуже, чем с богатыми. Однажды ночью в 1742 году пьяные лондонские констебли бросили в арестантскую 26 женщин, заперев при этом окна и двери. К утру четыре арестантки умерли от удушья. Констебль из пьесы Неда Уорда восклицал: «Монарх я ночи, встречных я хватаю, обыскиваю, иногда и отпускаю. И, как король, кого хочу в тюрьму сажаю»⁴⁷.

Принимая во внимание тот факт, что в центре города нередко совершались разнообразные преступления, можно задаться вопросом: почему власти не создавали более многочисленные и профессиональные отряды? Кроме финансового бремени, как в Англии, так и в Америке, монархию останавливали и традиционные опасения, что хорошо обученная полиция, подобно регулярной армии, может подпасть под влияние какого-нибудь сильного предводителя. В 1790 году русский путешественник Н. М. Карамзин замечал: «Англичане боятся строгой полиции и лучше хотят быть обкрадены, нежели видеть везде караулы, пикеты и жить в городе, как в лагере»⁴⁸. Некоторые чиновники, возможно не без сожаления, полагали, что ночь является своего рода отдушиной для преступников. Пусть лучше человеческие пороки проявляются под покровом ночи, чем возникает риск беспорядков в дневное время. Насколько близоруким был такой подход, со временем становилось все очевиднее. Но, скорее всего, в силу доминирования подобных представлений в это же время не осуществлялось ужесточения мер по борьбе с преступностью. Существенно и то, что в доиндустриальную эпоху задачи городских властей по сдерживанию опасного поведения на улицах и предотвращению пожаров главным образом решались путем пресечения любой деятельности в ночное время. Во всей Европе в обязанность дозорных входило «следить, чтобы на улицах не было людей, которые в этом не нуждаются». Цель стражников состояла вовсе не в том, чтобы ночное время стало более удобным для людей, оказавшихся на улице. В крайнем случае пешехода могли проводить домой. Но даже эта услуга оказывалась далеко не всегда. Очутившись на темной улице и «будучи сильно напуган», лондонец Сайлас Невилл так и не смог уговорить ни одного дозорного проводить его до постоялого двора, хоть и просил об этом неоднократно. «Они все отказывались, — писал он, — и я отправился на свой страх и риск. Слава богу, я дошел целым и невредимым!»⁴⁹

И все-таки на дозорных лежала огромная ответственность. Каждую ночь в течение восьми и более часов только они представляли собой законную власть, аналогичную целому ряду муниципальных учреждений, действующих днем. За исключением констеблей, которым подчинялся дозор, больше никакие властные структуры не занимались охраной покоя горожан и защитой их домов от внезапного пожара. «Дозорные, — заявлял житель Бостона, — самые главные стражи ночного города». Их работа и так была достаточно тяжелой, к тому же прибавлялись усталость, холодная погода, усыпанные отбросами улицы — все это делало дежурства чрезвычайно обременительными⁵⁰.

Первоначально во многих населенных пунктах долгом каждого дееспособного горожанина считалось периодическое несение дозорной службы за небольшую плату, а иногда и даром. Однако уже в XVI веке состоятельные горожане платили местным чиновникам, чтобы те нанимали кого-нибудь на их место. Практически везде по обеим сторонам Атлантики эта схема внедрялась довольно успешно. И все же плата дозорным была невысокой. Многим приходилось подрабатывать еще и днем. У некоторых, старых или больных, дополнительным доходом становилось подаяние. «Немощный», «хилый», «изможденный» — вот наиболее распространенные описания ночных стражей. Нориджский суд в 1676 году объяснял частые пожары нехваткой среди дозорных «трезвых и крепких жителей». Однажды лондонские присяжные даже оправдали ночного грабителя, забравшегося в дом, потому что «дело полностью основывалось на показаниях дозорного», который был признан «старым, а его зрение слабым». К тому же несколько человек в отряде патрульных были совсем еще юными. Нью-йоркские власти не разрешали брать в дозор мальчишек, подмастерьев и слуг. Члены городского управления Бостона с прискорбием отмечали в 1662 году, что «город много раз вверялся дозору, состоящему из одних юношей». Хотя констебли иногда принадлежали среднему классу, большая часть дозорных происходила из низших слоев — «отбросов общества», как утверждал современник. В словацких деревнях в патрульные отряды поступали даже вдовы⁵¹.

Трудно преувеличить всю меру общественного презрения к ночным стражникам. Доверия не вызывали ни их полномочия, ни внешний вид. Эти люди сильно отличались от удалых красавцев в шелках и гофрированных воротниках на знаменитой картине Рембрандта, изображающей стрелковую роту капитана Франса Баннинга Кока, позже неверно названной «Ночной дозор». Ввиду отсутствия формы дозорные обычно носили драные шляпы, а также плащи и куртки из толстого сукна, чтобы уберечься от пронизывающего ночного холода. Один автор так описывал лондонского дозорного: «Он был весь укрыт длинным темным одеянием, доходящим до лодыжек, и перепоясан широким ремнем, к которому крепился фонарь». Иногда голову обматывали тряпками вместо шарфов. Английские дозорные ели лук, что служило отдельным поводом для насмешек. По словам Томаса Деккера, «они считали, что это хорошее лекарство от простуды». Поведение дозорных часто подвергалось осмеянию, и сами они нередко оказывались мишенью драматургов и поэтов. В комедии «Много шума из ничего» 1600) Шекспир использовал распространенный тип дозорного для образа констебля Кизила. Под его веселым началом приходские стражники с удовольствием отдыхают на скамейках и не замечают воров. «Самый мирный выход для вас, — поучает сторожей Кизил, — предоставить пойманному вору возможность самому показать, что он за птица, и улизнуть от вас» [25] ⁵².

25

Перев. М. Кузмина.

Некоторые стражи мудро воздерживались от слепого следования непопулярным законам, особенно если нарушения были незначительные. Так, парижский дозор не стал разгонять запоздавших кутил в кабаре, потому что они были — честными людьми».

Обвинения в коррупции, предъявляемые страже, носили всеобщий характер, причем дозорных обвиняли не только з связях с проститутками, но и во взятках, и в сговоре с ворами. Один лондонский автор писал: «Констебли, совершая обход своей территории, наведываются в дома терпимости и получают плату за невмешательство в их деятельность». Но чаще всего дозорные обвинялись в халатности: они могли вздремнуть, выпить лишнего, пропустить дежурство. В доказательство своего усердия женевские стражники должны были бросать каштаны в ящики, расставленные по пути их следования. В английской «Песне дозорных» середины XVII века как раз высмеивается леность часовых:

Закончился день. Ликуйте без меры — Пришла благодатная ночь. Констебль как король, а с ним его пэры Возлечь на скамейку не прочь И, словно на троне, поспать на славу Ради могущества нашей державы⁵³.

Неудивительно, что во время дежурства дозорных оскорбляли и словами, и действием. Бывало, «грязные слова и ругательства» сыпались как из рога изобилия. В Париже в их сторону летели смешные прозвища — Растяпы (savetiers) и Плоскостопные (tristes-a-pattes). Джозеф Филлпот, которому поздно вечером констебль велел возвращаться домой, огрызнулся: «Пусть портсмутский констебль поцелует меня в задницу!» Оскорбления и нападения на приходских стражников составляли значительную часть преступлений такого рода в Эссексе XVII века. А в порту далматского города Дубровника даже вооруженные патрули оказывались жертвами насилия. В датском Нестведе в 1635 году однажды ночью двое стражников прибежали к дому мэра и подняли его с постели в ночной рубашке. Оказалось, что группа башмачников с криками «Убей их! Убей их!» набросилась на них с ножами. Английский критик ворчал: «Наши дозорные внушают так мало страха, что воры над ними уже и не смеются»⁵⁴.

III

Закон меняется от утра к ночи.

Джордж Герберт (1651)⁵⁵

По всей видимости, размышлял французский ученый-правовед Жан Карбонье, нормы права породила ночь. Ночные, а не дневные деяния подвигли древние общины ввести определенные санкции против злонамеренного поведения. Но ирония в том, отмечал тот же Карбонье, что к концу Средневековья именно ночью закон почти не соблюдался. Эдикты и ордонансы были по большому счету пустыми словами. Действительно, до начала промышленной революции вечерняя жизнь оставалась вне сферы правового контроля не только в городах, но и в сельской местности, и, как изящно сформулировал Карбонье, такое положение дел можно было назвать «вакуумом права» (vide de droit). Столь слабы были властные институты и столь безграничны ночные опасности, что власти отказывались выполнять свои обязанности⁵⁶.

Суды и трибуналы, как правило, прекращали свою деятельность к вечеру. Слушания приостанавливались не только потому, что судьи устали, а идти из суда домой было опасно, но и потому, что власти были убеждены в нерушимости царства ночи. Уже в период создания «Двенадцати таблиц», древних основ римского права, судьям было предписано выносить решения «до захода солнца». Кроме того, темнота ассоциировалась с тайной и обманом. Знаменитый римский оратор и адвокат Квинтилиан полагал: «Под преступным преднамеренным действием следует понимать действие, совершаемое вероломно, ночью, в одиночестве». Утверждение, что ночь пробуждает в человеке двуличие, долго господствовало в континентальной Европе, являясь одним из основополагающих положений римского права, пережившего второе рождение на закате Средневековья. В некоторых местностях после наступления темноты запрещалось заключать любые договоры. Но даже если разрешение на такие сделки и было получено, их юридическая сила вызывала сомнение. Контракты, соглашения, договоры — все казалось подозрительным, коль скоро их заключили не при свете дня. С XVI века заклады в ломбардах Швейцарии по местным правилам нельзя было оценивать «после того, как солнце скроется за вершиной горы». В ряде мест выбор наследников завещателями ночной порой был попросту запрещен, а сами завещания позволялось читать только при «трех огнях»⁵⁷.