На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Качели перехода взлетели, стрелки прибора описали еще один круг. Что-то щекочущее пробежалось по затылку и мне захотелось потереться о подголовник лишь бы продлить ощущение.

Вверх - вниз, чувство полета, смех за спиной. Здорово, почти так же здорово, как счастливое утро, когда тело полно неги, а рядом краем губ улыбается самый дорогой человек.

Я засмеялась, руль пошел вправо, потом влево, баюн схватил его, выравнивая машину на невидимой дороге.

– Дыши, - скомандовал он.

Этот приказ так не вязался с улыбкой все еще блуждавшей на его лице, и мы оба заржали. Я не видела в ситуации ничего смешного, но остановиться не могла. Радость пронизывала каждую минуту, каждую секунду пребывания на переходе. Мы двигались, и мы стояли, продолжая хихикать, а щекочущее чувство предвкушения будоражило каждую клеточку тела.

На этот раз вечность вышла до обидного короткой. Дорога прыгнула под колеса, рывок был слишком грубым и слишком неожиданным, не приносившим прежнего облегчения. Я протестующее застонала, но сказочник не дал мне выкрутить руль и развернуть машину обратно. На лице мужчины отражалось точно такое же разочарование, как и на моем. Но он не дал мне сойти со стежки. Дорога всегда одна, и только в одну сторону.

Туман расступился, автомобиль выехал на пригорок, мы вынырнули в мир людей и теперь, я не знала радоваться этому или огорчатся.

– Переход опасен для всех, - душевно сказал Ленник, - Нас трудно напугать, зато можно заставить потерять голову от удовольствия.
– улыбка вернулась на его широкоскулое лицо, - Люди бояться, а мы пьянеем от сладости. Результат один, невозможно сосчитать тех, кто по собственной воле ушел в non sit tempus.

– Никогда не думала... не видела, чтобы они...
– я покачала головой, вспоминая спину Пашки, за которой ныряла переход, Веника, Марта, - Они никогда не показывали этого.

– Люди слепы и зациклены на себе, - фыркнул он, - На кого ты смотрела, ныряя в мир? На спутников? Или на себя?

– На себя, - вынуждена была признать я, каждый раз оказываясь в переходе, я забывала обо всем кроме собственного страха.

– То, что происходит там, - он кивнул назад, - только для нас, а людям остается страх. Кстати, может, повторим?
– он обернулся и посмотрел на переход.

Я едва сдержалась, чтобы не ответить "да", пытаясь отогнать непрошенную радость, оттого, что скоро мне предстоит еще один нырок. Мы должны вернуться на стежку не позднее чем через два с половиной дня, иначе отведенные бабке часы истекут.

– Куда едем?
– спросил баюн, вынимая пистолет из бака.

На заправочной станции в этот ранний час мы были одни. Из весеннего дня мы переместились в холодное утро, дыхание вылетавшее изо рта смешивалось с прозрачным воздухом и растворялось в нем.. В мире людей зима отступала медленно и неохотно.

– Домой к моей бабке.

– Что она может знать о предателе?

– Ничего, - я протянула сказочнику карточку, - Расплатись.

– Без надобности, - ухмыльнулся сказочник и помахал рукой кассирше, - Смотри, как она рада, что не взяла с меня денег, - подтверждая его слова, белокурая девушка тут же помахала в ответ сквозь стеклянную стену магазинчика на заправке.

– Только не говори, что она теперь будет так улыбаться и махать каждому встречному.

– Не скажу. Она будет делать это только для меня, остальные перебьются. Так зачем нам к бабке?
– он сел рядом, - И почему она тогда живет не там, а с тобой?

– Ее квартира продала, - ответила я, выруливая на трассу, - Поэтому и не живет. А едем мы туда, потому что я хочу найти ее сына Валентина?

– Зачем?

– Она умирает и зовет его.

– Можешь не продолжать, сантименты, сопли, слезы и желание сделать все как полагается, - с иронией прокомментировал Ленник.

– Будешь отговаривать?

– На черта, хочешь тратить время - вперед.

– У тебя же тоже есть дочь...

– И в тот момент, когда я буду орать от боли в выпущенных кишках, предпочитаю знать, что она находиться как можно дальше от этого места, - он прищурился и спросил, - Видела мою Олесю в filii de terra?

– Нет.

– Даже не полюбопытствовала?
– казалось, он разочарован.

– Не люблю раздеваться на публике и не умею танцевать макарену, а ты, если забыл, именно это и обещал устроить, если я подойду к ней.

– Другое дело, значит, исполнишь танец маленьких утят. Так зачем тебе проданная квартира?

– Затем, что люди часто оставляют новым хозяевам свои контакты, как говорится на всякий случай, письмо передать или неоплаченный запоздавший счет, - я посмотрела в зеркало, на пустынном шоссе, кроме нас была только одна машина, - Затем, что соседи зачастую знают о тебе все, а ты и не подозреваешь.

– Это да, - Ленник поерзал на сиденье, не пристегнутый ремень безопасности так и болтался за его плечом, - Я про своих тоже все знаю, даже больше чем они сами.

Какой-то лихач нагнал меня и посигналил, пустая дорога пьянила многих, вызывая отчаянное желание нажать на газ и прокатиться с ветерком до ближайшего морга. Я уступила дорогу и поинтересовалась:

– Не знаешь где Веник?

– Неа.

– А Пашка?

– Чешуйчатая девка? Говорят, забилась в какой-то угол и ни с кем не разговаривает, - он улыбнулся, - Недовольна моей компанией, красотка? Еще передумаешь, обещаю.

– У меня имя есть.

– Знаю, но сейчас я над тобой не работаю, - не мог его взгляд наполнился спокойствием и уверенностью, той силой, к которой тянешься неосознанно, и знаешь, довериться такому будем самым правильным решением в твоей жизни. А потом он скрестил руки на груди, и наваждение сгинуло, - Рули давай, дома пиво стынет, иначе я стану таким вежливым, что ты этого не вынесешь, и начнешь исповедоваться.

До того как переселиться в геронтопсихиатрический центр Шереметьева Мария Николаевна жила в двенадцатиэтажной свечке из красного кирпича на проспекте Дзержинского. Микрорайон именуемый Брагино был самым отдаленным от московской трассы М-8, по которой мы въехали в город. Самый северный район города и самый густонаселенный, он получил свое название от сельца Брагино вошедшего в состав города за год до окончания войны. Жители села вряд ли могли предположить, что когда-нибудь в честь отменной браги, которою они варили, не покладая рук, назовут район. Но, как известно людская память избирательна, официальное название "северный жилой район" было слишком скучным, длинным и ни в коей мере не отражало представление людей о прекрасном.

Если и был в нашем городе район, где жизнь не затихала ни на миг, то это именно Брагино, а не центральный рынок, который вопреки всякой логике закрывался в пять часов вечера, когда приличные люди только еще покидают рабочие места. Даже в этот ранний час улицы были полны машин, звенели трамваи, сыпали искрами троллейбусы. Вечное движение и вечное строительство, словно люди, жившие здесь, боялись, что-то упустить и не занять свое место под солнцем.

Высотные свечки, панельные коробки и кирпичные новостройки вытянулись вдоль дорого, как солдаты на плацу. Пошел мелкий дождик и дворники работали не переставая. Два раза меня обругали водители соседних машин, один раз посигналили. Я припарковалась у магазина, который, как сообщала вывеска, торговал живым пивом, остальные, надо полагать, отпускали страждущим мертвое, но почему-то не спешили хвастаться.