На краю чужого мира

Но делать нечего, лучше ждать, чем спугнуть, все духи удирают проворно, чем этот хуже? Скинув ранец, боярин достал пластинки с рунами и, пробежавшись взглядом по схеме, стал выстраивать рунный круг. Тот был куда больше, чем для золотого, два с половиной метра в диаметре.

Ну, что сказать? Услышав зов, серебряный ускорился, и довольно прилично — метр в пять секунд, это хорошая скорость, но десять минут Михаилу пришлось сидеть и со скукой наблюдать за этим невероятным спринтом. Вот змей, или червь, коснулся границы, заполз внутрь и уткнулся мордой (если треугольник с клювом можно так назвать) в центральную руну. Чёрный барьер, за которым едва проглядывались очертания, вырос мгновенно, при этом он отрубил сантиметров десять хвоста духа, который оказался за границей рунного круга. Михаил вскочил на ноги и, выпив эликсир, шагнул внутрь. Что тут началось! Купол не давал серебристому свалить, но куда девалась его медлительность? Он перемещался какими-то немыслимыми рывками, размазываясь в одном месте и собираясь в другом. При этом он активно таранил чёрные щиты, и те дрожали, словно ворота под ударом тарана. Понимая, что нужно спешить, а то долго защита не продержится, Бельский активировал плеть. Удар — мимо, кнутовище разрубает пустоту. Ещё удар — дух снова переместился. И так раз за разом. Прошла уже минута, а цель всё ещё не была захвачена, она даже один раз попыталась взять Михаила на таран, но он как-то почувствовал это намерение и создал щит, в который и врезалась пленённая сущность. Она отлетела на метр и на секунду замерла, словно оглушенная. И этого мгновения Бельскому хватило. Призрачная плеть ударила вдоль свернувшегося в пружину длинного тела и намертво прилипла. И тут Михаил, застонав, рухнул на колени, поток энергии, который он получал через свой захват, был невероятным, куда там золотому. По телу прошла судорога, и боярин завалился на бок. Хорошо, он встал так, что до ближайшей руны приличное расстояние, и разорвать круг было тяжело. Тело крючило, оно было просто не рассчитано на такие нагрузки. Михаил орал от боли, орал так, что за минуту сорвал голос. Ему было так хреново, что он даже не смог отдать родовому духу простейший приказ, убрать хлыст и отпустить серебристого с богами. И самое плохое, он не мог отключиться. Он видел, как вместе с его кнутом перемещается серебряный дух, чуть не отрывая ему руку, видел, как тот слабеет и всё реже уходит на рывок, видел, как тускнеет его свет. Он не знал, сколько прошло времени, просто в один момент дух растаял, перед этим резанув Михаила по ушам прощальным ментальным ударом погибающего существа. И в этот момент Бельский отключился.

Когда Михаил пришёл в себя, на остров снова опускались сумерки. В лесу было уже темно, но в просветах крон ещё виден тусклый свет садящегося за горы солнца.

Боярин пошевелился, и его прострелило невероятной болью. Тело ломило, на глаза навернулись слезы, они текли по щекам и падали на мох, который их мгновенно впитывал. Багрово-чёрный дракон по-прежнему нёс вахту, стоя над телом хозяина. Но и он был близок к пределу, шутка ли, сутки провести вне ловушки без подзарядки? Михаил через боль скрюченными пальцами вытащил лекарский артефакт и сжал его в кулаке. Тот начал сиять спокойным зелёным светом, и боль стала отступать, сначала из кисти, потом из руки. Через час, когда Бельский смог сесть, артефакт был разряжен полностью, но боярин уже мог какое-то время обойтись без него.

— Твою мать, Василько, — прошипел он сквозь зубы, на которых языком нащупал пару свежих сколов. — Ты не мог предупредить, что будет так плохо?

Ему, естественно, никто не ответил. Но это было неважно, звук хриплого сорванного голоса придал боярину сил. Дорого ему встала охота на серебряного духа, и он еще даже не представлял, на сколько. Ползая на коленях, он собрал все до единой пластинки с рунами и запихнул их в карман грязного, порванного в двух местах, плаща. Кое-как поднявшись и ухватив ранец за лямку, он, пошатываясь, отправился обратно к своему убежищу. Причём в десятке шагов он обнаружил здоровенную тушу крушилы, у которого исчезла правая половина тела. Знакомство с призрачным пламенем Горыныча — это приговор. Туша его смердела, в огромной, уже переставшей кровоточить ране, копошились какие-то насекомые, мелкие зверьки отрывали по куску и уносились в темноту. Если бы дракон не был в таком плачевном состоянии, Бельский бы воспользовался слиянием и долетел бы до заставы, времени бы хватило, но Горыныч пребывал на грани помешательства, плохо слушал команды и был готов в любой момент развоплотиться и вернуться обратно в ловушку, восстанавливать силы.

Михаил на одной силе воли преодолел полторы сотни метров до убежища и, ввалившись в комнату, рухнул у ещё горящей лампы, но и та грозила погаснуть, чтобы следующие несколько часов накапливать энергию, разлитую вокруг. Приказав Горынычу вернуться в ловушку, Бельский, словно паралитик, дергая плохо слушающимися руками, кое-как сумел развести костер. Солнце село, и в духовом мире резко похолодало.

Как ни странно, мясо, запечённое сутки назад и упакованное в листья, было ещё вполне съедобным, и Михаил, насадив его на ветку, разогрел прямо над огнём. Не связываясь с ножом, боярин вгрызся в килограммовый кусок, отрывая жестковатые волокна, которые застревали в зубах. Но сейчас ему было плевать на это, ему требовались силы. Где-то вдалеке раздался злобный потусторонний вой, похоже, проклятый волк вышел на охоту. Михаил дожевал последний кусок, положив рядом с собой самострел, и выпустил сокола, которого усадил на обломок стены и приказал следить за всем вокруг, в случае опасности, предупредить. Спать хотелось неимоверно, но делать это нельзя, нужно дотянуть до утра, провести слияние с Горынычем, который частично успеет восстановиться, и добраться до имперской заставы внутри зверодуха, приземлиться в холмах за огородами и дойти ножками последние полкилометра.

Лучший способ убить время и не вырубиться — это разобраться с тем, что он получил в результате мучений. Усевшись поудобней и вытянув замёрзшие руки к огню, Михаил направил свой внутренний взор к родовому духу. И тут его ждало первое потрясение — духа не было. Вообще не было, он так и не смог нащупать сознание существа, которое ощущал каждый день на протяжении двадцати лет. Шок, страх, растерянность, паника — вот то немногое, что боярин Бельский ощутил, когда понял, что остался один. Он попытался призвать шпагу, но правая рука осталась пустой. Михаил снова взялся шарить внутренним зрением в поисках пропажи, но не находил ее. Зато обнаружил нечто очень странное — весь его организм был пронизан странными энергетическими каналами, сплетающимися в центре груди в шар, размером с детскую голову. Он переливался тремя невероятно насыщенными цветами. Основным было серебро, потом шло золото, ну и завершало всё истинная тьма. От этого шара по всем каналам бежали искорки энергии того или иного цвета, они смешивались и через мгновение снова расслаивались, двигаясь к своей, неизвестной Михаилу, цели. А ещё Бельский ощутил силу этого сгустка энергии, большую силу.

— Спокойно, — произнёс он вслух, — спокойно, боярин, что мы имеем? Дух исчез, а с ним, возможно, и все умения, но контроль над зверодухами остался, значит, уже что-то. Одно пропало, но появилось что-то новое, невиданное ранее. Оно сильное, могучее, я чувствую его энергию. Нужно только понять, как этим пользоваться.

Решил начать с простого — чёрный болт. Он, не открывая глаз и используя внутренне око для наблюдения за шаром, вытянул вперёд левую руку и попытался призвать мысленно сгусток тьмы и придать ему форму небольшого болта для самострела. Искорки тьмы в канале ожили и устремились к руке. Их было две или три. В центре ладони они слились в одну, образовав сгусток, который почти сразу вытянулся в небольшой болт, сантиметров десять длиной. Михаил открыл глаза и посмотрел на ладонь. Что ж, его сила осталась с ним. Да, дух ушёл, она превратилась во что-то иное. Он закрыл глаза, мысленно коснулся этого болта и отправил его в полёт прямо в стену, которая была перед ним. Чёрная молния, со свистом разрезав воздух, впилась в преграду, после чего прошила её насквозь и унеслась куда-то в ночь. Михаил прекрасно видел отверстие, образовавшееся в стене, оно было сантиметров пять в диаметре и оплавлено по краям. Что сказать? Всё стало чуть сложнее, но Михаил чувствовал, что теперь он может куда больше. Нужно научиться эту силу контролировать, и применять куда как шустрее, а не как сейчас, пять минут на болт. То, что он сделал, в белоградской империи, называлось чарами, а люди, которые их творили, чародеями, в западных королевствах — магами, на востоке — колдунами. И были они всего лишь сюжетом сказок. Несмотря на родовых духов, чародеев и прочих не существовало, во всяком случае, до сегодняшнего дня.

До рассвета ещё далеко, спать нельзя, оставалось тренироваться. И он тренировался. Когда верхушки деревьев приласкало солнце, Михаил поднялся на ноги, нужно возвращаться. За время вынужденного бодрствования он кое-что сумел восстановить. Одна короткая мысль, и вот в его руках шпага, сияющая серебром, новое обращение к силе, и она становится золотой, а затем истинной тьмой. И не чернотой, как раньше, а именно тьмой, принявшей вид оружия. С болтами тоже самое, а вот с доспехом пока не получилось. Оно и понятно, тренировки, и ещё раз тренировки, улучшение концентрации, контроля. Бельский пока что сам для себя так и не решил, жалеет ли он о том, что потерял, и рад ли тому, что приобрел. Он был уверен, что у него теперь куда больше сил и возможностей, но при этом всё стало куда сложнее.

Зверодух за восемь часов набрался сил. Михаил, с трудом шевеля ногами, добрался до поляны вполне приличных размеров, которая годилась для взлёта такого немаленького существа, как дракон. Её нашёл сокол всего в полукилометре от убежища, но путь этот дался Бельскому тяжело. По руинам вообще ходить непросто, а в таком состоянии — уж тем более. От встречи с серебристым он отошёл, но вот занятия чарами не прибавило ему сил. Отозвав сокола и загнав его обратно в ловушку, Михаил выпустил Горыныча и, прикоснувшись рукой к груди, провёл слияние. Здесь, как и с общением со своими подручными, проблем не возникло, все прошло легко и непринужденно. Теперь бы только не выпасть из чрева дракона, когда лететь будут… Получив приказ, Горыныч без труда поднялся в воздух. Минута — и вот он над кронами деревьев. Разгон — и зверодух на мощных крыльях устремляется к горам и реке. Бельскому хотелось подняться повыше и посмотреть на остров с высоты птичьего полета. Но он отринул эту мысль. Падать с тридцати метров на густые кроны, и с высоты в пару километров — это разные вещи. Первое давало хоть какой-то шанс спастись, второе — нет. По прямой до заставы оказалось не так уж и далеко. Спустя пять минут, заложив круг, чтобы не лететь над крепостицей и не нервировать дозорных, Горыныч приземлился за одним из холмов, от которого всего с километр до заставы и сто метров до дороги, которая вела в шахты, где добывали духово железо. И снова везение, стоило ему выйти на неё, как он услышал топот копыт. Лошадей на острове не было, и телеги таскали разводимые тут животные, похожие на лосей, назвали их алтзе. Для верховой езды они совершенно не годились из-за горбатой спины, а вот для того, чтобы таскать повозки, работать на полях, вполне.

— Здравия желаю, ваше сиятельство, — крикнул возница, признав Бельского.

Михаил обернулся, мужика этого он видел, только вот, как зовут, не мог вспомнить. Да и не был уверен, что его вообще ему представляли.

— Ох, и видок у вас, — выдал он, разглядев, в каком состоянии находится боярин. — Садитесь-ка в телегу, а то помрёте, до заставы не дойдя. Вы вообще, как тут оказались-то? Вроде по руинам шастать уходили, или заблудились?

— Спасибо, Семён, — наконец, вспомнив имя, поблагодарил Михаил и с трудом вскарабкался на телегу, гружённую какими-то мешками, с не слишком мягким содержимым. — А как попал… Прилетел, — решил сказать он правду.

— Ну, вы скажите, — рассмеялся возница. — Так уж и признайтесь, что заблудились и вышли за посёлок.

Михаил промолчал. Семён же решил, что благородный не хочет признавать, что заплутал, довольно улыбнулся и, наконец, тронул впряжённого в телегу алтзе.

Надо сказать, ехать на телеге было не так уж и комфортно. Колеса тут были обычными, какими пользовались в империи лет двести назад, обод, спицы, втулка, всё деревянное, рессоры просто отсутствовали. Так что, лёжа на жёстких мешках и считая колдобины, Бельский материл идею — лучше плохо ехать, чем хорошо ковылять. Каждый метр отдавался болью в теле, которому за последние сутки сильно досталось. Лучше бы он пешком топал, хоть не так больно.

Спустя десять минут телега, почти добравшись до заставы, начала притормаживать.

— Ваше сиятельство, приехали, — позвал Семён Бельского. — Мне дальше к кузнецу, если вам, конечно, к барону Шталену не нужно.

— Спасибо, — слезая с телеги, поблагодарил Михаил. — Тяжко мне пришлось последние сутки.

— Да по вам видно, — хмыкнул возничий. — Плащ порван, одежка тоже, да и грязное всё, досталось вам. Ладно, ваше сиятельство, отдыхайте. Думаю, банька всё поправит.

— Где эта банька? — усмехнулся Бельский и потопал к воротам, до которых оставалось метров десять.