На краю одиночества

А если и встревожится, то вряд ли найдутся желающие прийти на помощь. И у Анны появляется желание закричать: там ведь, за оградой, дети, пусть темные и злые, но все равно дети. Она с трудом справляется с собой.

И шепчет тьме, чтобы та была осторожна.

Тьма соглашается.

Она тоже видит недобрых людей, и предупредила о них. Анне не стоит волноваться.

Не об этом.

– Идем, – Анну толкают в спину. – Олег, возьми ее под руку. И постарайся не упасть. Господи, что с тобой творится?

– А с тобой, матушка? – тихий вопрос остается без ответа.

Его прикосновение осторожно, бережно даже. Ведут. Мимо толпы… и все эти люди не обращают на Анну внимания.

Не только на нее.

Они будто не видят… или и вправду не видят?

Дом.

Ограда.

– Открой, – очередной приказ. И Анна подчиняется. – Убери зверя.

– Аргус, место.

Холодный нос тычется в руку, а губа приподнимается. Зверь знает, что гостья небезопасна. Но и прямой угрозы не видит. Анну не пытаются убить, и значит, ему следует подчиниться.

Он отступает.

Правда, недалеко.

– Земляные всегда были неплохими мастерами. Я знала старшего, обоих старших, – матушка снимает перчатки и велит: – Присаживайся. И ты, Олег… хочешь что-то спросить? Спрашивай.

– Почему вы меня просто не убьете?

Анна касается чужого платья.

И маски.

– Потому что не хочу получить проклятье. Пусть тебя и не признали, как не признали Олега, но кровь – это кровь, – княгиня Холмогорова-Ильичевская пожала плечами. – Что несколько осложняет дело, но… в любом случае, скоро все закончится.

– Как?

– Мы уйдем. А ты погибнешь. Тебя разорвет разъяренная толпа, а твой супруг, почувствовав твою смерть, не справится с собственной тьмой, что раз и навсегда докажет, насколько опасно выходить замуж за мастера Смерти. Насколько вообще опасно жить рядом с темными.

…школу закроют.

Дар у мальчишек заблокируют. Разве что Калевой позаботится о сыне, но остальные… остальные сами по себе. И что с ними станет?

Приют?

Приемная семья? Хотя… кто рискнет взять в семью темного с заблокированным даром? Тогда уж лечебница, безумие и ранняя смерть? Если, конечно, они переживут погром.

– Таржицкий вынужден будет свернуть проект. Он слишком много занял, чтобы позволить это, стало быть, банкротство…

– И вы…

– Воспользуюсь случаем.

– Мама…

– Почему бы и нет? Пара лет и история забудется, особенно, если старые дома снесут, выстроив новые. Далеко не все люди столь суеверны, чтобы отказаться от хорошей сделки. Мы поправим свои дела даже с учетом того, что гадкая эта девчонка исчезла.

Она могла позволить себе быть откровенной.

Княгиня прошлась по комнате и сбросила горшок на пол.

– Впрочем… до рассвета далеко. Кто знает, что еще случится…

– Ты права, дорогая, – этот голос заставил Анну вздрогнуть, а княгиню ощутимо побелеть. – Никто не знает… и никто не знал.

Глава 29

Глеб шел.

Пальцы вцепились в треклятую пластину. Он знал, что ее следует выбросить. И пытался. Честно. Но пальцы его не слушались.

И тьма шептала, что сейчас самое время.

…раскрыться.

…показать им всем, дерзнувшим…

…нельзя.

Пошевелить мизинцем. Остановиться. Ненадолго. Чтобы сделать вдох. И выдох. И снова вдох, глубокий, а выдох медленный. Где он?

До дома недалеко.

А стало быть, временя почти вышло. Надо… он не позволил себе додумать, но, размахнувшись, ударил сцепленными руками по фонарному столбу. И снова. И боль оглушила, а пальцы разжались. Пластина выпала с обиженным звоном и замерла, переливаясь в свете фонаря всеми оттенками перламутра. В какой-то момент она показалась Глебу невероятно прекрасной.

Удивительной.

Вещью, которую никак невозможно оставлять.

И он закрыл глаза. Прижался лбом к столбу. Заставил себя сосредоточиться на ощущении металла. Холодного. Гладкого. Близкого.

Пальцы ноют.

Перелом?

Потом, позже разберется. Воздействие сходило старой кожей, и тьма успокаивалась, она обняла Глеба, утешая, как когда-то в детстве. А он, оказывается, забыл, какой она может быть.

…давно.

…когда отец… пруд и кусты, какие – Глеб понятия не имел. Тяжелые ветви тянулись к воде и продолжались в ней. Глубина. Темнота на дне. И в ней прячется огромная рыба. Глеб смотрит.

– Не стоит бояться своей силы, – отец сидит на берегу, опустив ноги в ледяную воду. В горсти его – земляника. Он собрал ее для Глеба.

Эту.

А потом они вместе наберут земляники для мамы. И сестер. Но с Наташкой Глеб не поделится, потому что она задавака и вообще.

– Она – часть тебя. А себе противостоять занятие преглупое. Закрой глаза.

И Глеб послушно закрывает.

– Попробуй позвать ее, ощутить. Не бойся, я рядом. Я не позволю тебя обидеть. Никому не позволю вас обидеть.

Этот голос еще звучал в ушах, когда Глеб открыл глаза.

Ночь.

Все еще ночь. И небо стеклянная. Луна на своем месте. Конь… он ушел не так и далеко, с десяток шагов сделал. Хорошо. И времени не должно бы пройти много. Пластина на месте, лежит, поблескивает, дразнит. Но Глеб переступил через нее.

Аккуратно стиснул пальцы.

Прислушался.

Земляной… не отозвался.

А Даниловский? С ним все хорошо? Он сильный мастер, да и защита стоит хорошая. Даже если весь город придет к дому, защита выдержит… пока кто-нибудь не откроет калитку.

Глеб сглотнул слюну, которая показалась соленой от крови.

Кровь – это плохо.

Кровь – это очень плохо. Если кто-то… по следу, по крови… Глеб обернулся и щелкнул пальцами. Тьма послушно вычистила следы. А вот одежду придется сжечь. И с носом что-то сделать. Хорош герой.

Он создал полог тьмы.

Раньше получалось с трудом: слишком плотного контроля он требовал, а теперь стоило захотеть, и тьма легла на плечи пыльным плащом. Краски поблекли, звуки иссякли, и только звон в ушах никуда не делся.