На крови

— Едем!

— В одноконь, господа. И так оттоптали площадку. Держись по следу.

Дорога пуста. Мы поднимаем коней в рысь.

— Ржет, сволочь, — прислушивается Ася. — Чего там Соловьев застрял? Ходу, ходу!

Лес остается позади. С косогора открывается Коломяжское поле, распластавшиеся пестриною вдоль скакового круга трибуны, конюшни, церковь на горе... далекие, выпятившиеся палисадниками на дорогу дачи... Простор и пыль...

У лужайки, на которой делал вольты Юренич, мы сдерживаем лошадей. Надо подождать Соловьева. Шагом.

— В сущности, ты не имел права на карточчио, — говорит Дитерихс. — Это безусловно смертельный удар. А бой шел до первой крови.

— Отчего первая кровь не может быть и последней?

— И формально, — кивает Ася. — Протоколом карточчио не был запрещен: там четыре других удара.

— На! Кому в голову могло взбрести, что он на такую штуку пойдет. Ведь карточчио — так: попал — смерть, не попал — тебе смерть: с такого выпада не подняться. Игра — va banque!

— А как же еще играть?

Мы помолчали, сворачивая мимо сторожки к парку... Из-за леса, пыхтя паровозиком, выкатился, словно игрушечный, постукивая и подпрыгивая на стыках колесами маленьких вагончиков, дачный поезд.

— А отбить все-таки можно было! — поднял голову Ася. — Я сейчас сообразил комбинацию.

— Так, как сложилась схватка? После coupe, по раскрытому на выпаде противнику — встречным? Не отобьешь.

— Отобью! Едем ко мне сейчас. Идет, Сережа? Кстати, у меня купор сегодня: мадера пришла из-за границы — будет разливать боченок. За завтраком попробуем. Дитерихс, Урусов, едем?

Дитерихс повел усами.

— Что ж... Пожалуй, едем.

Соловьев догонял нас полным галопом.

— Гонит зря! Еще заприметит кто на скачке. Где его носило...

Выровнявшись с нами, он круто осадил лошадь.

— Нашли, должно быть. Когда я был на опушке, «там» бабий голос... как взвизгнет.

— Э, — скривил губы Урусов. — Дьявол их носит грибы искать.

Ася сморщил, сколько мог, свой не хотевший морщиниться лоб: — А ну...

Он толкнул лошадь, выбросился на два корпуса вперед из нашего ряда и, слегка запав левым плечом, в наклон конской шее, — полным раскатом прошедшим по парку голосом скомандовал:

— Эскадрон, равнение на середину, середина за мной — марш, марш!

Взвыл ветер в ушах. Мы скачем, оставив далеко позади доктора, трясущего на казенном Россинанте, между туго набитых сумок, свое огрузлое жиром и печенью тело.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы вышли с Соловьевым от Аси уже под вечер. На Литейном мальчишки бежали вприпрыжку, помахивая газетными пачками.

— «Вечерние биржевые»!

— Экстренные события! Чрезвычайное убийство досмерти патриотического губернатора! «Вечерние биржевые»!

— Скоры на-руку, писаки-то, дери их раздери, — пробормотал, улыбаясь в усы, Соловьев. — А ну, почитаем. — Он поймал пальцем мальчонка за шиворот.

— Получай, твое счастье. Какого, говоришь, губернатора?

— Патриотического, ваша милость. Сдачи, извините, не найдется.

— Брысь, голопятый.

Он развернул лист и покрутил головой.

— Мадера добрая, глаз у меня что-то... двоит. Или темно уже? Ты разберешься?

На третьей странице, жирным шрифтом, в рамочке.

Убийство вице-губернатора Юренича.

Убийцы обнаружены.

— В-врут с первой строчки, — фыркнул Соловьев. — Читай, что там наворочено.

«Сегодня, в девять часов утра, в лесу близ Коломяжского ипподрома найден убитым тамбовский вице-губернатор статский советник В. В. Юренич, прибывший на этих днях в столицу для личного доклада его императорскому величеству об усмирении аграрных волнений, возникших текущим летом в означенной губернии.

На теле убитого обнаружено свыше 40 ран. По заключению врачей, покойный был подвергнут перед смертью истязаниям. Из засунутой в рот — неслыханным издевательством — записки явствует, что убийство совершено по приговору партии социалистов-революционеров. Следствием установлено, что вице-губернатор Юренич прибыл к месту своего убийства верхом на лошади, поданной ему из манежа в 6 1/2 часов утра. Дело передано следователю по особо важным делам. След преступной шайки установлен. Произведены аресты».

— Сорок ран! Где же они его так истыкали? Ах, сволочь охранная, романисты! — весело дыша мне в лицо тяжелым запахом мадеры, бормотал, заплетаясь языком, Соловьев. — Ну, видишь, все в порядке — пошло по линии. А Дитерихс еще беспокоился. Прокурор теперь там вздернет кого-нибудь из социалов: наверно есть на примете. И останется ото всего — крест да обложка! Едем в «Аквариум»: выпьем за то, что ты его так с-саданул. Я, брат, все предусмотрел.

— Ты тут при чем?

Соловьев ухмыльнулся.

— Записку я сочинил или не я?

— Ты?

— Обязательно! Совесть-то у меня есть? Суд — дело случайное: подловили бы там еще кого, без прямого отношения — док-казывай. Пусть лучше из социалов вешают. Им так и надо. Плеве — кто грохнул? Великого князя кто?.. Сволочь... Одних стекол сколько бомбой перебили. Пусть и за Юренича отвечают — один конец.

Он заглянул под шляпку проходившей даме и прищелкнул языком.

— А в рот как записка попала?

— Да куда же ее? Просто положить — ветром сдует или вообще... слетит. В карман?.. А ежели ему брюки сопрут?.. Я ему в зубы и втиснул. У него на правой стороне двух зубов не было: так я туда, в ды-рочку.

Я сел в стоявшую у панели пролетку.

— Ты куда? — остановился прошедший сразгона дальше Соловьев. — Не говоришь: знаю! Без меня хочешь? Ну, поезжай, поезжай, сделай мне удовольствие... Как ты его с...саданул! Обидно: рассказать нельзя... Даже л-любимой женщине...

ГЛАВА VIII

«ОТЦЫ»

Игорь был правильно осведомлен: меня вызвали на явку Центрального комитета: Лиговка, 36, 3-й этаж, зубоврачебный кабинет.

ЦК хорошо выбрал место. Улица — людная, особенно в утренние и вечерние часы, когда между центром и рабочими кварталами, в которые упирается Лиговка, притекают и оттекают идущие на работу и с работы: артериальная городская кровь — утром, венозная — вечером... Филерское наблюдение на таких улицах трудно: легко затеряться в толпе. И дом 36 — удобный: шестиэтажный, громоздкий, многоквартирный, под’езд по обоим рантам обведен белыми, синими, черными, в разный формат дощечками-вывесками: конторы, доктора, адвокаты: уследи, кто к кому.