На неведомых тропинках. Сквозь чащу
Шрифт:
Не знаю почему, но эта фраза резанула меня, словно лезвием. Казалось, что еще чуть-чуть и я все станет ясно, факты легко встанут на свои места, и мне останется только удивляться, что эта простота не бросилась в глаза раньше.
– Именно так, - согласилась я, - Тебе не чем больше торговаться, - и я сделала шаг назад.
Несколько сантиметров под его напряженным взглядом. Судьбоносное движение, или я тогда так думала. Коричневый ботинок опустился на мягкую проминающуюся землю. Освященную землю. И...
Ничего. Бог, если он и существовал когда-то, не отреагировал на святотатство.
– Я могу вам помочь?
– спросил голос из-за спины, и я повернулась.
Черная сутана сидела на подошедшем мужчине чуть кривовато, правый края то и дело задевал землю и уже успел набрякнуть весенней влагой. Он священника пахло... ничем. Вернее...
– Девушка? Вам помочь?
– А вы хотите?
– вопросом на вопрос ответила я, спиной чувствуя жадный взгляд Лённика, но не торопясь оседать на землю.
– Главное хотите ли этого вы.
– Я ищу одного человека.
– Обычно здесь ищут другое, - его взгляд скользнул поверх моего плеча.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, Ленника уже не было на прежнем месте. Он ушел быстро и тихо, еще до того как священник поднял глаза. Скользнул правее, туда где стена вплотную подходила к сухим зарослям. Я все еще чувствовала его запах, слышала дыхание и сердце. И знала, что он слышит мои.
– Бога?
– Скорее утешение. Вы верите?
– спросил священник.
– В бога? Наверное, - я пожала плечами, - Должен же был кто-то создать мир, Святых, людей и нелюдей. А может, он был не один?
– "Я Господь, Бог твой ... да не будет у тебя других богов пред лицем Моим".
– Санек, канай сюда, нечо с лярвой там балакать...
– Первая заповедь, - священник дернул щекой и посторонился, пропуская меня вперед. Обычный жест обычного мужчины.
Я слышала, как Ленник потоптался на месте и переместился левее, заходя за часовню с другой стороны.
– Все любят абсолютную власть, - ответила я и спросила, - А вторая?
– "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли"
– Не сотвори себе кумира, - повторила я фразу, которую неизвестно от кого и когда слышала вышла к часовне, трое мужчин в спецовках как раз примерялись к большому обтесанному брусу, пила в руках высокого издала задумчивое "данг", четвертый нахохлившись сидел на ступеньках крыльца, - И как? Соблюдают?
– Почти нет.
Ответ оказался неожиданностью, не щербатая улыбка мужика, толкавшего другого локтем, а именно сказанное священником. Сказанное без сожалений или недовольства. И еще я все никак не могла понять, чем от него пахнет. Словно в комнате, где проводили кварцевание, пахло стерильность и еще немного эфиром.
– И какой кумир самый распространенный? Золотой телец? Деньги?
– мой взгляд скользнул на сухие выбеленные ветки дерева, которое давно было пора срубить, третий из крутившихся у распила рабочих смачно сплюнул. Сказочник снова отступил за деревья, и стал обходить открытый участок по кругу, от него тянуло каким-то ядовитым любопытством.
– Нет.
Есть другой, более сильный и более распространенный. И имя ему - ребенок.– Ребенок?
– я повернулась к священнику, ему удалось привлечь мое внимание и, на миг, я даже забыла, зачем пришла к новой пахнущей деревом часовне.
– Чей?
– Любой. Ваш, например. Родившая женщина возводит свое материнство на пьедестал и поклоняется ему, как богу, забывая о себе, о мире, о боге. А ведь дети имеют обыкновение умирать, и это бьет их наотмашь. Вечен только бог и, если любить его превыше всего остального, счастье неминуемо.
– Неминуемо, - повторила я, снова поворачиваясь к дереву, вспоминая первый смех Алисы, ее зубастую улыбку и перемазанный шоколадом рот, я помнила, что чувствовала в те моменты, помнила и надеялась, что могу ощутить вновь, - Вы это серьезно?
– Санек, - позвал его высокий рабочий, бросив пилу.
– Причащаться сегодня бум или как?
– Иерей Александр, - поправил его священник, он не был стар, этот мужчина с каким-то серым, словно стершимся лицом и намечающимися залысинами в пегих волосах, - Будем, - и снова обратился ко мне, - Вы крещеная? Когда исповедовались и причащались в последний раз?
Не в силах отвести взгляд от сухого ствола я ответила правду:
– Никогда, - и услышала шаги.
Ленник уже успел вернуться к тропе и теперь приближался к нам, очень быстро, почти нереально для человека, и эта смешинка, что все еще ощущалась в нем.
– Знаете что это такое?
– а священник не слышал, продолжая спрашивать странную пришедшую в этот весенний день к его часовне женщину с усталым лицом.
– Вино и хлеб?
– Нет,
– Плоть и кровь христова, вкушение их есть таинство...
Сидевший на брусе рабочий прикурил сигарету и закатил глаза. А тот, что облокотился на перила крыльца, поглубже зарылся в спецовку, словно ему было холодно.
Ленивый голос мягко перебил Александра:
– Прям, как вурдалаки.
(имя свещенника изменено на Андрей в финальном варианте все будет исправлено)
Я резко повернулась, священник непроизвольно сделал шаг назад, а рабочий выронил сигарету. Для них баюн появился словно из ниоткуда, соткался из холодного воздуха прямо перед священно служителем. Меня же беспокоило другое. Нечистый стоял прямо на освященной земле и премиленько щурился на распятие на груди иерея.
– Хрр, - издал невнятный хрип тот, что сидел на ступенях.
– А вы...- нахмурился он и перевел взгляд на меня.
– Мы ищем одного человека, и мне немного надоело стоять и ждать пока девочка наболтается.
– Так иди к мусорам, - скривился тот из рабочих, что все еще держал в руках пилу, - Они мастера находить и терять.
– Валентин Шереметьев, - не обращая на него внимания, продолжал говорить Лённик.
– Сидел?
– спросил священник, кивая на стену, его голос чуть дрогнул на букве "е", едва заметно, но я сразу поняла, Валентина он знал. И тот, кто сидел на ступенях тоже, он втянул из спецовки тощую шею и поводил головой туда-сюда, его удивление было вялым, словно он уже слышал это имя, но не думал, что, кто-то произнесет его снова.