На моих условиях
Шрифт:
Он вздыхает, как будто признавая свое поражение.
– Но ты больше не живешь с отцом.
– Не живу, - соглашаюсь я.
– Но он все еще мой отец. И когда я только начинала работать моделью, я обещала ему, что никогда не стану сниматься в белье. Свои обещания я не нарушаю. Точнее, не нарушала до этих пор.
– Твоя взяла, - произносит Костя с лукавой улыбкой, которая обычно сводит меня с ума, но сейчас оставляет равнодушной.
– Без лица.
Я киваю.
Чтобы нам никто не мешал, Костя просит стилиста разложить образы на диване и удалиться. Ася ретируется
За что я люблю работу с Костей - на площадке он ведет себя как настоящий профессионал. Он четко знает, чего хочет и умеет доходчиво объяснить, как встать и куда наклониться, чтобы кадр сложился.
Как он и обещал, мы откладываем в сторону трусики и бюстгальтеры и ограничиваемся ночными сорочками и халатами. Несмотря на то, что я бывало снималась в платьях откровеннее этих вещей, я все же подсознательности ощущаю, что совершаю нечто непростительное. Даже не столько по отношению к отцу, который поступил со мной куда хуже, сколько по отношению к Андрееву.
Отбрасываю мысли о муже, следуя новой команде Кости, который просит меня облокотиться на спинку бархатного кресла. Потом по его просьбе встаю к камере спиной, спуская халат с плеч.
Он не теряет времени, и, несмотря на мой очевидный дискомфорт, мы действительно заканчиваем съемку ровно через два часа, тогда как с любым другим фотографом работа затянулась бы минимум на четыре.
– Хочешь посмотреть?
– спрашивает Костя, когда я выхожу из примерочной уже полностью одетая в собственную одежду.
Я с улыбкой киваю. Теперь, когда съемка позади, я позволяю себе немного расслабиться.
– Ты великолепна, Влада, - он выводит на экран ноутбука кадры с флешки.
– Вот этот образ просто пушка.
Я быстро кликаю мышкой, одну за другой перелистывая фотографии. Съемка действительно очень красивая и чувственная, даже несмотря на то, что максимум, что на них видно - это декольте, колени и мою шею.
– Красиво, - соглашаюсь я.
– Только это не отправляй никуда, - прошу я, указывая на единственный кадр, где я смотрю в камеру через плечо.
– Это я для себя снял, - оправдывается Костя.
– Очень естественно получилось. Свет такой хороший и выражение твоих глаз - одновременно смущенное и порочное. Не смог устоять перед искушением.
Рассмеявшись, я играючи толкаю его в плечо, но он вдруг перехватывает мою руку, крепко прижимая ее к своей груди.
Наши глаза встречаются. Его голубые наполнены непонятной досадой и сожалением, и чем-то еще, что я ни разу не видела в его взглядах, обращенных в мой адрес.
– Мне надо ехать, - говорю я внезапно осипшим голосом.
– Конечно, - соглашается он, но не выпускает руку из своего захвата.
– Как я мог не заметить, Влада?
Это вопрос он произносит тихо и ни к кому конкретно не обращаясь, словно разговаривает сам с собой, но у меня замирает сердце.
– Что?
– Это, - он чуть крепче сжимает мои пальцы.
– До свидания, Костя, - произношу я, отодвигаясь, вынуждая его отпустить меня.
– До встречи, принцесса, -
говорит он с сожалением.– Спасибо, что выручила меня.
Глава 27
К тому моменту, как я забираю свой автомобиль из сервиса и приезжаю в квартиру Максима, часы переваливают за десять вечера. Устало упираюсь лбом в руль и делаю несколько глубокий вдохов и медленных выдохов. Глупо притворяться, что съемка с Костей не выбила меня из колеи, - три часа прошло, а я все никак не могу отделаться от ощущения неправильности того, что допустила из-за собственной глупости и слабохарактерности.
Поднявшись на лифте на нужный этаж, я открываю ключом дверь остро ощущая свое одиночество. Несмотря на сложность наших отношений, я бы многое отдала, чтобы Максим оказался рядом. Даже споры с ним лучше звенящей тишины квартиры и нестройный хоровод собственных мыслей.
Надо прекратить себя мучить. Если я сама им не расскажу, ни отец, ни Андреев никогда не узнают об этой съемке. Это было единственный раз. И, пожалуй, на этом я поставлю точку. Максим прав - работа моделью давно не приносит мне былого удовлетворения. Надо просто закрыть эту дверь для того, чтобы открылись новые. Меньше чем через год у меня на руках будет диплом, и я попытаюсь найти работу по специальности. Пока же смогу прожить на собственные сбережения, которых мне должно хватить на все это время.
Смыв макияж специальным средством, я захожу в душ, надеясь вместе с утекающей водой избавиться от гнетущих воспоминаний, но они не дают мне покоя. Почему Костя решил, что я соглашусь на бельевую съемку с ним, мне ясно - я никогда ему ни в чем не отказывала. Но что означали его слова, его прикосновения, выражение лица, на котором застыли сожаление и надежда?
В конец запутавшись, я кутаюсь в теплую пижаму и бреду на кухню. Нарезаю несколько кусочков ржаного хлеба тонкими ломтями и отправляю в тостер, делаю пасту из авокадо и достаю кедровые орешки. В моих планах нехитрый ужин и крепкий сон, но, даже несмотря на то, что все во мне протестует против подобной слабости, я не могу не бросать тоскливые взгляды на телефон.
С момента своего отъезда Андреев звонил мне каждый день. И сегодня, к огромному облегчению, которому мне еще предстоит найти логическое объяснение, он тоже не обманывает моих ожиданий.
Когда мобильный начинает неистово шуметь, я как раз откусываю первый кусочек тоста. Облокотившись на барную стойку, быстро жую хрустящий хлеб и нетерпеливо принимаю вызов.
– Привет, - мой голос слегка дрожит, а в животе словно трепещут крыльями сотни бабочек.
– Здравствуй, - звучит непринужденный ответ.
– Извини, я ем, - смущенно бросаю я, запивая тост чаем.
– Ужинаешь?
– интересуется Максим.
– Пытаюсь, - признаюсь я.
– За целый день почти ничего не ела.
– Правда? Так занята?
– Я была в университете.
– Это несколько часов. А потом?
Замолкаю, внезапно осознав, что мне предстоит рассказать. От волнения начинают потеть ладони, и я вытираю одну, а потом и другую руку о хлопчатобумажные штаны.
– У меня была съемка.
– Что за съемка?
– мгновенно откликается он.