На любителя

Генка, сидя у самой елки, с любопытством рассматривал елочные игрушки, поблескивающие при свете электронных часов и луны, и тоже размышлял. «Деда Мороза нет. Точно нет. Это все родители. И игрушки не живые. И зачем думать, что Дед Мороз есть, если его на самом деле нет? Глупо. Что, от этого легче, что ли? Глупо быть маленьким. И тем боле верить во всякую чушь».

Переменно задремывая, строго и сосредоточенно вглядываясь в сумрак комнаты, маленькие теоретики жизни досидели до семи утра.

В рождественском рассеивающимся утре, усталые и не выспавшиеся, они наконец услышали шорох в коридоре.

Сердца обоих сжались от трепета и нетерпения. Савва от ожидания даже немного привстал, а Генка открыл рот.

В комнату, тихо ступая, зашел Саввин папа.

…Они неслышно пробрались в свою комнату, и посеревший от горя Савва, молча, выкинул из своей холодной кровати медведя.

Задумавшийся и грустный почему-то Генка сел рядом с братом и, покусывая губы, напряженно уставился в потолок, чтобы не заплакать.

Савва, отвернувшись к стене, слушал сдавленное дыхание брата, и ему стало вдруг жаль Генку.

В резко наступившей тишине, прорезая сумрак и тень, над заснеженной землей вставало зимнее солнце.

Наступало Рождество Христово.

Обмен

С самого полудня над поселком раздавался громкий стук и рокот мотора. В гараже у Мити Громова собрались парни чуть ли не со всего поселка и смотрели, как сам Громов, высокий парень восемнадцати лет, и его сподручный – маленький и верткий двенадцатилетний Данила возились с громовским мотоциклом.

Остальные парни в количестве десяти человек, загородив проход в гараж, с любопытством смотрели на работу двух юных механиков.

Митя с десяти лет проявлял наклонность и интерес к физике и особенно к автомеханике. Все ему советовали поступать на автомеханика и говорили при этом, что «он не пропадет даже в городе», а Митя отвечал всем на это, что подумает.

Данила благоговел перед ним буквально, бегал за ним, как Санчо Пансо за доном Алонсо Кихотом, исполнял все его поручения и даже теперь был уже весь измазанный в масле и саже, неизвестно откуда взявшейся, в то время как Митя сидел перед мотоциклом только с замаравшимися руками, принимал, даже не оглядываясь, инструменты от помощника и старался не обращать внимания на собравшихся зевак.

Наконец, Митя вытер руки грязной тряпкой, настолько грязной, что неизвестно, что он замарал больше – тряпку или руки; поднялся с низенького стула и крикнул парням:

–Ну чего вы?! Пошли вон! – Митя даже выругался, и Данила кинулся выгонять парней, повторяя за Митей маты.

Парни быстро отошли от гаража, Митя, чего доброго, мог и молотком кинуть. А Митя сел на мотоцикл и сказал Даниле:

–Закроешь гараж, на обратном возьму, – и выскочил пулей из гаража.

Данила, поторапливаясь, выполнил поручение и выбежал на дорогу, по которой должен был проехать Митя.

Наконец, близко взревел мотор, тут же стал стихать, Митя вывернул из-за поворота и остановился почти возле Данилы.

–Давай, садись, – пригласил он. – Только не лапай, а то скину.

Данила, переполняемый счастьем, сел сзади Мити, почти на багажник, и Митя газанул с места.

Они понеслись по грязной после дождя дороге, подскакивая на ухабах и выбоинах, по всему поселку, назло ворчливым бабкам, которые грозили им на каждом повороте: «Разобьетесь!».

Данила обожал кататься с Митей. Тогда его ничего не беспокоило, ни о чем не думалось, и Данила чувствовал себя абсолютно счастливым.

В принципе, для счастья ему нужно было очень мало: такая вот поездка по поселку с Митей, хороший денек с солнцем, голубое небо, пойманный хариус, чтобы никто не трогал его и домогался до него криками и просьбами.

Ну, вот, они и носятся по поселку, едва починив старенький мотоцикл, и Данила абсолютно счастлив, он так думает, потому что его ничто не беспокоит.

Наконец, Митя, вдоволь задохнувшись теплым майским воздухом, остановил мотоцикл у Данилиного дома и спросил:

–Вечером придешь?

–Не знаю. Заорет, так и приду, наверное, – ответил, слезая, Данила.

–Ну, ладно. Если что – я у Вадьки, – сказал Митя. – Давай!

Митя потрепал Данилу по голове, газанул и погнал дальше, домой.

Данила вздохнул, медленно сошел с обочины к своему палисаднику, коснулся рукой только забиравшейся черемухи с тугими бутончиками, которые обещали раскрыться вот-вот; оперся о палисадник.

Домой ему идти не хотелось. Данила долго стоял, трогая мягкую листву черемухи, ластившейся под порывами ветра к Даниле, и думал, куда бы ему пойти еще. Но идти было некуда, Данила вздохнул и пошел во двор. Во дворе он еще посидел перед псом, который тоскливо сидел на цепи и был рад любому новому человеку, хоть даже постороннему. Данила потрепал пса по голове, посмотрел на грядки огорода, где уже зеленели грядочки редиса и лука, на вскопанное под картошку полу-поле, и зашел в дом.

В сенях он стряхнул с ног ботинки и, морщась, вошел в квартиру.

Мать стояла за плиткой и готовила обед.

–Пришел? – спросила она, не оборачиваясь. – Где опять бегал?

–Да так, у Мити в гараже чинили, – сказал Данила в ответ.

–Опять чинил? – мать повернулась к Данилу. – Что же, каждый день почти.

–Да так, старый, – буркнул Данила и поспешил в свою комнату.

Мотоцикл чинили не каждый день, но на каждый второй день точно, потому что Митя и Данила гоняли нещадно, и уже пару раз Митя даже с Данилой попадали в маленькие ДТП, а сколько раз Митя один переворачивался на мотоцикле, никто и не знал. Данила не хотел, чтоб мать была в курсе этого, потому как она бы сразу запретила Даниле возиться с Митей, и Митю даже близко к дому не подпустила бы.

–Руки вымой и лицо. Хоть не сильно вымазался? – мать подошла к Даниле.

–Нет, я аккуратно, – ответил Данила.

–Знаю я твои аккуратно, – ответила мать, снова подходя к плитке и поднимая крышку, из-под которой рвалась наружу пена.

–Я, правда, аккуратно! – возразил Данила, моя руки под умывальником на кухни. – Скоро есть?

–Сейчас. Бегаешь там, его потом Митькой звали, а ты грязный приходишь и голодный! Хоть бы кормил он тебя, – сказала мать.

Конечно же, она чуть шутила.

–Ладно тебе, – попросил Данила. – Так просто, с ним интересно.

–Да уж, интересно, – покачала головой мать, сливая воду из кастрюли.

Хотя что ей возмущаться? В конце концов, Громов не самый плохой парень на деревне, есть и хуже, а этот, по крайней мере, возится хоть с мотоциклом, а не с водкой.

–Садись, ешь, – сказала мать Даниле, подставив тарелки с лапшой и самодельными котлетами на стол и нарезая хлеб.

–А ты? – спросил Данила.

–И я сейчас, – ответила мать. – Садись, ешь, пока горячее.