На лыжне попаданец Ломаев

Пока за Касатоновым ходили, пили чай, Кожедуб на правах старшего и более умудренного жизнью рассказывал, как он так же старательно, как товарищ Ломаев отбрыкивался, старался стать командиром дивизии во время Корейской войны. Для современников маршала авиации все было внове, а вот мне, попаданцу нет, и я только вежливо улыбался.

Но, наконец, лейтенант Касатонов явился. Командиры наши проявили определенный такт, а я услышал немного нового. Оказывается, его сразу же ставили временно, поскольку спортсмена нужного не было, а он, наоборот не был спортсменом. И теперь вот, ха, его решили повысить до помощника заместителя командира отдельной спортроты по строевой части. Это передвижение уже была решено и никто из отцов командиров не возражал.

Удивил меня Касатонов. Его лицо при известии о перестановке в должностях просветлело, м губы само собой расплылись в радостной улыбке. Как же он, оказывается, страдал! А я-то думал, я его подкузьмлю. Или он играет? Дескать, раз уж убирают, но по-хорошему, то подыграю. Но когда он заговорил, подтверждая таким радостным тоном, что я окончательно понял — нет, не играет, он действительно счастлив, что перестал быть командиром взвода!

Передавать дела на такой маленькой должности было плевое дело. Он прямо при командире роты и маршале авиации отдал нетолстую папку бумаг. Все взвод мне передан. Люди на учебе, 31 человек без меня, личные дела в отделе кадров.

Касатонов ушел на новое место службы. Хотелось надеяться, что с ним все согласовано, и он сейчас не будет шокирован. Ну а я пошел с командиром роты представляться на свою, хотелось верить, не Голгофу.

Глава 5

Так уж получилось, что в моем взводе я был, по-моему, практически единственным, кто не знал о грядущем моем назначении на взвод. Все-таки спортрота — воинское подразделение, специфическое, а его воины — элитные спортсмены — не простые рядовые. Сделаешь что-нибудь не то, и упадет у них эффектность в спорте. И сама рота от этого провалится.

Поэтому ничего нового, собственно, капитан Великанов им не сказал. Сегодня, главным образом, шокирован был сам я. А еще должен был что-то сказать важное и красивое. Не всевластный король и не царь, но тронная речь особо приветствовалась.

Вот этим бывшего декана никак не испугаешь. Сколько уж выступал и по какому поводу и без поводу, красиво и сильно. Одно слово историк, почти что политик, болтать может везде и долго, хотя и без пустопляйства.

Постоял рядом с капитаном Великановым, послушал его бедного. М-да уж, как он только учился и где. Заикается, бедный, словарный запас, как будто он иностранец из Средней Азии, логики никакой. Зря он ушел за рамки приказов, только уронил авторитет.

И спортсмены мои почти перестали слушать, хотя остались в строю, а куда деваться. Но слова командира для них уже китайская грамота, в одно ухо выйдет, в другое выйдет. Так ведь и меня слушать не захотят, паразиты.

Еле дождался окончания речи командира роты, сразу заговорил, немного нарушая дисциплину. Надо восстановить высокий уровень командиров. Что же, поговорим.

Хорошая речь — это почти всегда диалог. Поэтому я сразу спросил, причем весьма остро, сколько в взводе человек имеет три золотых медалей вне зависимости от уровня? И разрешил стоять вольно, чтобы они могли мне отвечать.

Оказалось, что ни одного. Гм, но ведь надо что-то делать, товарищи! Смех один. А две золотых медали кто имеет?

Вот здесь уже оказалось много, целых… один! В сердцах быстро подошел нему, пожал руку. Прапорщик Иволгин, молодец, так держать!

Спортсменов, имеющих по одной золотой медали, оказалось пятеро, остальных медалей — четверо.

В целом, в принципе, неплохо, но если только это оценивать, как основу, от которой необходимо отталкиваться. Так и сказал. Одновременно сообщил, что льготы им, е сожалению, уменьшают, однако на всех уровнях поднимается денежная составная.

А для капитана Великанова с потлитотдельцами, могут еще отреагировать и поставить ножку, сообщил, что генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев считает, что нам надо развивать гуманитарную часть в разрез с классовой. С Западом надо бороться, но с мирными способами, например, в то же спорте и мы будем это делать, ведь партийно-комсомольская прослойка в взводе составляла почти 50% от общего числа!

Спортсмены от души захлопали, кто деньгам, кто переходу к мирной борьбе, а я смотрел на это холодными глазами. Наивные же эти ребята эпохи Перестройки, думают, что они станут добрыми и светлыми, так сразу все станет хорошо. Простодушные вы мои! Диалог Восток и Запад обязательно состоит из двух сторон, где один пока круглый дурак, а другой всегда циничный и нахрапистый.

Россияне это поймут, нотолько не сейчас и не эти, в первой четверти XXI века и уже их потомки, залив своей кровью территорию бывшего СССР. А вы… что вам объяснять, все равно не поверите.

Но, по крайней мере, против меня никто не выступал, косвенно, конечно, кто же в армии будет выступать против командира? А так, даже ни жестами, ни тоном, ни блеском глаз. Лишь один многомудрый спросил, много ли у меня мировых рекордов, а то все золотые медали у меня из провинции…

Я свободно ответил, что толи четыре, толи пять, уже не помню. И на этом урок математики окончился, поскольку у всех моих подчиненных рекордов такого уровня не было вообще. И о чем еще можно говорить?

А уже вечером я с маршалом авиации Кожедубом полетели в Москву. Я прицепился к нему по поводу высшего образования, и Иван Никитович не удержался. Видимо, чувствовал за собой определенную вину, ведь это он заставил меня быть комвзводом. Пообещал, что возьмет меня с собой и сам поможет прикрепиться на 1 курс, хотя уже первый учебный курс заканчивался.

Причем, полетели мы не рейсом «Аэрофлота», а на грузопассажирском самолете МО СССР. Летчиков маршал авиации придавил своим моральным авторитетом лучшего воздушного снайпера времен Великой Отечественной войны, а военным бюрократов маршальскими погонами. Попробуй, не пусти такого высокопоставленного военного, пусть и почти в отставке.

И я тут, так сказать, то ли адъютант, то ли еще кто, попробуй, спроси у этих сердитых военачальников, не говорящих, а гавкающих. Отправит еще куда очень подальше с прескверной служебной характеристикой. Страна ведь большая и должностей на ней много.

В общем, полетели мы в небольшом отеке, отгороженным какими-то грузами. Больше никого не было, а из летного экипажа один только раз появился бортинженер, спросил, не хочет ли товарищ маршал чаю, у них индийский.

Точно официант, натура у них такая. Кожедуба он тщеславно поздравил, будто не зная, назвал общевойсковым званием Маршала Советского Союза вместо маршала авиации (генерал армии по общевойсковому званию), чай предложил очень дефицитный для того времени — индийский. А вот спутника его совсем не заметил, не велика шишка, от пола вершок.

Хотя я и не обиделся, но с облегчением вздохнул, когда маршал авиации небрежно отмахнулся рукой, мол, не надо. А уж потом под волшебное вино из фляжки Кожедуба говорили о всем и очень откровенно, благо два мощных двигателя хоть и гудели, но не сильно. Как раз, им не мешали, но подслушивать не давали.

— Горбачев, как белены объелся, — жаловался собеседник, — уничтожает даже то, что никак не угрожает Западу и те даже и не требуют. Готов страну до нищеты довести. Зачем ему, не понимаю!